Высшая мера

Всемогущий секретарь управления НКВД по Харьковской области практически жил на работе. Он редко возвращался домой, ночуя на продавленном старом диване, стоящим в его кабинете. В шкафу для бумаг, на самой нижней полке были заранее припрятаны подушка с одеялом, а в верхнем ящике стола, рядом с наградным револьвером лежал кипятильник. Каждое свое утро Власенко начинал с крепкого чая.

Но сегодня, когда вечер едва опустился на сонные улицы Харькова, он решительно смахнул разложенные по столу кипы бумаг в одну кучу, и стал торопливо собираться, несколько раз бросив настороженный взгляд на старые напольные часы, гулко бухающие своим тяжелым маятником в углу приемной, словно боялся куда-то опоздать.

Сегодня он мог позволить себе уйти намного раньше, благо сам начальник управления отправился домой ближе к обеду, предупредив, что будет на телефоне. На вечер у него была назначена очень важная встреча, а вот до этого момента ему нужно было посетить тюрьму на Холодной горе, чтобы поприсутствовать на допросе одной из недавно задержанных.

Сборы не заняли много времени. Старенькая потертая шляпа, кожаный портфель, являющийся предметом тайной гордости Нестора Петровича – вот и весь скарб, который принадлежал всемогущему Секретарю. Очки с надтреснутым стеклом он решил не надевать, спрятав их в нагрудный карман светло-серого пиджака. Спустился вниз, предупредив на проходной, что будет только завтра утром. Офицер, дежуривший на посту, тотчас же записал по какому адресу можно будет найти Власенко и снова углубился в чтение какой-то очередной книжки.

Выйдя на улицу Нестор Петрович огляделся. Он так привык долгое время находится в полумраке приемной, что теперь на свежем воздухе, на оживленной площади Дзержинского, где прогуливалось множество людей, он чувствовал себя немного неуютно, словно лишился какой-то особой защиты в виде толстых каменных стен своего родного управления. Однако, переселив себя, он уверенно зашагал в сторону остановки, где длинной змеей толпилась очередь харьковчан на автобус. Он пристроился к молодой влюбленной парочке, прислушиваясь к их счастливому щебетанию.

– У нас будет много-много детей, Ванюш,– говорила она ему на ушко, но так, что Власенко, все хорошо слышал,– построим большой и светлый дом! Там будет много друзей…

– Конечно, любимая!– подтверждал её слова парень, которого звали Иваном. Всё это любовное щебетание было чуждо Власенко. Всю свою жизнь он был один, и это одиночество с течением лет, Нестор Петрович ощущал всё сильнее, особенно когда ему попадались вот такие счастливые парочки. Ему стало непритяно…

– Простите…А куда идёт этот автобус? – уточнил он, прерывая их, завидев громыхающий по брусчатке транспорт.

– Холодная гора!– отозвался Ванюша, повернув счастливое лицо к Власенко.

– Именно туда мне и надо!– кивнул Секретарь, приподняв в знак признательности шляпу.

– Какой неприятный мужчина…– донесся ему в след женский озадаченный голос.– Вроде ничего плохого не спросил, а в душе остался такой осадок, будто в грязи вымазали…

Помимо воли Секретарь улыбнулся. Он прекрасно знал об этом своем свойстве и в душе был доволен, что сумел испортить людям прекрасное настроение.

Кое-как затолкавшись в переполненный автобус, Власенко честно оплатил проезд, устроившись у окна, наблюдая за цветущим родным городом и раздумывая над тем, в какую опасную игру он ввязался. Коновленко был несомненно очень опасным и неприятным противником. За счет более богатого опыта межструктурной грызни он мог легко свалить Секретаря, но, слава Богу, пока не догадывался, ни про слежку за ним, ни про планы занять его место самого Власенко.

Кстати о слежке…Сегодня пришел первый рапорт от службы наружнего наблюдения, установленного за семьей начальника управления. Агенты докладывали, что сам Коноваленко пока ни в чем порочном замечен не был, строго следует однажды заведенному маршруту с работы домой и обратно, а вот то, что творилось за эти дни с его супругой заставило всесильного Секретаря оставить все свои дела и отправиться в СИЗО на Холодной горе, а потом и на личную встречу с агентом наружного наблюдения, что было запрещено всеми возможными инструкциями. Никто из управления не должен был знать наружку в лицо, потому как, возможно и такое, что в самом скором будущем, наблюдение придется вести за своими кураторами.

Во-первых, в короткой записке-рапорте, было рассказано о том, что сегодня днем был произведен арест соседей Коноваленко по ведомственному дому семьи Розенштайнов. И Марк и Роза ничем не выделялись среди сотен других еврейских семей Харькова. Она домохозяйка, он директор магазина…Ничего особенного! Если бы не кляуза одного из сотрудников универсама, о антисоветской деятельности Марка Соломоновича. То ли шубами спекулировал, то ли товарища Сталина хаял во всеуслышание…Вообщем не суть важно! Особо разбираться орлы из оперативного отдела не стали, быстренько слепили 58-ю статью и его с женой упекли на Холодную гору. Интересно Власенко было не это…Интересно было то, что Роза Розентшайн была по докладу наружного наблюдения лично была знакома с Валентиной Коноваленко, а значит по-соседски могла владеть какой-нибудь информацией, которая Секретарю в борьбе против своего начальника обязательно бы пригодилась. Нестор Петрович мгновенно среагировал, как только получил нужную информацию. Лично подписал приказ о переводе Розы и Марка в отдельные камеры-одиночки и запретил трогать их до своего прибытия. Исполнительный капитан Сушкин – начальник СИЗО выполнил все в точности.

Ну, а, во-вторых, ближе к вечеру, от агентов пришёл тревожный сигнал о личной встрече. Отказать он не имел права, а потому назначил её на половину шестого в парке Горького, сразу после того, как посетит Розенштайнов.

– Конечная, товарищ!– окликнула его кондуктор, вырывая из состояния глубокой задумчивости.

– Ах, да…Конечно…– спохватился Власенко, хватаясь за свой кожаный портфель.

– Спят прям на ходу!– всплеснула руками грузная женщина в белом платке.

– Извините…– буркнул Нестор Петрович, выскакивая из автобуса. Можно было бы конечно прибыть сюда официально, устроить допрос по всем правилам, не трогая свои старые связи, но Секретарь не хотел, чтобы его имя и фамилия где-то фигурировали, кроме списков работников управления. Потому он сразу направился не к главному входу, где возле забора с колючей проволкой топталось трое охранников, а к заднему двору, где возле неприметной серой дверце в сплошной стене из бетона топтался его старый знакомый капитан Сушко. Сушко был небрит, от него слегка попахивало свежим перегаром, да и впечатление этот сгорбленный человек тридцати лет отроду создавал дряхлого измученного старика. Работа в органах сказывалось на него довольно плохо. Нестор Петрович помнил его немного другим, когда парень по своей личной неопытности попытался организовать за деньги побег из холодногорской тюрьмы одного из очень богатых и влиятельных в прошлом контрреволюционеров Харькова. Секретарь тогда пожалел парнишку, заводить уголовное дело не стал, подумав, что, авось, да какой-то толк с него будет. Нестор Петрович всю свою жизнь любил и ценил беспринципных и алчных людей, считая, что ими легче легкого управлять в отличии от честных фанатиков. Вот и спустя столько лет этот парень пригодился.

– День добрый, Нестор Петрович,– вскинулся Сушко, когда Власенко тихо и незаметно подошёл к нему со спины.

– И тебе не хворать, товарищ капитан,– кивнул сухо Секретарь, отряхивая ладонью невидимые пылинки с мятого мундира начальника СИЗО,– а я гляжу, что совсем пить часто стал, уже и на работе не просыхаешь…

– Да вы что…

– Будет тебе,– отмахнулся Власенко,– перегаром прет, как от спиртзавода, Кончай мне это, капитан, иначе все твои грешки вспомню разом.

– Да я…

– Ты меня услышал!– оборвал его Секретарь.– Я сказал, кончишь плохо! Или куда-нибудь в ГУЛАГ мордовский хочешь начальником лагеря, а? Жизнь плоха в столице стала?

– Нестор Петрович…– побледнел Сушко, захлопав, словно рыба выброшенная на берег, одними губами.– Дети у меня, трое…

– Вот и я о том…Как наши супруги-то?

– Всё сделал, как просили! Рассадил в одиночки, жрать не дают, пить не дают! Баба, та к вечеру взвыла…

– Отлично!– потер заскорузлые мозоли Секретарь, ехидно улбынувшись.– Вот с нее мы и начнем, товарищ капитан. Показывай свои владения…

Сушко повернулся к двери, тихо постучав. Тотчас же металлическая створка отъехала в сторону, пропуская их внутрь. Это было нечто вроде узкого коридора, обшитого выркашенными зеленым толстыми металлическими листами. В правом углу торчал часовой с винтовкой в руках. Увидев их, он вытянулся «по стойке смирно», уперев взгляд куда-то вверх.

– Этот не настучит?– кивнул на него Секретарь, надевший очки.

– Этот надежный! Мой человек…– небрежно ответил Сушко, ведя Нестора Петровича по длинным коридорам холодногорского СИЗО. В конце коридора обнаружилась лестница, сваренная из витой арматуры в палец толщиной, громко цокая каблуками сапог, вместе с капитаном они поднялись на второй этаж, оказавшись в административном корпусе. Путь им перегородила еще одна решётка,запертая на замок. Сушко порылся в карманах галифе, ища необходимый ключ.

– Строго тут у вас все…– удивился Секретарь, которому раньше в таких заведениях бывать не приходилось.

За решеткой оказался еще один коридор. Деревянные двери, обитые тонким коричневым дермантином, угрюмо встречали не званных посетителей.

– Разговаривать будете у меня в кабинете, там спокойнее и никто не помешает. Пусть все думают, что на допрос Розенштайнов вызвал я,– пояснил Сушко, отпирая дверь с латунной табличкой, где были указаны часы приема по личным вопросам.

В кабинете капитана пахло спиртным. На столе, на вчерашней газете «Правда» валялись остатки колбасы и зачерствелый кусок черного хлеба. Заметив недовольную мину на лице Секретаря, Сушко мгновенно смахнул все в стол.

Власенко огляделся. Деревянный стул, стол, несколько лавочек по краям для проведения совещаний, грязные зеленые шторы, на окнах решетки, портрет товарища Сталина на стене и небольшой бюст Дзержинского на несгораемом сейфе – вот и вся скудная обстановка.

– Не густо у нас живет начальник СИЗО,– заметил Секретарь, снимая шляпу и пытаясь выбрать место на столе почище для неё.

– Что поделать?!– пожал плечами Сушко, наводя порядок.– В нашей стране сейчас быть богатым опасно. Аскетизм – вот глупейшее из всего, что могло придумать человечество…

– А…

– Я уже вызвал конвой! Розентшайны сейчас будут.

– Это хорошо,– кивнул Власенко, укладывая себе на колени свой кожаный портфель, с которым не расставался никогда и нигде,– ты допрос сам веди, как Бог тебе подскажет, а я туточки в уголке посижу, понаблюдаю.

Он специально выбрал место, где его было плохо видно, из-за подавшей от стены тени.

– А у меня вопросы появятся, так я их сразу и задам…– Власенко улыбнулся той самой улыбкой, от которой у многих его подчиненных дрожь пробегала по телу. Сушко дернул нервно плечом и кивнул.

Несколько минут молчали. Говорить Секретарю с капитаном было не о чем. Он нервно постукивал обычным карандашом по гладкой поверхности письменного стола, обдумывая предстоящий допрос. Сушко ощутимо волновался, частенько бросая косой взгляд на стоящие на полке часы в виде кремлевских курантов.

Наконец, в дверь постучали. На пороге показался старший сержант в форме госбезопасности с синими погонами. Он осмотрел кабинет, сделав вид, что не заметил Секретаря, и только потом втолкнул туда избитого, полуголого мужчину с широкими залысинами. Одет мужчина был в какое-то тряпье, бывшее когда-то домашним халатом. Руки и колени были сбиты до крови. Длинные глубокие ушибы саднили. Под глазам арестованного красовался огромный синяк, а нос опух и слегка был свернут на правую сторону. Из-за чего лицо Марка Розенштайна казалось в полумраке комнаты каким-то мертвецки бледным и чудовищно исковерканным.

– Я говорил, чтобы арестованного не били…– уточнил Власенко в наступившей тишине, которую разрывали только всхлипывания бывшего директора магазина.

– Сержант?– окликнул конвой Сушко, испуганно сжимаясь внутри. О строгости Нестора Петровича ходили легенды. Неавыполнения своих приказов он не терпел и для капитана вся это история могла закончиться тем, что он займет соседнюю камеру вместе с Розенштайнами.

– Я, товарищ капитан!– конвой топтался за дверью в ожидании поручений.