В ярком свете хрустального бра у вешалки Ирэн с любопытством оглядывается на него, словно
проверяя, кого это она вот так, с бухты-барахты, привела в свой дом, и Роман, с головой ухнув в её
глаза, уже совершенно безвольно отдаётся течению сумасшедших событий. Глаза её большие,
чистые и настолько синие, что кажется, будто эта синева переливается прямо в его душу.
Оказывается сегодняшний прилив Судьбы имеет и свой цвет. Он синий. И лишь теперь, через
много лет, Роману становится понятна загадка глаз Голубики. Её глаза с поволокой. Выражение
«глаза с поволокой» он слышал давно, но, кажется, никогда не видел. Разве только у Светланы
Светличной, этой загадочной, необыкновенно красивой актрисы. Всю же реальную убийственность
таких глаз Роман постигает лишь теперь. Это же невозможно представить, чтобы одни глаза
заменяли сразу всего человека вместе с его душой. Если бы существовал какой-нибудь
специальный музей Красоты Человека, то такие глаза, как глаза Голубики, могли бы стать в нём
одним из главных экспонатов. Это даже удивительно, что многие женщины и сами не понимают
изысканности своей красоты. Такая женщина обыденно поднимается утром, умывается, не
задумываясь красит ресницы, почти механически подкрашивает губы и уже этим минимумом
создает то, что вдребезги разносит мужские сердца. Вот лишь перед такими-то, естественными,
самодостаточными женщинами и пасует Роман, зная, что никакое его обаяние, никакие приёмы
здесь не работают. Из категории таких женщин, без всякого сомнения, и Голубика.
Они проходят в зал с искристой висюльчатой люстрой, с ласковым коричневым паласом на весь
пол, кажется, с самодельной, но уж как-то очень изящно и хитроумно сработанной стенкой под
красное дерево, с пышными креслами и диваном. Провалившись в одно из кресел, Роман пытается
75
прийти в себя, передохнуть напряжение. Ему дают время, чтобы освоиться. Но как тут избавишься
от ощущения нереальности происходящего? Ведь ничего иного, кроме привычной общаги, на
сегодня уже не предполагалось. И вдруг вместо всей этой, казалось бы, неминуемой обыденности
– чудо! Да ведь будь все эти люди совсем незнакомы, то и это было бы уже чудом. Но тут-то чудо в
квадрате! Он сейчас в доме той гордой девочки, первой своей любви, о которой даже и мечтать не
догадывался! Вот где, оказывается, она живёт. И это так просто… Хоть и чудо.
Но что делать дальше? Наверное, если он не откроется, то они его не узнают. А если откроется,
то, очевидно, тут же превратится для них в того пацана с велосипедом, на которого Голубика
смотрела сверху вниз. Пожалуй, уж лучше держаться закрытым сколько получится, а там –
поглядим.
Почему-то окончательно, уже самим своим обликом, успокаивает его Иван Степанович. Он
приземистый, ниже дочери и жены, с круглым носом, с толстыми губами, с глубокой вертикальной
бороздой над верхней губой. Его большая лысина почему-то не даёт лбу впечатления высоты: лоб
низкий, с напряженными морщинами, словно говорящий о каком-то упругом концентрированном
уме. Теперь, когда он сидит на диване, Роман видит его пальцы – жёсткие, словно небрежно
гранёные, несоразмерно длинные для невысокого человека. Наверняка он из рабочих. На заводе
обычно ценят таких начальников, начинавших с низов, которые если чего-то и требуют, то требуют
по-умному, со знанием дела.
В комнате на паласе играет мальчик примерно двух лет. Пристроившись к креслу Голубики, он с
робостью смотрит на гостя.
– А вот и Серёнька, мой сын, – говорит Ирэн, подхватывая его на колени, – помнишь, я
рассказывала?
Роман видит взгляд его больших синих глаз, замечает внимательный голубой взгляд Ивана
Степановича. А из кухни на эту реплику выглядывает и напряжённо смотрит Тамара Максимовна.
Кажется, его реакция на «Серёньку» интересует всех.
– Да, конечно, конечно, помню, – подыгрывает Роман, стараясь держаться как можно
уверенней.
Нагнувшись к мальчишке, Роман как взрослому жмёт ему ручку, отчего тот смущённо краснеет.
Успокоенная Тамара Максимовна делает движение, чтобы вернуться на кухню, но, не выдержав