– Нет. Сегодня у меня был отсыпной, а завтра выходной.
– Давай съездим к Элине на базу. Сейчас в лесу красотища. На лыжах покатаемся. Лыжи
найдём, не беспокойся. У Элины там какие-то знакомые есть. Костерок в лесу на снегу разведём…
Сало на палочках поджарим – помнишь, как в детстве? Да с чёрным хлебом! Вкуснотища…
Роман готов сделать для него всё, что угодно, поехать, хоть куда, но только не туда, где его
жена. Кроме того, эта её странная страсть к лыжам… А может быть, не к лыжам, а всё к тому же
тренеру по лыжам? Хорошо бы предложить Серёге какой-нибудь другой вариант, но как объяснить
своё нежелание ехать к Элине?
– Работать-то я не работаю, – на ходу придумывает Роман, – но завтра у меня тут свидание
одно…
– Ну, так и её возьмём! Она, небось, такого сала отродясь не пробовала.
– Да у нас с ней не те отношения, чтобы вместе разъезжать… Ну, ты понимаешь…
Серёга грустно соглашается, надевая в дверях большую шапку на свою большую умную голову.
– У тебя всё то же… Всё несерьёзно… Ну ладно, извини, – насупленно бормочет он, – покеда
тогда…
Роман ещё долго стоит у окна и окаменело смотрит сквозь голые ветки, достающие четвёртого
этажа, на холодную улицу, где должен пройти его единственный друг. Но Серёга, видимо, свернув
сразу у крылечка, пошёл вдоль общежития под самыми окнами. И оттого, что его сейчас не видно,
Серёга кажется исчезнувшим в другой мир, как тот путник из притчи. Придя сюда за сочувствием,
он нашёл лишь жалкое подобие его. Но что с этим жгучим невысказанным сочувствием делать
самому? Куда его деть, чтобы оно не корёжило и не выжигало душу?!
Если одиночество человека убивает, значит, убивает и каждый из шагов, который к этому
одиночеству ведёт. Главное для друга, как он сегодня сказал, не быть одиноким. И если это так, то
Серёгу убивает его жена, поскольку искренность с тем, кто обманывает тебя, невозможна. А без
искренности нет и единства. Теперь же его убивает и лучший друг, который что из-за своей
подлости не способен даже на простое сочувствие.
«Сначала друзья бывают у всех, – рассуждает Роман, глядя на дорожку, по которой никто не
идёт, – а потом они вот так и уходят. . Но что делаю я! Я разрушаю и чужую жизнь, и свою…
Великий грех порождать неискренность, потому что это как раз то, что подобно кислоте, разъедает
нашу жизнь…»
Почему-то пустая дорожка внизу пугающе холодна…
72
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Прилив Судьбы
Сегодня просто хочется спать. Когда в общагу возвращаешься поздно вечером после второй
смены, то день кажется вычерпанным до дна. В конце зимы Роман уже не ученик, а
самостоятельный электромонтёр, хотя работа его состоит из той же замены ламп и переборке
электромоторов. Мазутную грязь с рук ещё как-то удаётся отдраивать мочалкой в заводском душе,
разделённом на кабинки металлическими перегородками, но запах солярки, когда едешь в
троллейбусе, засунув руки в карманы, слышно, кажется, даже из карманов. Хотя душ после смены
– это, конечно, здоорово, в общежитие приходишь потом чистым и свежим, уже подготовленным к
покою, уже засыпающим на ходу.
На улице, за окном троллейбуса, сегодня пробирает. Волосы под плотно надвинутой шапкой
слегка влажные, и тёплая комната общежития с фанерными стульями, с шатким, выброшенным из
какой-то конторы письменным столом, с панцирными кроватями представляется очень уютным
уголком. Добраться – и в постель. Только бы Вовчик, слесарь и сосед по койке, не накурил… В
последние дни он приводит к себе женщину: «бабу», как просто называет он её, выпроводив,
наконец, домой. А перед тем, как улечься на узкую односпальную кровать, они двойной тягой
накуривают так, что воздух превращается в синий студень. «Чего вы глотаете этот дым?
Волнуетесь что ли? – обычно усмехается Роман. – Кончайте свою дымную прелюдию!