Камбала. Роман в двух книгах. Книга вторая

Долго теребил братишку, пока тот не открыл глаза.

– Что случилось? – спросил он у меня испуганными глазами.

– Во сколько у тебя рейс?

– В 11—45, кажется.

Я глянул на часы, висевшие у входа, они показывали 12—10 минут.

– Всё, брат, считай, что ты уже в полёте. Пойдём сдавать билеты. Скажешь опоздал или чё там ещё.

– Пойдём.

Мне было очень хорошо на «старые дрожжи», после водки и коньяка с утра, а моему новому знакомому ещё «лучше». Видимо, он до нас дома хорошо «на грудь» принял или с кем-то прощался.

С трудом ему вернули неполную сумму за пропавшие билеты, мы взяли ему билеты на другой рейс.

– Я поеду, а ты смотри снова не проспи, – попросил я Николая, – лучше найди попутчика, поспрашивай, чтобы, если чё, он тебя разбудил. А я поеду в часть. Будь здоров, братишка.

– Будь! – ответил мне тот.

Я вышел на площадку перед аэровокзалом, где парковались автобусы, нашёл свободную скамью и присел. Посмотрел на авоську. Некрасиво, как-то. Достал недопитую бутылку коньяку, открыл её:

– За вас, братишки! Чтобы вы счастливо долетели.

И пригубил столько, сколько душа желала. Но в бутылке ещё немного оставалось. Нет, решил, больше не буду, уже «до чёртиков» набрался. Открыл канистру и слил оставшийся коньяк в неё. Пустую бутылку опустил в урну, что рядом со скамьёй. Вот теперь порядок.

Нужно было сесть на нужный маршрут, известных мне номеров здесь не было. Я расспросил у тех, кто ожидал, как и я автобуса и мне удалось узнать, каким номером я доеду, но не до части, а до конечной, которая располагается в непосредственной близости к мосту через реку Булльупе, разделяющая посёлок Болдарая от Усть-Двинска. Усть-Двинск был закрытой территорией и потому не все автобусы шли через мост, где даже знак был установлен с надписью «Стой! Запретная зона». Как нам говорили, этот запрещающий знак был поводом для задержания подозреваемых в шпионаже зарубежных или завербованных для работы на чужую разведку граждан.

Я вошёл в душный автобус и, из-за того, что на остановке собралось к этому времени много пассажиров, больше из-за вежливости, я стоял, держась за поручень и обильно обливался потом. В шерстяной голландке было очень жарко. Меня развозило и развозило от выпитого и жары.

С облегчением вышел на воздух справа от моста. Стерев пот со лба, надвинул беску на затылок, собрался подниматься на мост. Но, не тут-то было. Я даже и подумать не мог, что опасность меня будет подстерегать не при переходе через КПП части, а уже здесь из-за того, что в 100 метрах отсюда была расположена комендатура, видимо по тем же соображениям границы «запретной зоны» о которой я сказал выше.

Меня окликнул начальник патруля, прапорщик, в морской форме, заметив изначально мои, уж очень широкие брюки клёш со вставными клиньями и бескозырку, одетую не по правилам ношения одежды, во вторую очередь:

– Матрос, подойдите сюда.

Я поправил бескозырку и направился к патрулю, находящемся от меня в пяти шагах. И как я их сразу не заметил?

– Старшина первой статьи Иващенко. Прибыл из отпуску. Следую в расположение части, – представился я, немного сбиваясь.

Но прапорщика смутила не это даже, а то, что я приставил руку к бескозырке, а в руке на большом пальце, как на крючке висела авоська с канистрой.

– Это что такое? – спросил начальник патруля.

– Что? – не понимал я, пока не опустил руку и авоська с фляжкой не выскользнула из рук к ногам.

– Что это, старшина?

– Вода! – уверенно, насколько можно было ответил я.

– Разрешите, – попросил прапорщик, протягивая руку за поднятой мной фляжкой.

Я молча передал ему то, что он просил. А тот, медленно открутил и так же медленно, боясь, как кипятка из чайника или того, что из фляжки, как из лампы вылетит Джим. Вдохнув запах из нагретой тары, которую даже немного раздуло от нагрева, скривился, как девушка, которая хочет произвести на молодого человека впечатление совсем скромной, непьющей, невинной, как утренняя роса девушки.

Небось «шило» глушит и не кривится, а тут…, – подумал я.

– Пройдёмте с нами! – приказал начальник патруля.

И меня повели в комендатуру. А оставалось-то всего, максимум, пятьсот метров и я в расположении части. Не судьба. Опять, не судьба. Но обидно же, правда?! «Почему автобус не поехал через мост?» – не выходило у меня из тупо соображающей головы.

Глава III. Суд, да дело

В комендатуре у меня взял показания дежурный по комендатуре капитан. Составил опись изъятых вещей, а я по наивности и от того, что в голове висел изрядный туман, даже прочесть не удосужился, всё ли правильно записано.

У меня забрали ремень и шнурки. После этого капитан приказал конвоиру сопроводить меня в камеру.

Эта камера совершенно не была похожа на те, которые мне довелось видеть на «губе». Она была размером, примерно, 2,5—3 на 3 метра и большую часть её, по всей ширине и метра на два в длину, от стены, противоположной входной двери, были сбиты нары из сплошных и крашенных досок на высоте около полуметра от бетонного пола. Высоко, в той же, расположенной напротив входа стене, было сделано небольшое оконце с решеткой.

Меня разморило, кроме меня тут никого не было, и я решил, что лучшего, чем просто попробовать поспать, сейчас придумать невозможно. Я лег вдоль досок на бок, слегка поджав ноги и вскорости провалился в глубокий сон.

Проснулся я от того, что загремел засов и машинально, привстал и просунулся к краю нар, сел. Включился свет над дверью и ко мне вошёл мой старшина команды. Я поднялся и смотрел на него, в ожидании, что он скажет. Я перед мичманом Самариным казался гномом. Он был высоким плечистым человеком, с волевым лицом и большими цепкими ладонями, по которым уже можно было говорить о физической силе и хваткости рук, а сложи их в кулаки, вид был бы ещё внушительнее.

Что касается его голоса, то он вообще не вязался с внешними данными Валерия Николаевича. Голос был тихий и он голоса никогда не повышал, не то, чтобы услышать, как от других «сундуков» бранные слова и среди них, для связки, даже литературные. Я его уважал и мне было вдвойне неудобно, что именно ему пришлось забирать меня из комендатуры.

Он, несколько секунд постоял напротив меня молча, чуть покачав головой, а потом произнёс:

– Собирайся! Пошли в часть.

Мичман вышел. За дверью я увидел конвоира. Я пошёл вслед за мичманом, который направился к уже другому, сменившему незадолго до этого дежурному по комендатуре. На столе стоял мой портфель с продуктами, лежали шнурки и ремень.

– Забирай вещи. Проверь, деньги что у тебя там было ещё.

Я зашнуровал ботинки, вдел под лямки брюк ремень, одел бескозырку. Открыл портфель, там, как бы всё почти на месте. Авоськи и канистры не было.

– Тут нет моей канистры. У меня в авоське была канистра.

– Какая ещё канистра? – удивлённо произнёс «старлей», – вот опись изъятых вещей, деньги в рублях и копейки, вот содержимое портфеля, а никакой канистры у тебя не было.

– Как? – удивился я.

Старший лейтенант протянул, подписанный мной лист бумаги, где в перечне, действительно не было упоминания ни об авоське, ни о канистре, ни о содержимом её, тем более. Я всё понял, но не в моём положении поднимать бучу. Можно было прям здесь суток пять «губы» схлопотать.

Мичман пытался выяснить, о какой канистре речь идёт. Но я поспешил отшутиться:

– Да, приснилось что-то мне, видимо от твердого ложе.

Только теперь Самарин заулыбался. А мне было не до улыбок. Башка разваливалась от коньяка, дураки его пьют. А может и от водки или просто от количества спиртного выпитого за последние более чем сутки, а ещё, какой ты не крутой герой, но попал опять в передрягу и осознание этого начинало «точить» мой трезвеющий разум.