Ушка, Чешуйка и Красноклык оглянулись и посмотрели на Нюхошмыга, которого трясло так, словно он перекусил электрический кабель. Глаза хорька горели ненавистью, губы покрылись пеной.
– Не надо бояться! – взвизгнул сторож, выкинул недокуренную сигарету и бросился в толпу.
Сухогрыз даже не успел стать в стойку: хорёк прыгнул ему на грудь, обвился вокруг и одним движением челюстей прокусил шейные позвонки.
Бобр упал, несколько раз дёрнул правой лапой и затих, медленно вращая глазами, а хорёк, издав торжествующий клич, огромными прыжками ускакал по дороге.
– А ведь он так радовался своему велосипеду, – грустно сказал Чешуйка.
– Пойдём, посмотрим, что с ним, – предложил Красноклык.
Они спустились и подошли к Сухогрызу. Бобёр неподвижно лежал на боку, и лишь по глазам можно было понять, что он ещё жив. Некоторые девочки плакали.
– Он ещё живой, – шёпотом сказал Красноклык.
– Это ненадолго, – ответила Ушка.
– Эй, что тут произошло? Почему толпитесь?
Школьники обернулись и увидели директора. Старый тощий крыс, с зачёсанной налево чёлкой и с пенсне на длинной морде, стоял на крыльце и злобно смотрел на них.
– Что у вас тут?
Ребята расступились.
– Это… Это… Это Сухогрыз? – взвизгнул директор, сбежал по ступенькам и подскочил к бобру.
– Да, господин Крысак, – ответила девочка-выдра.
– Что с ним случилось? – спросил директор.
– На него напал Нюхошмыг, господин Крысак.
– Как это произошло?
– Он стоял на крыльце с ними, – указав на Ушку, Острозубку, Красноклыка и Чешуйку, сказала выдра, – а потом прыгнул на Сухогрыза, прокусил ему шею и ускакал.
Директор повернулся к Ушке и, прищурив левый глаз, спросил:
– О чём вы с ним разговаривали?
– Ни о чём непозволительном, господин Крысак, – ответила Ушка, – Нюхошмыг спросил, действительно ли Острозубка запела песню, я ответила, что да, а он после этого затрясся и бросился на Сухогрыза.
– И всё?
– Всё.
– Надо было этого Нюхошмыга на перевоспитание отправить лет пять назад, – сказал директор, – а что с ней?
Он кивнул на Острозубку, которая по-прежнему была явно не в себе.
– Врач ей таблетку дала, господин Крысак, – ответила Ушка, – вот, после этой таблетки она и ведёт себя немного странно.
– Понятно. Надо будет с ней поговорить, чтобы больше не давала несовершеннолетним сильнодействующих препаратов. Ну, а теперь расходитесь по домам! Тут больше нечего смотреть!
Крысак дождался, пока ученики разойдутся, после чего позвал Удоклюва и Кротослепа, чтобы они занесли ещё живого Сухогрыза в школу до прибытия полиции.
По дороге домой, у моста, ребята встретили двоих полицейских, которые, тяжело дыша, волочили за ноги Зубогрыза, которого Ушка, Красноклык и Чешуйка узнали по ушам. Вместо лица у зайца было кровавое месиво, а одежда отсутствовала.
– Сопротивление при задержании, нападение на сотрудников, сквернословие в адрес великого лидера, – остановившись и вытерев пот со лба, сказал толстый крыс, в котором Острозубка, если бы находилась в нормальном состоянии, легко узнала того, кто её вчера допрашивал.
– А с этой что? – спросил второй крыс, указывая на Острозубку.
– Неправильное лекарство дали в школе, – ответила Ушка.
– Неправильное лекарство дали! Нет, ты слышал? – со смехом спросил первый крыс.
– Ага, всем бы такое лекарство давали!
– Ей сегодня в школе плохо стало, – сказала зайчиха, держа Острозубку за плечи.
– С чего бы это? – спросил крыс.
Они засмеялись, отпустили ноги Зубогрыза и сели на корточки.
– Нет, с чего бы, а? – хрюкая и булькая, смеялся крыс.
– Всё же хорошо!
– Эти подростки такие ранимые!
– Ха-ха-ха! Насмешил! Ранимые!
Толстый крыс встал, подошёл к Острозубке, щёлкнул её по носу и прошептал:
– Не стоит быть такой чувствительной.
Мышка клацнула зубами, так что он еле успел отскочить.
– Ты смотри! Нападение при исполнении, – сказал он и погрозил пальцем, – да за это…
Оглянувшись на напарника, он спросил:
– Но мы ведь сегодня добрые?
– Да, – согласился тот.
Крыс повернулся к школьникам.