Высшая мера

– Откуда побои на задержанном?– строго спросил Сушко, уперев руки в бока..

– Так…это…упал…Да и при задержании сопротивление оказывал,– пожал плечами конвоир. Для него не было ничего удивительного, что враг народа несколько раз проехался своей наглой антисоветской мордой по стенке своей камеры, так поступали со всеми, кто попадал в холодногорские застенки.

Секретаря это объяснение не удовлетворило, но немного успокоило. Жестом он отправил сержанта обратно за дверь и встал со своего места, замерев над упавшим и так еще не вставшим с колен Марком.

– Марк Соломонович Розенштайн, выкрест…уроженец Харькова. Женат. Детей не имеет. Арестован по статье 58 – антисоветская деятельность…– словно читая его личное дело, проговорил Секретарь, расшагивая вокруг лежащего мужчины. Сушко отошел в сторону, уступив право вести допрос старшему по званию. – Что же вы так, дорогой Марк Соломонович? Вам Родина важное дело доверила, коммерцию в молодом социалистическом государстве налаживать. Доход в казну приносить, а вы…Шубами барыжите....– покачал разочарованно головой Секретарь.– Нехорошо…

– Шубами?– выдохнул с трудом Марк, так и оставшись лежать на полу кабинета, скрючившись в три погибели.

– А то чем же? Вместо того, чтобы продавать их, согласно очереди, вы беспринципно брали денег с гражданок и обслуживали тех кто больше даст вне очереди. Так?

– Нет…– вымолвил Марк. В его глазах запылала искорка надежды. Ведь шубы это не так страшно, шубы – это не предательство Родины. Шубы – это мелочь, за них не расстреливают. Вот, если бы они узнали про его критику товарища Сталина, тогда пришлось бы беспокоиться. А Роза? Розу-то за что? Она тоже болтлива не в меру…Может где-то, что-то ляпнула? Например, новой соседке? У неё муж – начальник этих извергов. Но надежды Марка Соломоновича на благоплучный исход дела мгновенно рухнули, когда неизвестный ему мужчина в круглых треснувших очках задал очередной вежливый вопрос.

– Ладно шубы…А осуждать решения партии и лично товарища Сталина? – Секретарь бросил короткий почтительный взгляд на портрет.– Что молчишь сука?!

Остроносый ботинок Нестора Петровича вонзился в открытый, ничем незащищенный бок Розентшайна. Тот охнул от боли, закатывая глаза, дернулся в сторону, но был тут же ухвачен за остатки воротника халата крепкой рукой гражданского, ведущего допрос.

– Больно, тварь?– уточнил Власенко, брызгая в разбитое лицо Марка слюной.– Больно? – он отвесил ему оглушительную оплеуху. От чего голова директора магазина безвольно мотнулась из стороны в сторону.– ты еще не знаешь, что такое боль! Я научу тебя…

– Что вам надо…Я ни в чем не виноват!– пробормотал, почти плача, Розенштайн. Все его внутренности болели от постоянных побоев, десны кровоточили, так и не зажив после того, как при задержании ему выбили большинство зубов.

– Не виноват?– Нестор Петрович с трудом отпустил грязную, пропитанную потом и кровью ткань воротника.– Может быть…– он встал, отряхнул руки, протерев платочком запотевшие стекла очков.– Может быть это ошибка, как вы считаете, товарищ Сушко?– капитан лишь кивнул. Ему ужасно хотелось выпить. Постоянное насилие, которое сопровождало его на работе, сводило его с ума. Убитые им люди все чаще приходили к нему во сне, но вырваться из этой кровавой карусели не было никакой возможности. Оставалось только лишь терпеть, да заливать свое горе крепким самогоном.

– Может и не виновен…Только это надо доказать! Советский человек должен постоянно доказывать, что рад помочь органам госбезопасности, иначе он не советский человек, а шпион…

– Я…я…я советский человек! Прошу вас, поверьте мне…– Марк собрался с остатками сил и встал на колени. Пачкая светлый паркет своей алой кровью, он пополз так к ногам Секретаря.– Прошу, поверьте…

– Ты знаком с Кононенко Валентиной Владимировной?– быстро, недав ему опомниться, задал вопрос Власенко.

– Нет…То есть да…Вообщем это наша соседка! Они недавно вселились…Её муж из ваших…То есть работает в органах.– затараторил Марк торопливо, по его щекам текли крупные прозрачные слезы, смешиваясь с кровью.– Роза привела её к нам в магазин и очень хвалила. Мне она показалась доброй и открытой женщиной…

– А мужа её знаете?

– Нет, клянусь! Ни разу не видел. Она говорила, что он рано уходит и поздно приходит, много работы и мало времени на семью! Прошу…Прошу не убивайте!– Марк схватился за лакированный ботинок Секретаря и вдруг начали тыкаться в него носом. С ужасом и затаенным возбуждением Власенко понял, что Розентштайн его целует. Это было настолько поразительно, удивительно и приятно, что Нестор Петрович в какой-то миг ощутил себя всемогущим.

– Простите…Я искуплю! Клянусь, я все искуплю! Только дайте мне возможность! Я сделаю все, что вы скажите…Умоляю вас! Не трогайте нас с Розочкой!

– Искупишь, говоришь…– задумчиво проговорил Секретарь.– По вашей статье, марк Соломонович вам с супругой, конечно же, положен расстрел. «Особая трока» даже не будет разбираться навет пришел на вас или это все правда, пистолет в лоб и все…Здравствуй ваш еврейский рай, если он, конечно, существует, но я могу помочь…

– Помогите! Помогите, заклинаю!– Марк Соломонович еще активнее начал тыкаться в ботинки Власенко, пытаясь своей угодливостью, мягкостью и подобострастием вымолить прощение для себя и своей жены, которую безумно любил.– Я сделаю все, что угодно! Обещаю! Помогите! У Розочки слабое сердце…Она не выдержит тюрьмы.

– Я могу повлиять на решение «тройки»…Фарцовка шубами не такое уж большое прегрешение, чтобы расстрелять вашу семью. Думаю, что десяти лет лагерей хватит, а выйдете, одумаетесь…Начнете жить заново…

– Да! Заново! Обещаю! Господи, как мне вас…– зарыдал Марк Соломонович. Несколько секунд назад он ждал, что ему пустят пулю в лоб, а сейчас он жил! И ему давали шанс продолжить это дело. Ну и что, что в лагере? Неужели там люди не живут? Выживет и он…Лишь бы ни его ни Розочку не убили.

– Хорошо, товарищ Розенштайн. Пожалуй, я вам верю…– вздохнул Секретарь. Шагнул к столу, где оставил свой новенький портфель. Немного пошуршал там бумагами и достал лист допроса, заполненный аккуратным каллиграфическим почерком, в котором без труда угадывался его собственный.– Это протокол вашего допроса. Он к делу подшит не будет…К вашему делу!– уточнил с ехидной улыбкой Власенко.– Он останется у меня до поры до времени, пока не настанет в нем необходимость. В нем вы точно указываете и рассказываете, как гражданин Коноваленко Андрей Викторович посредством своей собственной жены пытался вас завербовать для шпионажа в пользу…Пусть будут немцы!– усмехнулся Нестор Петрович, спустя небольшую паузу.– Вы гордо отказались, как самый настоящий советский гражданин, и написали явку с повинной. За это я вам обещаю десять лет лагерей вместо расстрела и возможность отбывать наказание вместе с вашей обожаемой Розочкой.

– А её нельзя…– робко начал торговаться Розенштайн.

– Молчать, тварь!– рявкнул на него Секретарь, замахнувшись в его сторону кулаком. Марк Соломонович подался в сторону, защищаясь. Он был испуган и растерян. Весь его привычный мир рухнул сегодня утром. Из доброй сказки жизнь превратилась в настоящий кошмар.

– Я согласен…– пробормотал Розенштайн, вытирая слезы.

– Вот и отлично! – улыбнулся Нестор петрович, подсовывая ему протокол допроса вместе с карандашом.– А завтра пройдет суд и вы отправитесь вместе с супругой по этапу куда-нибудь за Урал? Вы когда-нибудь были в Сибире? Нет… Свежий воздух, лес, постоянные физические нагрузки…Вам, кажется, это будет полезно? Вон, смотрите, жирком заплыли, как тюлень,– он лениво и небрежно снова ткнул Розенштайна в живот носком ботинка. Директор магазина ойкнул, но бумагу все же подписал. Страх перед всесильными органами был настолько силен, что он даже не думал сопротивляться. Марк Соломонович был полностью во власти этого невзрачного человека.

– Вот и отличненько…– Власенко спрятал бумагу в портфель, уже не обращая никакого внимания на лежащего у его ног мужчину.– Товарищ капитан, этого субчика в камеру. Организуйте все, как договорились. Думаю, Сибирь слишком суровая мера для такого сговорчивого гражданина. МордЛаг самое то…Климат помягче, да и этап не слишком много времени у вас займет.

– Слушаюсь, товарищ…

– Тсс!– приложил к губам палец Секретарь, прерывая Сушко на полуслове. Скосил глаза на лежащего без движения Розенштайна, искренне надеящегося, что про него забудут и больше трогать не будут, хотя бы сегодня. Тело ныло и болело, измученное, избитое, выхолощенное, словно мокрая тряпка.

– А с бабой что?

– Бабу следом…Она мне неинтересна! Слава Богу, ногти ей вырывать на глазах мужа не пришлось. Марк Соломонович прекрасно все понял и без жестких мер.

Сушко громко позвал конвойных, которые сторожили у двери, прислушиваясь к стенаниям Розенштайна. Сержант заглянул почти через секунду.

– Увести,– кивнул на распластанное тело капитан, доставая из одного из ящиков своего письменного стола початую бутылку водки. Набулькал почти половину граненного стакана и разом орокинул в себя, даже не поморщившись.

– Пьешь ты много, милок…– заметил Власенко, следуя за конвоем к выходу.– Сдохнешь от неё родимой!– уже на пороге произнес Нестор Петрович, укоризненно покачав головой. Сам он спиртное не пил, считал, что это путь в никуда, а пьющих людей сторонился, полагая, что многие изз них излишне болтливы и неблагонадежны. Отчасти Секретарь был прав…Через три месяца капитан Сушко – начальник холодногорской тюрьмы города Харькова был найден повешеным в своем собственном кабинете дежурной сменой. Многие были уверены, что доблестного офицера НКВД ликвидировали бандиты, сводя с ним счеты, но другие, с которыми Сушко был близко знаком, утверждали, что виной всему неумеренное распитие спиртного, приведшее к тому, что капитан решил свести счеты с жизнью.

Дорогу по полутемным коридорам холодногорской тюрьмы Власенко нашёл обратно самостоятельно. Благо, путь назад оказался недолгим. Через пару минут всесильный Секретарь оказался под тенью деревьев, высаженных подле высокого кирпичного забора. Пели птицы, светило солнце, а настроение было под стать такой замечательной погоде. Первый ход в долгой и интересной партии с очень сильным противником был сделан. Нестор Петрович пошел в наступление.

За ветхими, покосившимися домами, расположенными чуть поодаль от тюремного забора обнаружилась автобусная остановка. На ней скучал молодой парнишка лет семнадцати, лузгая семечки в бумажный пакетик, свернутый из свежего номера «Украинской правды».

– А во сколько будет автобус?– поинтересовался Власенко, присаживаясь рядом, бережно умостив драгоценный портфель себе на колени.

– Да вон он же он, дядя!– кивнул на громыхающее всеми своими сочленениями металлическое чудовище, медленно заворачивающее на остановку. И снова Нестора Петровича окунуло в общественную жизнь родного города. Он трясся в автобусе минут сорок, пока не оказался на улице Ворошилова, где по обеим сторонам широкого проспекта располагались удобные лавочки, прогуливались парочки, гуляли бабушки с внуками, кормя голубей, которых тут оказалось превеликое множество. И она в массе своей совершенно людей не чурались, привыкнув к их пристальному вниманию и постоянной кормежке, лениво бродили перекормленные птицы по вековой брусчатке, даже не в силах подняться на крыло ожиревшие, довольные, хохлатые…Через несколько лет их переловят голодные немецкие солдаты, оставшиеся в городе без провианта. Но это будет потом, а сейчас, голуби, вполне удовлетворенные жизнью, радовали глазз харьковчан и гостей города.

Власенко осмотрелся внимательнее. Среди этого пестрого бульварного разнообразия его на одной из скамеек должен был ждать агент наружнего наблюдения, вызвавший его экстренным сигналом. Заметив сгорбленную фигуру, Нестор Петрович шагнул к нужному месту. Присел рядом, развернув газету так широко, словно действительно был заинтересован чтением.

Седой старик с тростью в руках не обратил на своего соседа никакого внимания. Громко по-разбойничьи свистнул подзывая немецкую овчарку, совершавшую променад по близ лежавшим кустам. Собака длинными прыжками за несколько секунд оказалась подле хозяина, мгновенно отзываясь на зов. Стала ластиться к ногам, негромко поскуливая.

– Пришёл сигнал четыре двойки,– негромко произнес Власенко, рассматривая блуждающих по парку блаженных отдыхающих,– это просьба о прямой встрече.

– Ситуация потребовала нарушения всех возможных инструкций,– улыбнулся старик, почесывая свою овчарку. Они беседовали так, словно не друг с другом, произнеся короткие рубленные, малопонятные фразы среднестатистическому обывателю куда-то в воздух.

– И что же случилось?

– У наша объекта семейные неприятности…– тихо произнес старичок, пристегивая к кожаному ошейнику тонкий ремешок.

– Да вы что?!– удивился Власенко.– Насколько серьезные?

– Настолько, насколько это возможно…

– Очень интересно,– задумался Секретарь, прикусив нижнюю губу. Сегодня у него был определенно замечательный день. Сначала признание Розенштайнов, теперь доклад службы наружнего наблюдения…

– И кто же счастливчик?