Высшая мера

– Крикунов!– одернул его Ковригин.

– Чего ж скрывать-то…– пожал плечами Коноваленко, опуская оружие, поняв, что нахрапом воров не возьмешь.– Ты Кислого мочканул?– спросил Андрей, наблюдая за реакцией Седого. Тот раскурил сырой табак, выпустил колечко дыма и отрицательно покивал головой.

– Не я…Вор на то и вор, что на «мокруху» не пойдет, чтоб ты знал, гражданин капитан государственной безопасности первого ранга!– улыбнулся Седой.

– Значит по твоей указке?

– По моей! Он общество кинул, общество решил его наказать.

– Запомни ты, шваль подзаборная, здесь я решаю кому жить, а кому умирать, понял?– закричал с истеричным надрывом Коноваленко, размахивая пистолетом.

– Ты решай у себя, там, в конторе, а я решаю здесь, в лагере…Здесь моя власть! Не ваша, мусорская!

– А хочешь, докажу, что твоя власть ничто, а?– улыбнулся Коноваленко, и от этой улыбки стало жутковато даже Ковригину. На секунду ему показалось, что его начальник совершенно точно сошел с ума.

– Убьешь? Значит слабость свою признаешь…– улыбнулся Седой.

– Ах ты!– замахнулся Андрей на вора, но сдержался.– Два месяца ШИЗО!– процедил он, резко разворачиваясь и уходя. Только полы шинели при каждом шаге разлетались в стороны, как крылья хищной птицы. Он все равно сломает вора, покажет ему настоящую силу. Тот прав, убить его значит признать свою слабость, не способность повлиять на него каким-то другим методом. Шлепнуть гниду и сделать из него великомученика? Ну уж нет…Пусть сначала в ШИЗО позагорает, а если выживет при таких морозах, то и место в котельной для нарушителей режима слишком сладко! Пусть на промке, вместе со всеми повкалывает по снегу. И тогда посмотрим…Кто настоящий хозяин лагеря!

Когда Коноваленко скрылся за поворотом, Седой все-таки улыбнулся. Он стольких лихих вертухаев повидал на своем веку, мечтавших его сломать, что этот не стал чем-то новым и интересным. Почти всегда все проходило точно так же…Только в этот раз администрацию ждет небольшой сюрприз, который приготовил им Седой.

– Чего стоишь, комиссар?– окликнул он замершего в нерешительности Ковригина, вздрогнувшего от хриплого звука голоса вора.– Слышал, что начальник сказал? ШИЗО, два месяца!– Седой вытянул руки, чтобы лейтенанту было удобнее нацепить на него наручники.– Только курево не отбирай…Опухну там без него!

Ковригин кивнул, несмело надевая браслеты на исписанные татуировками тонкие запястья вора, ничего уже не понимая. Тот сам просился в штрафной изолятор, в нечеловеческие условия, в мороз! И ладно бы еще на неделю, но два месяца! Такого строгого наказания в Темлаге еще не было.

– Сдохнешь ведь там, Седой…– проговорил он тихо, подталкивая его в спину, руки он, каки положено, сцепил ему позади.

– Это мы еще посмотрим, комиссар,– подмигнул вор на ходу Моте, безучастно наблюдавшему со стороны за разворачивающейся сценой,– это мы еще посмотрим…

ГЛАВА 27

После возвращения в барак на меня уже смотрели, если не как живого мертвеца, то как, безусловно, на личность легендарную, что тот Колобок. И от дедушки он ушел, и от бабушки, и от Кислова, и даже от Седого.

Качинский на мое возвращение никак не отреагировал. Молча кивнул на остывшую баланду, сохраненную им для меня, и отвернулся к стене, покрытой ледяными узорами инея. После всего пережитого жрать хотелось неимоверно. Желудок сводило, и он даже был безумно рад жидкой луковой похлебке, которой нас опять потчевали на ужин. Я вспомнил только что испеченную ароматно-дымящуюся картошку, которую наворачивали воры за обе щеки на складе полном продуктов, и тоскливо вздохнул. Нам оставалось только мечтать о таком изобилии, которое было доступно Седому и его дружкам.

Мои мысли вернулись с Седого плавно перескочили на Головко и его предложение. Точнее приказ, иначе это назвать не выходило. Капитан государственной безопасности не оставил мне выбора! И каковы стервецы. Все рассчитали, продумали…В тюрьму меня засунули, приговор соорудили…Вряд ли их у них был такой план с самого начала, слишком много случайностей. Кто ж знал, что Конопатов в далеком Харькове окажется связан с бандой налетчиков? Кто знал, что он непременно влюбится в Валю…Валя…А как же Валя?

Я повернулся на другой бок, чувствуя, как грудь перехватило от боли. Комок подкатил к горло, выливаясь слезинкой на поросшей густой щетиной щеке.

Валя…Валюша…Моя родная…Кто я? Зэк? Враг народа осужденный по статье? А она? Она капитан медицинской службы, красавица, умница? Какая ей пара? Что могу предложить кроме своей любви? Ну, отсижу я тут весь свой срок…Выйду? Путь один…Остаться в одном из таких рабочих поселков вольнонаемным, где не будут особо вникать в детали твоей биографии. А она? А Глеб?

Я со злости стукнул кулаком по дощатой стене, жалобно отозвавшейся глухим стуком. А она должна угробить свою жизнь здесь, поставив крест на своей карьере, на судьбе сына из-за меня? Этого я допустить не мог. Вот и выходило, что стоило послушать Головко и идти дальше, срываться в побег с Седым, а там будь, что будет. Если капитан прав и война с немцами не за горами, может еще и вернусь героем оттуда…Тогда Валя может быть со мной, незапятнанным, чистым…

– Чего шумишь?– на моем уровне неожиданно появились внимательные серые глаза Качинского. Если бы он знал, что в тот момент творилось в моей душе. По ней, словно катком асфальтовым проехали, оставив лишь выжженное поле.

– Разговор есть…– проговорил я.– Пойдем на улицу!

Лев Данилыч осмотрел спящий барак, вроде никто не подслушивает. Доносится интенсивный храп и сопение. Все, как обычно бывает в большом мужском коллективе. Пожал плечами и спрыгнул с нар. По молчаливому согласию место отца Григория никто из нас не занимал. Нижняя шконка так и оставалась пустой после его гибели.

– Пошли…

В лицо пахнуло свежим. Сильный сырой ветер мгновенно облизал горячим колким щеки, заставив поплотнее укутаться в накинутую на плечи фуфайку. Чиркнул спичкой, предложив папиросу, оставленную мне Головко, Льву Данилычу. Он ухмыльнулся, но взял, глубоко затянувшись. Закашлялся, поперхнувшись.

– Хороший табачок давно не курил…– виновато улыбнулся он.

– Я был у Седого,– не зная, как начать наш непростой разговор, начал с самого начала.

– Я знаю…Люди болтают, что Кислов хотел тебя на правило выставить, но ты каким-то чудом опять соскочил. Кислова воры пустили в расход, его подельники стали Машкой и Ленкой, заняли барак с опущенными, а ты целехонек, с настоящими папиросами…

– Кислов оказался ссученным!– я сделал вид, что не заметил неприкрытого сарказма со стороны бывшего белого офицера.

– Печально…Воровская масть такого не прощает. И взамен, что они попросили?– улыбнулся Качинский.

– Они просто узнали правду!– горячо возразил я.– Мне чудом удалось спастись! Какие-то малявы пришли из Соликамска…

– Ты же бывший чекист, Саня!– прервал меня Качинский.– Неужели т реально думаешь, что все это сыграло так, потому что справедливость восторжествовала? Кислов Седому был изначально, как кость в горле. Два авторитетных медведя никогда не уживутся в одной берлоге. Рано или поздно один другого съест. Седой ждать не стал, пока Кислый попляшет на его косточках… Скорее всего, как только они прибыл с этапом в лагерь. Воры уже начали писать малявы в лагеря и искать числящиеся за ним грешки, чтобы сделать все по их законам. Соликамск далеко, Саш…Неужели ты думаешь, что ради тебя гнали дорогу с малявой, чтобы спасти жизнь такому замечательному парню, как ты? Уж извини, но вряд ли. Ты им, безусловно, нужен в их раскладах, но не главной фигурой…Тут ты себе льстишь,– Лев данилыч затушил аккуратно папиросу и глубоко вздохнул, умываясь свежим мокрым пушистым снежком.– Так во что они тебя втянули?

Слова Качинского заставили меня задуматься. И даже здесь, у обычного ворья на меня были далеко идущие планы. Все играли мной, словно я был обычной шахматной фигурой без своих собственных желаний и мыслей. И НКВД, и воры хотели меня просто использовать, и из-за этого не чурались убивать людей , подставлять, предавать…

– Они хотят устроить побег,– выдавил из себя я, от накатившего раздражения до красноты сжимая перилы нашего барачного крылечка.

– Похвально, а тебя «кабанчиком»?– улыбнулся Лев Данилыч.

– Чем?

– Чаще всего воры бегут с зоны не просто так с бухты барахты! Им нужен запас продуктов, который сам будет себя нести…Ты например! Таких жертв называют « кабанчики» Когда силы начнут воров оставлять, они тебя хлопнут и сожрут! Так-то, мой друг…

– Они людоеды что ли?

– Они беглые зэки! Их задача выжить любым путем,– пожал плечами Качинский, в том числе и таким…

– Нет…Они предлагают мне бунт!

– Что?

– Бунт. Поднять весь лагерь на уши. У них это получится, я уверен. Власть тут черная! Обезоружить охрану, администрацию, обрубить связь и под шумок слинять.

Качинский замолчал, обдумывая предложение.

– Идея неплоха…Но трудно осуществима… Оружия нет, это не солдаты, это зэки,– кивнул он в сторону барака,– они разбегутся при первом же выстреле!

– Седой на что-то надеется,– пожал я плечами.

– Ты ему веришь?

– Теперь нет…Но хочется!

– И мне хочется…– кивнул Качинский, нервно затягиваясь папиросой.– Я с вами, если что…Хочется умереть свободным, даже если вся эта ерунда не выгорит.