Мила и Юра

Анна Алексеевна Железнова, сама преподаватель истории, присутствуя на родительском собрании в качестве матери Людмилы, спокойным педагогическим тоном, но весьма неодобрительно высказалась:

– Цитатами из Владимира Ильича можно хлестать кого угодно и что угодно. Это напоминает ситуацию, когда к любой нелепой и глупой случайности, типа драки на улице, или проваливания под лёд в большой луже, можно прилепить любой заголовок из любой газеты. Мы же обсуждаем вопросы учёбы. Какие конкретно претензии?

Завуч по склочному выпалила:

– Они целовались на новогоднем вечере. Ваша дочь и Юра Бревнов. По моему мнению она плохо на него влияет. Жаль, что родителей Юры здесь нет.

Главный технолог зашелестел развёрнутой газетой, тихо хихикая над заголовками, а Анна Алексеевна, далёкая от ханжества, заметила:

– Вы мне покажите, кто в семнадцать лет не целовался, особенно из девчонок?

Притихший в присутствии непосредственной начальницы классный руководитель Валентин Иванович, добрейший интеллигент в третьем поколении, робко заступился за учеников:

– Вы, Нина Васильевна, излишне принципиальны и требовательны. И у Милы, и у Юры глубокие серьёзные знания, а старания и прилежности им вообще не занимать.

– Да какие знания? – откликнулась завуч – Нахватались верхушек…

Шёл шестой час вечера, когда в дверь Железновых постучалась четырёхлетняя Наташка из четвёртой квартиры:

– Мила, покатай меня на санках с горки.

Неприятный осадок от родительского собрания ещё оставался на душе Людмилы:

– Ты маму попроси.

Дочь сбежавшего шофёра бойко заявила:

– Маме некогда, она контрольные проверяет.

– Тогда Юру попроси, он же рядом живёт.

Наташка вздохнула:

– Он сердитый, мы с ним не дружим.

– Он добрый, не сочиняй.

– А почему он тогда со мной не разговаривает?

– Ладно, пойдём, а заодно его возьмём с собой. Увидишь, сразу начнёт разговаривать.

– Ура-а-а!

Минут пятнадцать спустя они находились на малолюдной и свободной от машин улице, полого спускающейся от входа на стадион до речки. Санки скользили неважно, их приходилось постоянно подталкивать. Наташка воскликнула, показывая рукой на небо:

– Ого! Луну включили.

Людмила прижалась к молодому человеку:

– Юр, представь, у нас тоже может родится такая весёлая бормотушка.

Тот растерялся:

– Не знаю. Пока даже представить себе не могу.

Лукаво-игривым тоном девушка подбодрила:

– Включи фантазию, представь.

Санки опять остановились:

– Вы будите меня катать, лентяи?

Их нагнал парень с набережной с замысловатым прозвищем «Охотник Хенк», несший в руках клюшку и коньки:

– Катайте её от нашего дома. Там горка крутая, санки на лёд плотины метров сто едут.

– Давайте скорее, -заторопилась Наташка.

Санки съезжали на огромной скорости двенадцать раз, пока Юра не взмолился:

– Хватит, я уже устал бегать туда-сюда.

Людмила слегка подмёрзла, наблюдая:

– Да, пора домой, хватит.

– Ну ещё разик, закапризничала пискля из четвёртой квартиры, а то я, Мила, водиться с тобой не буду никогда-никогда, до вечера.

Людмила резонно и логично поправила:

– Уже и так вечер. А тринадцатый раз не поедешь – число плохое.

– Тогда я до утра с тобой не вожусь. Вот!

Малышку привезли на санках к дому. Когда сдавали её на руки родительнице, она задорно выпалила, глядя на соседа старшеклассника:

– Мы с Милой до утра не дружим, а с тобой я до утра водиться буду. Ладно?

В ответ раздался дружный смех матери Наташки и Милы с Юрой.

Оттрещал морозами январь, отмёл пургой ветренный февраль. Дорожные службы едва справлялись с уборкой главных улиц. В марте встречные полосы улицы Советской разделял огромный вал грязного снега в центре проезжей части, ставшей абсолютно непроезжей. Снегоуборочная машина беспрерывно грузила подъезжающие самосвалы ЗИЛ, вывозящие снег за пределы городской черты.

Восьмое марта толком отметить не удалось: приболевшая Людмила чувствовала себя неважно и праздник сорвался. Юра только мешал, каждый час наведываясь к соседке и интересуясь не стало ли ей легче. В итоге он сумел её разозлить и получить в конце концов заряд нелицеприятных слов от одноклассницы. Обиженно сопя, он демонстративно улёгся спать в половине девятого вечера.

Разлив, начавшийся в конце марта, перерос в грандиозное половодье, не виданное в Подмосковье более шестидесяти лет. Весна оказалась дружной, но снега за зиму навалило так много, что он таял до конца апреля, а грунтовые районные дороги не одолевала никакая техника, кроме гусеничных тракторов.

Надеялись: день столетия юбилея Ленина объявят выходным. Власти не пошли на такой шаг, хотя ради престижа идеологии и без особого ущерба для экономики могли бы это сделать. В итоге ограничились рутинным субботником, проведенным с предварительной помпой со стороны средств массовой информации и равнодушным участием тружеников в мероприятии.