Здравствуйте, мсье Поль!

Из наших погибли пять человек, их похоронили возле дороги, и нам пришлось помогать отпевать их вместе с отцом Марком, что был на первой телеге во главе обоза. Я привычно молчал и только подавал и приносил необходимое, а мой друг умудрялся что-то бубнить, хотя чему я удивляюсь? За то время, что мы здесь, можно было и зайца научить курить. Через несколько дней мы добрались до городка Cosenza на западе Италии. Планировалось пробыть тут сутки как минимум, чтобы сменить лошадей, подковать их, да и отдохнуть не мешало.

Чтобы особо не светиться, мы вместе с отцом Марком поспешили в монастырь капуцинов и, предъявив грамоту настоятелю Пьетро Фьорделизо, остались на ночлег. Анри кинул в ящик для пожертвований пару монет, увидевший это настоятель отнёсся к нам крайне великодушно и усадил за ужином напротив себя.

Мне было любопытно, почему Пьетро Фьорделизо не удивился, что мы идём из Палестины. Странно.

Нам выделили келью для гостей, и мы улеглись на довольно жёсткие кровати. Я выразил недовольство, но Анри успокоил меня: «Это чтоб думалось о Боге, а не о бабах и харчах».

– Ты гений, отец Анри! – ответил я и отвернулся к стене.

Хотя спать не очень-то и хотелось. Я лежал и думал о том, что может ждать нас впереди. Никому сие неведомо, в этом-то и весь смысл жизни: принимать то, что дается. А не принять не выйдет, мир так кем-то устроен. Я тут же вспомнил избитую фразу Уильяма Шекспира: «Быть или не быть, вот в чём вопрос». Это-то как раз и ясно, что есть вопрос, а где ответы? Вот где загадка кроется. Тут мне вспомнилось «Откровение Иоанна Богослова», «книга за семью печатями», «всадники Апокалипсиса» и «пропасть меж праведниками и грешниками»… В раздумьях я в конце концов провалился в небытие.

Встали рано, пришлось отстоять мессу, исповедаться, причастится, а уж затем только поесть. Мы поблагодарили отца Пьетро и его братию, откланялись и удалились в город к своим спутникам.

– Отец Анри, нам не мешало бы помыться да и бельишко простирнуть, а то даже собак тошнит, так они от нас шарахаются и убегают! – сказал я и поморщил нос.

Анри согласился со мной. Наш бивак находился недалеко от центра города, мы подошли к базару, возле которого сидел вековой старик. Анри решил с ним побеседовать и спросить, где здесь можно сполоснуться. Дед косо посмотрел на нас и спросил, нет ли для него монеты. Анри дал ему медяк, и старик рассказал, где находятся городские бани, и как добраться до них.

Спустя несколько минут мы уже стояли на пороге заведения, путь нам преградил бородатый, похожий на Будулая, сеньор с кольцом в левом ухе. Мой спутник сказал, что мы хотим помыться, а я почесал себя обеими руками, изображая что сил больше нет, скорей бы уж. Анри дал сеньору два медяка. Тот даже не взглянул, что ему сунули, вручил нам по большой тряпке (видимо, полотенца) и указал куда идти. Мы быстро скинули с себя все вещи и бросили их в чан с водой прямо вместе с зашитыми монетами, а скорее с их остатками. Я блаженно, сидел и наслаждался жизнью в баке тёплой воды, а Анри вышел на минуту и вернулся с куском душистого ливанского мыла, заплатив за него серебряной монетой. Он рассказал мне, что и в наше с ним время настоящее ливанское мыло стоит очень дорого.

Спешить было некуда, и мы почти полдня просидели в этом удивительном месте. Помылись и постирались, даже неплохо закусили блюдами местной кухни. Вышли мы на улицу практически святыми. Чистоту наших тел и помыслов было видно, наверное, вёрст за десять, не меньше.

Мы стояли напротив церкви San Domenico, меня что-то дёрнуло, и я, расставив руки в стороны, произнёс:

«Господь – Пастырь мой; я ни в чём не буду нуждаться:

Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим,

подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.

Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена.

Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни».

Я очнулся и услыхал громкое: «Аминь!». Это крикнул священник, стоящий у распахнутых дверей на ступенях церкви. Перед нами в безмолвии стояла толпа, да и Анри не дышал и не моргал, глядя мне в лицо. Его глаза были полны слёз, но они не вытекали, а образовали на зрачках моего друга большую линзу из солёной воды. Анри сморгнул, и всё мгновенно вылилось из его глаз, он обтёр щёки и схватил меня за рукав рясы.

– Если бы это было в государственной парижской опере Palais Garnier, то я громче всех орал бы: «Браво маэстро»! И бросил бы самый большой букет в мире! – дрожащими губами проговорил мой друг.

– Отец Анри, а что случилось? – с непониманием спросил я, посмотрев на Анри, и огляделся по сторонам.

Кто плакал, кто шептал «Отче наш», кто-то опустился на колени, а кто-то просто стоял, широко раскрыв глаза.

– Ты прочёл наизусть 22 псалом, псалом царя Давида, да так громко, на всю округу! – промолвил Анри.

– Да ладно, я его не учил никогда, прочёл раза два-три… Как это может быть? – удивился я и пожал плечами.

Народ заорал: «Благослови Отче, благослови Отче». «Аминь!» – прогремело возле моего уха. Это сквозь толпу к нам пробрался священник, его звали отец Лука, и утащил нас в храм.

Народ ещё какое-то время покричал да и разошёлся. Отец Лука привёл нас к себе, приказал служке принести что-нибудь поесть и вина из «священных запасов». Мы вначале отказались, а затем решили выпить за здоровье, так сказать.

Отец Лука с пристрастием расспрашивал, кто мы и откуда. Мы рассказали, что пришли из обители с юга, а теперь из Палестины движемся в Рим. Священник очень удивился, зачем мы совершаем такое долгое путешествие и петляем, если от Палестрины до Рима рукой подать. После такого допроса мы наспех дожевали предложенную снедь и откланялись, сославшись на дела, в общем, убежали. Придя к своим попутчикам, мы подошли к одному из возниц и расспросили его про Палестрину. Он сказал, что этот город находится совсем недалеко, чуть восточнее Рима. Теперь ясно, почему все, кто спрашивал, откуда мы идём, не сильно удивлялись.

– Палестина и Палестрина, как скажешь, так и поймут, – пробормотал я, Анри кивнул.

Мы решили остаться при обозе и больше не отлучаться, во всяком случае, пока что. Заночевали под телегой, укрывшись шкурами, а утром чуть свет двинулись в путь. Через несколько дней мы были уже в Салерно, в бухте Тирренского моря. Немного помня географию той местности, я понимал, что следующий большой привал нас ждёт в Неаполе.

В Салерно мы не задержались. Видимо, из-за того, что запасы льда не сильно истощились, начальники приняли решение следовать дальше. Анри сбегал на базар и набрал в дорогу фруктов, прикупив заодно кусок ветчины и хлеба. В общем, в пути до Неаполя мы пировали. На привалах у костра мы слушали песни и рассказы про выпивку, кто кого и когда прижимал и любил. Над нами подшучивали, ведь мы старательно изображали удивлённые лица, облачение обязывало. Вот только знали бы рассказчики наши истории!

Через несколько дней мы вошли в Неаполь, у меня в голове сразу заиграла музыка, я шёл и невольно напевал «Челиту», за что получил от Анри кулаком в рёбра и быстро умолк. Обоз остановился у порта, отовсюду то и дело доносились напевы мандолины и иногда гуслей, удержаться было невозможно, ноги сами пускались в пляс. Молодые цыганки сновали тут и там, ища своих жертв, но косо глядели на нас и даже не пытались подойти. Возле таверны я увидел старого шарманщика и, смеясь, посмотрел на Анри, вспомнив «Золотой ключик». Мой друг всё понял и мимикой передразнил меня, я расхохотался и повалился на шкуры в телеге.

Стефано, главный охранник обоза, сказал, что в городе мы пробудем сутки, и посоветовал не пропадать. Мы с Анри отправились искать баню и место, где можно было перекусить и переночевать. Нашли быстро, но прежде чем туда войти, Анри выпорол остатки денег из наших порядком потрепанных ряс. Трусы поизносились, обувь тоже пришла в негодность, в общем, мы решили после помывки и постирушек пойти и обновить наш гардероб. Деньги ещё оставались в сандалиях, но мой друг сказал, что их мы опустошим ближе к Риму, заодно переобуемся в новое. На том и порешили, помылись, как дворяне, а пока прачки приводили в порядок нашу верхнюю одежду, мы покемарили в медных чанах, как обезьяны в горячих источниках у подножия горы Фудзи.

Надо сказать, что прачки на славу постарались: все дырки были заштопаны, и в некоторых местах поставлены довольно приличные латки. Мы щедро рассчитались с банщиками и рукодельницами-прачками и нырнули в симпатичную портовую таверну, чтобы дать нашим желудкам попировать местной снедью. В этом путешествии мы стали довольно избалованными: баня, прачки, далеко не аскетичная пища…

– Отец Поль, а тебе не кажется, что мы с тобой обнаглели? – словно вторя моим мыслям, задал вопрос отец Анри, запивая вином морского окуня.

– Не то слово, осталось только, чтоб какие-нибудь местные цыганки уволокли нас в номера. Будет полный фарш. Так у нас говорят! – ответил я и громко икнул.

Мы смеялись, и я поймал себя на мысли, что мне очень хорошо. Да, именно хорошо. Мне никуда не надо было спешить, я ничего не решал. Мы сыты, одеты и обуты, у нас денег в достатке, и нас, слава Богу, не убили и не сожгли. В здании, где мы сидели и ели, находился местный лупанарий, и когда мы, расплатившись, вышли на улицу, нас быстро окружили местные «волчицы».

– Побойтесь Бога! – это всё, что успел крикнуть Анри, до того как нас подхватили под руки и уволокли на второй этаж дома, в котором мы ранее пировали.

Я пикнуть не успел, как оказался в комнате с большой кроватью. По шороху понял, что мой друг был где-то рядом, наверное, в соседней «каюте».

Я подумал, что нас как-то подозрительно быстро взяли в оборот, видимо, кто-то заприметил, как мы тут жируем, и доложил куда следует, вот нас быстро и оприходовали. В комнату вошла знойная кудрявая девица лет тридцати, её грудь едва прикрывало декольте до пупка, она уселась на койку, ухватила одной рукой меня за грудки, и я оказался над ней, даже не успев опомниться. Её перси немалых размеров развалились в разные стороны, ногами она обхватила меня за бока, и я, оказавшись в такой ситуации, нервно сглотнул, ощущая себя девственником.

– Пожалуйста, давайте не будем, я просто дам Вам денег, и мы будем спать, я ведь уже не мальчик, чтоб так бороться! – не очень внятно пролепетал я.

Она обмякла , взгляд её поменялся.

– А Вы никому не скажете? – вдруг совсем нежным голоском спросила она и смущённо улыбнулась.

– Конечно, дитя моё, да и говорить собственно некому, да и незачем! – отвечал я, с некоторой неловкостью и неуклюжестью слезая с неё.

Она ответила, что у них свирепые хозяева, и если что, то беды не миновать. Я сказал, что дам монету для них, и её не обижу денежкой, но только при одном условии: я лягу на правый бочок, а она, будет рассказывать мне про свою жизнь, про жизнь своих родственников, про этот удивительный город. Я буду внимательно слушать и, может быть, даже немного вздремну. Она обрадовалась, и её понесло. Мне даже пришлось осечь барышню, уж больно громко она начала говорить на радостях.

Девушку звали Илэрия. Что означало «радостная, счастливая». Я ответил, что счастье есть, его не может не быть. Улёгшись поудобнее, подложив обе ладони под щёку, как ребенок, я стал слушать дальше. О чём она говорила, я уже сейчас и не помню, девушка бубнила и бубнила, а я всё слушал и слушал.

…Мне снилось, будто я плыву на своей огромной яхте под звучным названием «Santa Luchia», мне прислуживают всякие красавицы-мулатки, вентилятор обдувает моё загоревшее тело, а по радио «Маяк» звучит радионовелла на тему «Неаполитанские слёзы». Мне было хорошо и беззаботно, мы проплывали вдоль какого-то берега, с него мне платочками махала моя семья в полном составе, а я, вскочив и оттолкнув негра с подносом вина, подбежал к перилам, что-то крича им, но они меня не слышали. То ли я тихо кричал, то ли слишком громко звучала передача из радиоприемника «Спидола».

Потом мне снились какие-то горы, затем города с пальмами и музыкой, громко хохочущий Анри, перебиравший и пересчитывающий кучу золотых монет. И тут неожиданно мне прямо в лицо закукарекал здоровенный петух…

Я проснулся, у меня в объятиях спала Илэрия, я держался за её грудь, она же сопела и чмокала во сне. Сев на кровати, я потянулся и, обув сандалии, вышел из комнаты. Присмотревшись, в полумраке нащупал ручку двери соседней комнаты, вошёл в неё. Там в объятиях двух женщин лежал «отец» Анри, увидев меня, он улыбнулся. Я изобразил знаком, что мне нужны деньги, и он указал на свою кожаную сумку. Оттуда я достал несколько монет и ушёл, сказав другу, что буду ждать его на улице.

Вернувшись в свою комнату, я сел на кровать возле девушки и потрепал её за плечо, она проснулась и, улыбнувшись, потянулась. В её ладонь я вложил четыре монеты, девушка испугалась, ведь сумма была приличной.

– Это за рассказ, он был удивительным – успокоил я её и поцеловал в щеку.