Честь и Нечисть

Приземлились на скамейку во внутреннем дворике соседнего двухэтажного дома. На пронизанном солнцем кусте сирени трепетали под ветерком листья. Стоящая рядом бетонная урна до верху заполнена пивными банками и водочными бутылками вперемешку с яркими пакетами из-под чипсов. Окурки россыпью.

– Непорядок в твоих владениях, – кивнул в сторону переполненной урны.

– Я их не гоняю. Пусть выпивают на виду. Лучше, чем на квартире. Как квартира, так поножовщина. Я вот думаю, это замкнутое пространство на них так действует. А на свежем воздухе…

– И что, часто?

– Да не… Случается, время от времени балуют.

– А вообще атмосфера?

– Да всё спокойно. Вот только…

– Ну? Что замолчал? – поторопил, доставая мятую пачку сигарет, и вдруг понял, что уже не подташнивает. Воздух здесь такой оздоровительный, что ли?

– Слишком часто людишки пропадать стали, – произнёс задумчиво Петрович.

– Не понял. Ты про каких людишек? По сводкам вроде всё тихо.

– Сводки-то они по всему району, размазывается картинка. А у меня тут то грибник из леса не выйдет, то тонут почём зря, да так, что тела найти не можем.

– А что, раньше меньше было?

– Чёрт его знает. Может, просто кажется. – Расслабленно привалился к спинке лавочки, вытянул ноги, заложил за голову худые жилистые руки. – Ещё и зеки сорвались. И тоже как растворились. Вохра на ушах стоит, из тайги не вылезает. Да ты, наверное, знаешь. У вас-то что делается? Я слышал, стреляли?

– Ерунда. Пацанва отношения выясняла. Насмотрелись, блин, «Бригады». Сейчас не девяностые.

Замолчали. Хорошо было вот так сидеть на солнышке и лениво вести ни к чему не обязывающую беседу. Из-за угла дома, неспешно выбрел пёс, черно-белого окраса, с полуобвисшими ушами, такой же неухоженный, как и окружающий пейзаж. Подошел, остановился поодаль, размышляя, что делать дальше, и растянулся на земле, положив голову на лапы. Показалось, что даже вздохнул тяжело, принимая столь непростое решение.

– Москвичи-то здесь каким макаром оказались? – Вопрос был пустой, и оба это понимали. Информация прошла в сводках по району, но, раз приехал, нужно выразить заинтересованность.

– Да идиоты, – лениво отозвался Яков Петрович. – Полезли пещеру исследовать. Приборы у них какие-то.

– Это понятно. Подробности?

– Так в бабе под сто кило будет! Мы её еле из этой ямы вытащили. – Петрович оживился, поджал ноги, заёрзал на лавочке.

– И что?

– Рухнула она на него сверху, когда вылезали. А там камни. Как комара прихлопнула. У обоих черепно-мозговые, несовместимые.

– Тела отправили?

– Нет, в морге ещё.

– Глянуть завтра, что ли.

– Хочешь, погляди. Баба знатная.

Зазвонил мобильник. Пёс поднял голову, настороженно посматривая на поднявшегося Петровича, выуживающего телефон из кармана. Сообразив, что опасность отсутствует, повернулся на бок, вытянул лапы, и потянулся всем телом, широко разевая пасть в зевоте.

– Пошли в контору. Вызывают.

По коридору, мимо обитой железом двери с решётчатым окном, за которой, отвернувшись к стене, оглушительно храпел на нарах задержанный мужик бомжеватого вида, прошли в кабинет. Как и было обещано, в комнате душно и затхло, несмотря на распахнутое окно. Стрекотал факс, выплёвывая бумагу. Парнишка в майке увлечённо что-то разглядывал на мониторе компьютера.

– Дениска, опять игрушки? – дежурно укорил Яков Петрович.

Паренёк, не поднимая головы, быстро поводил руками над клавиатурой и только потом удивлённо вскинул честные голубые глаза.

– Да никогда! Сводку составляю. Факс для вас вон, на столе.

Петрович водрузил на нос очки.

– Ничего интересного. Письмо от геологов. Начальник подстраховывается. А зачем? Либо пиши заяву, либо сиди и не высовывайся, надейся, что пронесёт.

– В чём дело-то?

– В маршрут они должны по двое ходить, строго прописано, а улетел один. На следующий день повезли напарника. Прилетели, обшарили всё вокруг – нет никого, и следов стоянки нет. Вот теперь и строчат письма. А смысл? Контрольный срок выхода из маршрута, – заглянул в листок, – через одиннадцать дней. До этого заяву никто не примет, дураков нет. Ну и сиди тихо, раз не уследил. А уж там как бог даст: либо сам выйдет, либо его уже давно в живых нет. Дениска, ответь им: «Принял к сведению». И подпись, ну, ты умеешь. – Подхватил со спинки стула китель, фуражку с крючка. – Пойдём отсюда! Денис, ты до десяти дежуришь. Этого, – кивнул на дверь, – через два часа выпусти. Должен уже проспаться. Скажешь, чтобы завтра утром ко мне явился.

На улице посвежело. Солнце садилось, деревья отбрасывали длинные тени. Из дверей администрации сочилась жидкая вереница женщин. Рабочий день закончился, по магазинам – и домой: мужей кормить, детей обихаживать. И Петрович сейчас пойдёт домой. А я – в гостиницу. Он – к жене, а я – водку в одиночестве.

– Чёрт! Бумаги-то по москвичам я не забрал.

– Завтра заберёшь, какие проблемы? Или ты с утра пораньше, по холодку хочешь уехать?

– Не решил ещё.

– Решай. Если надо, вернёмся. Но я тебе так скажу: лучше мы сейчас дойдём до магазина, закупимся и ко мне. Куда спешить? Посидим, о жизни поговорим. Наталья покормит домашним. Переночуешь.

К Петровичу идти не хотелось. Улыбаться его жене, нахваливать угощение, потом пустой разговор о работе, о политике. Спать на чужой постели, прислушиваясь к шорохам. Чужой душ, чужой туалет. Навязчивая забота хозяев. Нет, не хочу! Хочу сидеть в трусах посреди пыльного гостиничного номера, пить тёплую водку из гранёного стакана, закусывать консервой из банки, ломать хлеб руками – вот это хочу, и чтобы никого рядом, чтобы тишина.

– Нет, Петрович, извини. Не сегодня. До койки бы добраться.

– Ну, как знаешь.

– Ты только не обижайся. – По-дружески приобнял за плечи. Хоть и младше, а званием повыше, это уравнивало. – Я что-то правда не в себе. До гостиницы бы добраться и в койку, одно желание. Места, я надеюсь, есть?

– У нас здесь всё есть. С этим – порядок.

5

Если сильно желать и желание не слишком сложное, то сбывается. Принижать желания нужно, простыми они должны быть. Всё сбылось до мельчайших подробностей: гостиничный номер, сквозь пыльное окно просачивается свет умирающего дня, выдвинутая тумбочка с остатками еды, узкая кровать со сдёрнутым покрывалом, и он, лежащий голым поверх одеяла, плывёт во сне над тайгой, прорезанной бесконечной лентой дороги, убегающей за горизонт.

Не сразу сообразил, что в дверь стучат, что уже утро. Чертыхаясь, натянул трусы, придерживаясь за стену, подошёл к двери.

– Кто? – Голос прозвучал хрипло и незнакомо, звуки отказывались покидать тело. Кашлянул, прочищая горло.

– Полуяров.