– Это вы помогли им прийти к власти. Вы помогли им захватить нас. Вы ничего не сделали, когда могли. Вы обрекли будущие поколения, и вам нет прощения.
– Ушка, ты говоришь страшные вещи, – сказала Кривоглазка.
– Я говорю правду, и он это знает.
Енот закивал и поднял на неё измазанное кровью, дерьмом и гноем из глаза лицо.
– Да, ты права, девочка, ты права и я не имею на тебя обижаться, – пошептал он, – правда не может быть обидной, какой бы страшной она не была. Мы не заслуживаем вашего прощения, но я всё равно прошу тебя: простите нас, ведь нас тоже обманули.
– Нет, я никогда не прощу вас, – холодно сказала зайчиха.
Енот встал и побрёл прочь, забыв корзинку с тараканами.
– И что ты теперь будешь делать? – спросила зайчиха у Кривоглазки.
Та грустно посмотрела на неё и с какой-то обречённостью в голосе ответила:
– Завтра вам объявят, что я больше не староста, потом меня, скорее всего, начнут называть дочерью врага, а дальше я не знаю… Дети врагов обычно отправляются на перевоспитание, только что-то не видела я этих перевоспитавшихся детей. Знаешь, по крайней мере, мне больше не нужно притворяться.
– Мне тоже.
– Ты и так всегда была сама собой, Ушка.
– Нет, Кривоглазка – тебе просто так казалось. Я тоже умею хорошо притворяться.
– Иначе никак.
– Да, иначе никак.
Помявшись, Кривоглазка спросила:
– А у тебя можно попросить сигарету?
– Ты же вроде не куришь.
– Наверное, теперь пора начать.
Ушка достала из пачки сигарету и протянула Кривоглазке. Та вставила сигарету в рот, зайчиха чиркнула спичкой.
– Кгхы-кгхы, – Кривоглазка закашлялась, – как вы это терпите?
– Потом привыкнешь.
Со стороны туалета раздался дикий женский визг, и Кривоглазка от неожиданности выронила сигарету.
Во двор вбежала маленькая выхухоль с вытаращенными глазами, одетая в потёртый халат с огромными заплатками.
– Там! Там!
– Где? – крикнула Ушка.
Выхухоль остановилась и трясущейся лапой указала в сторону туалета.
– Т-т-там, – заикаясь, сказала она, – в туалете.
– Пойду, посмотрю, что её так напугало, – сказала Ушка и пошла через двор.
– Я с тобой.
Они с Кривоглазкой прошли мимо трясущейся выхухоли, подошли к вонючему туалету, на стенках которого виднелись следы от прибитых Полохвостом тараканов, открыли дверь и Ушка вошла внутрь.
Ушка подошла к дыре, заглянула внутрь и оторопела: в пузырящейся жиже, покрытая опарышами, плавала мёртвая Червежуйка. Пасть ежихи была раскрыта, и в ней медленно ползали отвратительные белые черви.
– Фу, – почувствовав, что её сейчас стошнит, сказала Ушка и выскочила на воздух.
– Что там?
– Лучше не смотри.
Кривоглазка всё-таки заглянула внутрь и её вырвало.
– Видела, – спросила Ушка.
– Да, – содрогаясь от ужаса и отвращения, сказала староста.
– Твой друг не так уж добр и прост.
– Ты думаешь, это…
– Полохвост, – сказала зайчиха, – он утопил ежиху, а та успела его укусить. Не зря он был весь испачкан, а из руки кровь текла. Сейчас наверняка вызовут крыс, и нас будут допрашивать.
– Я не хочу, – дрожащим голосом сказала Кривоглазка.
– Мало ли чего ты не хочешь.
– А ты не боишься?
– Нет.
– Почему?
– Я в этом дерьме больше не участвую.
– В каком смысле?
– В прямом. И, если тебя будут спрашивать, знаешь ли ты, кто это сделал, не выдавай енота. Пока!
Ушка, не оборачиваясь, пошла домой.