Высшая мера

Я видел, как Качинский прикрыл глаза и замер, вдохнув полной грудью. Он хотел этого! Желал смерти! Избавления от этих постоянных мук и унижений!

– Господи, упокой душу грешную…– тихонько рядом со мной прошептал отец Григорий. Хотел перекреститься, но в последний момент отдернул руку, вспомнив, чем это может грозить.

К счастью Льва Данилыча это страшное желание понял и Щеголев. Пересилив себя, он убрал оружие обратно в кобуру, сплюнув от негодованию в сторону.

– Быстро хочешь соскочить, тварь белогвардейская…– зло проговорил он.– Красиво и быстро! Хрен тебе! Стать в строй…

Вздохнув, медленно и неторопливо Лев Данилыч занял место рядом со мной. Лицо его было сосредоточено и серьезно, и совсем не от мороза, бледно.

– И что это было?– поинтересовался я, когда Щеголев убрался в хвост колонны.

– Значит еще не время…– коротко проговорил Качинский, пряча глаза. Ему было стыдно за свою слабость, за свое унижение, но и поделать с этим, как и многие из нас, он ничего не мог. Разве, что Морозов на медосмотре, но фартит так только раз в жизни. Выстрел! И все…И что там дальше? Темнота? Боль? Или, как говорит, отец Григорий, цветущие сады, полные фруктов. Разнеженные барышни в полупрозрачных накидках, любующиеся ярко-алым закатом? Вряд ли…Скорее я поверю в котлы и скворчащую на огне смолу, чем в такую пасторальную картинку смерти.

– Стоять!– резкий крик, словно свист хлыста над головой, заставил меня вздрогнуть и вжать в голову в плечи. Мимоходом мелькнула мысль, что вот Сашка…И ты понемногу принимаешь правила игры, становишься похожим на них, испуганных, жалких, замерших, и как ты не строй из себя непобедимого и несгибаемого, суровая система все равно тебя сломает, перекурочит и выплюнет.

Позади нас догонял небольшой «опелёк» на подножки которого висел знакомый нам по этапу лейтенант Ковригин. За рулем высилась громада невозмутимого старшины Головко.

– Стоять! Щеголев!

Напуганная ревом мотора, овчарка прижала уши и зло завыла, потряхивая косматой почти что львиной гривой.

– Смирно, твари!– коротко бросил в нашу сторону Щеголев, поправляя форму.

Строй облегченно выдохнул. Кто-то попробовал присесть, но поймав недовольный взгляд конвойных, тут же принял положенную при встрече начальства стойку.

– Догнал…– выдохнул Ковригин, вытирая шапкой мокрое лицо. Тонкие жидкие волосы на его головы слиплись от пота, от красных по-детски оттопыренных ушей шел горячий пар. – Во сколько же ты их выгнал, сучий сын, на работу?– спрыгнув с подножки «опеля», обратился он к Щеголеву.

– Да хер с ними товарищ лейтенант. Раньше начнут, больше сделают, чего с ними церемониться-то? Они, небось, с нами не цацкались бы, коли их правда вышла?

Замполит лагеря, недовольно поморщился, учуяв как и я, стойкий запах перегара от стоящего перед ним сержанта, который то ли еще не протрезвел, то ли еще не опьянел, находясь в той стадии, когда ему и сам черт не брат!

– Опять бухал, Щеголев?– хмуро окинул его недовольным взглядом Ковригин, шагая к нашему неровному строю.

– Никак нет! Я…

– Да слышно же, дубина ты деревенская, значит!– сзади появился старшина Головко, как всегда бесшумно шагая, как кошка, даже по хрустящему насту.– Сколько, значит, тебе будет товарищ лейтенант твердить-то? Не бухай, Вася, не бухай милый! Крякнешь же…От самогону проклятого!

– Я…

– Хватит,– прервал их спор лейтенант, ища глазами в нашем строю кого-то.– Сдохнет -закопаем! Они…– он кивнул в нашу сторону.– Закопают! А «белку» схватит, так я сам пристрелю, как пса шелудивого!

– Виноват, товарищ лейтенант…

– У вас все прошли медицинский осмотр и карантин, товарищ сержант?– ухмыльнулся Ковригин, наконец-то обнаружив меня взглядом.

– Так точно! Все! Кроме Морозова…– перспектива быть пристрелянным лично замполитом отнюдь не обрадовала Щеголева. Хмель, как рукой сняло, и теперь он пытался усиленно вникнуть в смысл вопросов лейтенанта.

– Уверены?

– Так…– хотел было отрапортовать сержант, но почуяв подвох замолчал.– Не могу знать!

– А зря…Свой отряд надо знать! Тем более таких ярких и выдающихся личностей, как гражданин Клименко…

Ковригин остановился прямо напротив меня, буравя меня напряженным взглядом. Свой я отводить не стал, упрямо таращась ему куда-то в переносицу, избегая пытливых карих глаз.

– Клименко! Выйти из строя!

– Клименко Александр Сергеевич 1917 года рождения статья 58 часть «б», срок 10 лет без права переписки,– среагировал я, стараясь кричать, как можно громче и четче. Это правило при озвучивании твоей фамилии вдалбливают еще в СИЗО.

– Вот этот красавец у тебя медосмотр и не прошел…– покачал головой Ковригин, осматривая меня со всех сторон, как цыган лошадь на ярмарке.– А если , не дай Бог, он у тебя триппером болен? Или хуже того сифилисом каким, а?

– Так мужики кругом,– сплюнул Щеголев на снег вязкую желтую слюну, обнажив прокуренные крупные зубы.

– О! Зэки – такие скотины, что куда свой болт вставить завсегда найдут!– ухмыльнулся лейтенант, закуривая ароматный «Казбек», от духа которого закружилась голова настолько ароматным был запах. Легкие, соскучившиеся по никотину, несколько раз судорожно сократились.– Ты только отвернись, как начнут сношаться по чем зря…– он подло хихикнул,выпуская ароматное колечко.– Шучу…А может и нет! Вообщем забираю я его! Осмотрят и в лагере работу подыщу до конца дня, чтобы не шатался без дела. Очко, например, сполоснуть?

Подельники Кислого негромко хохотнули где-то в передней части строя.

– Разговорчики!– рявкнул оглушительно громко Головко. Смешки мгновенно стихли.

– Шагай!– кивнул в сторону машины Ковригин.– Повеселил бы я тебя утренней пробежкой, да времени нет. Ваши дела еще отсортировать надо, перебрать…А доктор требует…Так что поедешь, как парень, со всеми удобствами.

Дважды меня упрашивать не пришлось. Если выбирать перспективу провести весь день на промозглом ветру, на улице, с уже окоченевшими ногами, валя сосны, высотой с трехэтажный дом, и теплом автомобиля, а потом и медпункта, то я без особых раздумий выбирал первое. И неважно, что потом будет со мной, что пытливый извращеный ум замполита придумает после, главное, что на какое-то мгновение, на еле заметный миг я окажусь в тепле.

В машине было даже слегка жарковато. Пальцы в кирзовых сапогах мгновенно стали оттаивать, превращаясь из хрупких льдинок в нечто человеческое. Жар разлился по всему телу, а впалые щеки заалели.

Меня усадили вперед, рядом с водителем. Ковригин расположился сзади, а Головко уселся за руль, слегка качнув на рессорах автомобиль всем своим весом. Повернул ключ в замке зажигания и сухо заметил, косо поглядывая на меня:

– Не балуй, значит…У замполита ствол в руке. Дернешься, мигом продырявит.

Для подтверждения его слов, Ковригин передернул затвор «ТТ», глухо щелкнувший прямо у меня под ухом. Да и плевать! Куда здесь прикажете бежать? В лес? Это верная смерть от холода! Без одежды, без еды. Я не пройду по этим дебрям и с километра, а пущенные по следу собаки, мгновенно возьмут меня, как только я сорвусь в побег. Вариант с заложником? Головко вряд ли на эту роль подойдет. Ковригин? Этот вообще обладает стальными нервами несмотря на юный возраст, его так просто не напугать. Оставалось лишь расслабиться и попробовать согреться.

Машина аккуратно покачивалась на рессорах. Головко водил аккуратно. От чего у меня тут же стали закрываться глаза. Тело мерно покачивало из стороны в сторону, под ногами натекла огромная лужа потаившего снега, но мне было все равно хорошо. Еще бы жрать, так бы не хотелось…

– Ты же вроде парень разумный, Клименко,– начал издалека замполит, едва мы въехали в широко распахнутые ворота лагеря,– слышал, что случилось с Морозовым вчера?

Я кивнул, стряхивая с себя блаженную слабость, отгоняя сон.

– Так вот…Ты же не повторишь его ошибки сегодня? Верно?– голос Ковригина был спокойный и уверенный. Он сильно преобразился с того момента, как вернулись с этапа в лагерь. Здесь он был, словно дома, в своей тарелке, где каждый вопрос и угол ему знакомы. И если в вагоне создавалось ощущение, что он молодой сопливый лейтенант, а Головко опытный подчиненный, то теперь все складывалось наоборот. Здоровенный сержант покорно выполнял все возможные приказы замполита, как верная собачонка, а значит, там, в вагоне, они зачем-то ломали перед зэками комедию. Зачем? Задумался я. Скорее всего, чтобы Ковригина считали своим парнем в доску. Не принимая в расчет в случае чего, а сам лейтенант, как выяснилось, всего лишь валял дурака, будучи в действительности опасным, как гремучая змея.

– Верно, гражданин начальник…– выдавил я из себя, после минутного молчания. Машина подъехала к широким крыльцам карантинного барака, взметнув задними колесами снежную пыль.

– Вот и хорошо, Клименко,– улыбнулся Ковригин,– я так и думал. Ты же из наших?

– Я оперативник!

– Да к черту! Оперативник, замполит, старшина, кум, хозяин…Все мы из одной службы вышли, из НКВД. Должны понимать друг друга с полуслова…

– Про понимание я уже говорил с гражданином сержантом,– буркнул я, выходя из автомобиля, краем глаза заметив, как во весь рот улыбается Головко.