Здравствуйте, мсье Поль!

Итальянец снова убежал и скоро вернулся с небольшой телегой, в которую был впряжен ослик. Мы погрузили туда моего друга и наши заплечные сумки. Уже через полчаса мы остановились возле дома наших новых знакомых, и я попросил их помочь привести в порядок Анри, так как он обделался.

Хозяева дома ответили, чтобы я не беспокоился, что они всё сделают сами, и я с легким сердцем отправился подальше за излучину реки привести в порядок себя. Раздевшись догола, я нагнулся и стал разглядывать своё тело в отражении.

Если честно, я себя не узнавал. В молодости я занимался атлетикой, а позже восточными единоборствами. В общем, всегда был спортивным и подтянутым. С того времени как я обосновался здесь, мой режим питания нарушился, о белках с жирами и углеводами я позабыл, да и мои пешие прогулки с физическим трудом умножились кратно. Всё это привело к тому, что жир покинул меня. Короче говоря, тело моё превратилось теперь в статую греческого бога. Видимо, не случайно тогда обратила своё внимание та прекрасная девушка с большим бюстом на довольно немолодого атлета в рясе.

Предавшись приятным воспоминаниям, я закашлялся. Затем помылся в реке, благо было тепло, простирнул свои вещи, включая рясу. И пока всё сохло, я в полудрёме нежился нагишом в кустах в тени, хотя всё тело и болело.

К вечеру я вернулся к итальянцам, все были в сборе – и хозяева, и дети. Мне рассказали, что товарища моего помыли, постирали все его вещи, кроме рясы, так как она была слишком уж тяжела. Я ответил, что рясы специально с утяжелением, что это такое у нас послушание, и что я сам потом её приведу в порядок.

После этого я достал три золотые монеты, но хозяева ни в какую не хотели их брать. В итоге мы пришли к компромиссу: итальянцы взяли монеты, а я согласился погостить у них, пока Анри не выздоровеет.

Друг мой был в сарае. Он лежал, раскинув руки в стороны, укрытый одеялом из лоскутов, возле него были его вещи, крест, на бочке горела толстая свеча.

– Поль, где мы? – тихо и хрипло спросил Анри.

– Насколько я понял, мы в Италии, только не знаю, в какой её провинции! – ответил я и стал укладываться рядом.

– М-да, жить становится всё веселее и веселее! – ответил мой друг и тяжело вздохнул.

Мы заснули, так, по-видимому, началась наша теперь уже итальянская, прости Господи, жизнь.

Я осмотрел наши вещи, всё было на месте: и сменные одежды, и пошитые Анри трусы, и подштанники. В сумке друга была маленькая баночка с вонючим клеем, и я подремонтировал наши ботинки. Анри похвалил меня за мастерство. В его сумке я обнаружил совершенно новый свиток и, достав его, показал другу. Он попросил развернуть свиток, что я послушно и сделал. Это была грамота, новая грамота, в которой было написано, что мы монахи-пилигримы, которым поручено находить и записывать различные свидетельства о христианских чудесах и доставлять их до хранилищ святого Престола. Анри прочел ещё, что мы теперь выходцы из монастыря Эремо делле Карчери, что в Ассизи. По преданию, здесь был скит Франциска Ассизского. Была в сумке и другая карта, увидев её, Анри выпучил от удивления глаза.

– Брат, мы направляемся в Рим! – взглянув на меня, объявил он.

Я непроизвольно перекрестился, догадываясь, кто мог подложить новые «документы».

Молва о том, что у одной из семей гостят два избитых разбойниками монаха, быстро разлетелась по округе, к нам стали приходить любопытные жители Condrofuri. Однажды зашёл служитель местной общины, но поняв, что мы не очень общительны, больше не приходил. Мы были осторожны в беседах с гостями, больше спрашивали, чем сами давали ответы.

Выяснилось, что местные виноградники принадлежат римским церковникам, и что два раза в год виноделы отправляют в Вечный город большой обоз с лучшими сортами вина. Не менее важным оказалось знание о том, что на дворе было уже начало лета 1503 года. Радости это нам не прибавило. святым Престолом сейчас правил Александр VI, и мне это ни о чём не говорило. Но когда хозяева шёпотом назвали его «чудовищем разврата» и «аптекарем сатаны», я вспомнил, что так народ называл Борджиа, того самого Борджиа, о котором я читал в молодости, а затем смотрел сериал по TV, и меня бросило в жар.

«В нехорошие времена мы тут шляемся» – размышлял я про себя. Анри загрустил ещё больше, ведь историю Запада он несомненно знал отлично и рассказывал вещи, от которых тошнило.

Я подружился с хозяевами дома, где мы обосновались, помогал им по хозяйству. Научился косить траву и пасти за скот. Затем Двейн стал учить меня плотницкому делу, я смастерил две табуретки и выстругал толкушку для ступы. Хозяева непрестанно меня хвалили. Единственное, к чему меня не подпускали – к виноградникам. Нельзя было, так как мы чужаки, а чужим нельзя, и всё тут, за владениями строго следили надсмотрщики от землевладельца. Ну да ладно, ведь я и так много чему научился. За что я только не брался! Всё получалось довольно быстро, и на удивлённые расспросы моих новых друзей я отвечал: «Если человек талантлив, то он талантлив во всём».

К Анри была приставлена женщина по имени Луиза, вдовушка из дальних домов. Хозяйства у неё не было, и она перебивалась различной работёнкой, а тут как раз у нас «инвалид» образовался, вот она за небольшую плату и ухаживала за ним. Ну, в общем, как водится, доухаживалась: однажды, вернувшись с реки с уловом, я застал её сидящей и стонущей на Анри, а он лежал, широко раскинув руки в «гипсах», и кряхтел от удовольствия, закрыв глаза. Я вылетел как ошпаренный, слава Богу, они меня не заметили. Попросив хозяев, я переехал в чулан в доме, сказав Анри, что так будет лучше. Он покраснел, но ничего не ответил.

Через месяц с небольшим я снял с его рук свои изобретения. Руки помыли, от них ужасно воняло. Я научил Луизу массажу, и она с удовольствием проводила сеансы моему другу. Моё же мастерство росло, и я очень гордился собой. Я плотничал, научился плести корзины из лозы и даже доить коз.

Анри по вечерам обучал местных детей грамоте, сам наделал перьев и из сажи намешал чернил. Правда, местный padre смотрел на нас косо, и я боялся, что на нас кому-нибудь донесут, но этого не происходило, наверное, потому что по вечерам мы громко пели псалмы, а я делал это громче всех.

Так мы тут жировали полгода, и когда я увидел, что руки Анри почти зажили, мы, переговорив, решили, что пришла пора уходить.

– Анри, на днях уходит обоз с вином и сыром в Рим, уходим с ними, а то как бы ты тут не женился! – сказал я, когда мы сидели на берегу.

Все засмеялись.

– Да, мой друг, пора! – ответил Анри, кряхтя.

Он встал и ушёл, а я остался сидеть, глядя на течение реки. Я сидел и думал о доме, только почему-то без слёз, видимо, потому что я стал человеком уже не того времени и не той истории. Я уже и не мечтал встретить старость в объятиях родных мне людей. Проведя столько времени на чужбине, я невольно начинал ловить себя на мысли, что считаю это место своим новым домом, хотя дома-то у меня здесь и не было.

Прощались все со слезами. Я долго и крепко стоял и жал руку хозяину дома, а Мелайора и Мариус громко выли. Анри и Луиза долго обнимались, все понимали, что монашество, обеты там, но с жизнью не поспоришь. Я достал из глубокого кармана две собственноручно сделанные дудочки и дал детям, иных подарков у меня не было.

– Я знаю значение имён ваших детей, а вот вас так и не спросил! – сказал я Двейну и Карин.

Карин сказала, что она светловолосая, и её имя означает «целомудренная, чистая и белая», а так как Двейн тёмный и черноглазый, то он «тьма, чернота». Мы рассмеялись и попрощались, обещаясь когда-нибудь встретиться. Я и Анри договорились не оборачиваться и быстро зашагали. Двейн пошёл нас проводить. Шли мы километров пять и успели вскочить в последнюю большую повозку практически на ходу.

– Grazie fratello! – закричал я, и мы помахали руками.

Двейн прокричал те же слова и скрылся в пыли дороги.

Вот и в путь, и что ждёт нас там впереди – никто не знает. Я приобнял старого друга и запел негромко: «Сказала мать, бывает всё, сынок, быть может, ты устанешь от дорог…»

Глава 5

На север

Итак, мы двинулись с караваном провизии в неизвестность. Мы знали, что находимся в Италии, что на дворе 1503, прости Господи, год, что нам нужно попасть в Рим, но вот зачем – пока было непонятно. Точно как там, во Франции.

Правда, это была не совсем та Италия, к которой мы привыкли. В начале XVI века она представляла собой отдельные суверенные королевства. Мы оказались в так называемом Неаполитанском королевстве, что на юге «сапога», а ехали мы в Папскую область. Мне, конечно, всё это было до звезды, я был зол, поэтому поначалу грязно крыл всех и всё на чем свет стоит. Слава Богу, возница нам попался глухой, он только мычал и улыбался. Это было неплохо ещё и потому, что мы с другом могли говорить на любые темы, ссориться и петь.

Обоз состоял примерно из тридцати кибиток, доверху наполненных бочками и едой. Бочки и тюки с провизией были обложены большими ледяными плитами, и так как таял лёд быстро, его запасы приходилось пополнять в каждом населённом пункте на нашем пути.

– Как тут всё хорошо налажено! Наверное, есть специальные подвалы под землей, чтобы готовить лёд! – предположил Анри и почесал пыльную голову.

– Я полагаю, что ты очень прозорлив, мой немолодой друг, и неплохо знаешь историю! – весело ответил я.

– Тебя разбирает? А чему ты, собственно, радуешься? Мы опять неизвестно где, непонятно куда и зачем едем! А-а-а, наверное, на какое-нибудь задание! – оживился Анри и поёрзал.

– Не могу знать, в конце концов, ты Проводник, вот и веди меня по назначению. И вообще, я хочу есть! – сказал я, с важным видом закинул руки за голову и откинулся назад, насвистывая «Марсельезу».

Первым городом, в котором мы остановились на целые сутки, был Санта-Мария-Маджоре. Ничего примечательного, деревня и деревня. Одно порадовало – построили город этруски. Я тут же срифмовал: «русский-этруски». Поговаривали, что этруски тут много чего построили, вплоть до самого Рима. Но всё это использовалось как дача Роберта Анжуйского, мать его побери.

Мы сели покушать в местной забегаловке, где напоили одного парня, он рассказал нам об истории этой местности. Анри в благодарность дал ему монетку, местный был так счастлив и так пьян, что битый час клялся нам в вечной верности, только кормите копчёными бобами со свининой и поите добрым вином.

Сытые и весёлые мы наведались к местному священнику, отцу Павлу. Наплели ему, будто держим путь из Палестины в Рим, он этому нисколько не удивился. А может, не расслышал (был туговат на оба уха). Спать он оставил нас у себя, и мы после пения псалмов улеглись на лавки возле амбара, благо было тепло.

Я попробовал подумать о семье, но всё было тщетно, видимо, воспоминания о близких и вообще о моей прошлой жизни были спрятаны в глубине моего разума или запреты в тайном ларце моего сердца. Даже слёз уже не было. Но появилось ощущение предвкушения чего-то нового, важного. Казалось, что заперев воспоминания о доме в дальний сокровенный уголок сознания, я освободил место для чего-то нового, для новой информации, знаний. Я словно обновился. А может, спятил. Хотя не похоже. Вот так я практически до первых петухов и провалялся в размышлениях о всякой всячине, глядя как Анри сначала храпел, а потом уже ворочался и начинал потягиваться, просыпаясь.

Мы встали и, умывшись из бочки с дождевой водой, двинулись к обозу. Все ещё дрыхли, за исключением стражников. Эти засранцы зря время не теряли, они не столько охраняли обоз, сколько кувыркались с местными девицами.

– Святые отцы, отпустите нам грехи, а то нам эти лярвы не дали ни на минуту глаз сомкнуть, так и тянут за собой в ад! – воскликнул один из стражей, натягивая штаны, и все расхохотались.

Анри плюнул на землю, а я, молча перекрестив их, поправил рясу и засеменил за своим другом. Стражники ещё пуще развеселились и заулюлюкали нам вслед.

Главный страж посчитал количество лошадей и повозок, затем, осмотрев охрану и возниц, крикнул: «Трогай!». Вереница обозов двинулась в путь с запасами провианта и факелами, мы же привычно уселись к нашему глухому вознице.

По пути наша стража отбила два нападения шаек разбойников, заколов и перерубив нападавших, один раз на нас напали люди восточной внешности. Позднее Анри пояснил, что Европу несколько веков осаждали и тиранили воины ислама, пока их всё же не одолели рыцари севера – страшные были времена.