Роман без героя

Вечный странник после этого отправился в Россию. Упоминание о загадочной личности бессмертного путешественника, одетого во всё серое, Игорь Васильевич дважды встречал в русских газетах позапрошлого века. Особенно интересен был конец 1831 года, когда он же или некто, выдававший себя за него, снова появляется в России. Волохов нашёл свидетельства журналистов «Русского инвалида», что он останавливался у известного московского барина-филантропа Андрея Борисовича Соболевского. Долгие годы Андрей Борисович искал эликсир молодости и неустанно составлял рецепты таких эликсиров. Он верил, что в конце концов создаст чудодейственное средство, которое даст ему бессмертие. Вот один из рецептов «эликсира молодости», составленного Соболевским и дошедшим до нас в первозданном виде: «Нужно взять жабу, прожившую 10 000 лет и летучую мышь, прожившую 1000 лет, высушить их в тени, истолочь в порошок и принимать».

Агасфер, поселившийся в большом доме Соболевского, застал Андрея Борисовича за составлением нового эликсира. Барин сварил 2000 яиц, отделил белки от желтков и, смешивая их с водой, многократно перегонял, надеясь таким путём извлечь искомую субстанцию жизни.

– Бессмысленное занятие, любезный Андрей Борисович, – сказал Агасфер, представившись «доктором с Востока». – Поверьте мне, не понаслышке знающим, что такое бессмертие на самом деле. Эликсир, даже из жаб и мышей, проживших больше тысячи лет, тут вам не помощник. Эликсиры, дорогой Андрей Борисович, очень опасны…

– Чем же? – не понял Соболевский.

– Тайной своего происхождения.

– Извольте поподробнее, доктор Агасфер.

«Доктор с Востока» загадочно улыбнулся.

– Знавал я в своё время китайского императора Сюаньцзуна. Гостеприимный был правитель. Мудрый, но буквально помешанный на поиске эликсира молодости и вечной жизни. Так вот, Андрей Борисыч, в прекрасный весенний день 16 апреля 756 года после рождества Христова на моих глазах он отправился к своим царственным предкам намного раньше положенного срока только потому, что имел неосторожность принять эликсир бессмертия, изготовленный его придворным лекарем.

Соболевский вздрогнул и отодвинул подальше от себя склянку с уже почти готовым эликсиром, приготовленном им из огромного числа куриных яиц.

– Так научите, что делать, чтобы обрести вечную жизнь? Мой организм готов принимать любую гадость, лишь бы жить вечно!

Восточный лекарь хитро подмигнул барину-филантропу.

– Как-то мне довелось беседовать с самым знаменитым врачом и учёным средневековья Парацельсом. Так он тогда высказал одну, на мой взгляд, весьма здравую мысль. Привожу дословно, ибо память моя имеет характер секретного ларца: что попадает туда, весьма надёжно хранится веками. Так вот что сказал любезный Парацельс: «Нет ничего, что могло бы избавить смертное тело от смерти, но есть нечто могущее отодвинуть гибель, возвратить молодость и продлить человеческую жизнь».

– И что же мне делать, чтобы жить вечно, как вы?!.

Доктор Агасфер откровенно посмеялся над этим восклицанием доброго барина.

– Да ровным счётом ничего. Просто – жить. Не искать этот проклятый эликсир, тратя драгоценные дни и годы на это бессмысленное занятие, а жить! Ходить на балы, влюбляться в красивых женщин, драться на дуэли с подлецами, в конце концов! И жить!

– И всё?

– Всё.

Сентиментальный Соболевский всплакнул и по-братски обнял своего мудрого гостя.

– Спасибо, друг мой! Сердечное спасибо! Вот это подарок! Царский подарок, ей Богу!

– Не стоит благодарности, милейший Андрей Борисович, – освобождаясь от жарких объятий барина, ответил гость. – Только я должен вас предупредить, что вы умрёте в постели.

– Когда? В какое время? – побледнел Соболевский.

В ответ восточный лекарь только пожал плечами.

Вскоре гость покинул дом гостеприимного московского дворянина и уехал из Москвы.

С той самой минуты Андрей Борисович поставил своей целью избежать того, что было, казалось, предназначено ему судьбой. После отъезда странствующего восточного знахаря, он приказал вынести из своего дома все кровати, диваны, пуховики, подушки и одеяла. Днём, полусонный, он разъезжал по городу в карете в сопровождении ключницы-калмычки, двух лакеев и жирного мопса, которого держал на коленях. Нет, он не стал завсегдатаем московских балов, не влюблялся в красавиц, избегал острых углов в отношениях, чтобы его, не приведи Господь, горячие головы не вызвали на дуэль… Соболевский не выполнил ни одну рекомендацию восточного лекаря, кроме одной – он никогда не ложился в постель. И чувствовал себя, несмотря на уже солидный возраст, вполне удовлетворительно. Андрей Борисович поверил в предписанный ему (и только ему вечным странником, гостившем в его доме) рецепт бессмертия – он не умрёт, пока не ляжет в постель. А в постель, потирал он маленькие холёные ручки, он не ляжет ни-ког-да! Значит, и не умрёт ни-ког-да! И это чувство вечной жизни согревало его дряхлеющее сердце.

Из всех развлечений света он выбрал одно – любил присутствовать на похоронах. Возможно, барин тайно радовался, что всё то, что происходило на похоронах, к нему не имело никакого отношения. Ведь Соболевский никогда не собирался ложиться в постель. Старый кучер Агафон, взятый Соболевским в город из его тверской деревушки сорок лет назад, и молодой форейтор Кузьма целый день колесили по Москве в поисках похоронных процессий, к которым барин незамедлительно присоединялся.

На одних из похорон, которые проходили стылым февральским днём, Агафон подхватил воспаление лёгких и вскоре умер. Мягкосердечный Андрей Борисович впервые на, казалось бы, таких привычных для него похоронах, вдруг заплакал. Да не просто заплакал, как плачут воспитанные люди для приличия и чтобы не уронить модное реноме филантропа. Соболевский плакал как ребёнок – навзрыд, горько, безудержно, чем изрядно напугал молодого кучера Ваську, который только что был принят на место покойного Агафона.

…Через год после этих событий в Москву вновь пожаловал вечный странник Агасфер. Не долго думая, он вновь решил остановиться на несколько дней у своего «милейшего приятеля», Андрея Борисовича Соболевского. Лакеи узнали восточного чародея, гостившего год назад у барина. Гость, как и тогда, был одет во всё серое – серый сюртук, серая шляпа, даже сапоги и саквояж, который он держал в левой руке, были скроены из грубо выделанной кожи, выкрашенной скорняками в унылый серый цвет. Васька, подхватив лёгонький саквояж гостя, составлявший всё его имущество, тут же был одарен лекарем серебряным рублём.

– Премного благодарен, барин! – бросился он к руке благодетеля, но странствующий знахарь жестом остановил его.

– А что же, любезный, ваш барин, Андрей Борисыч, здоров чай?

Васька, заискивающе заглядывая в глаза щедрому гостю, махнул свободной рукой:

– Помер наш благодетель, помер, ваше сиятельство…

– А как же он помер?

– Да уж год будет, как помер-то… На похоронах старика Агафона. Я заместо него сейчас.

– Да при каких обстоятельствах, я тебя спрашиваю, умер господин Соболевский? – уже раздражаясь бестолковости молодого лакея, спросил приезжий.

– При самых невероятных, – перейдя на шёпот, сказал Василий. – Я сам свидетелем ихней смертушки был… У афонькиного гроба-то барину стало вдруг плохо. Испереживалась добрая душа, царство ему небесное! До такой степени испереживалась за простого мужика, – Васька в этом месте даже всхлипнул, – что сознание потерял. Ну, я его подхватил и бегом напрямки в лакейский флигель, где только что сам поселился. Уложил бесчувственного барина в чью-то постель, ухо к груди приложил – дышит, слава Богу!..

Васька замолчал, шмыгнул носом и вытер рукавом сухие глаза.

– Ну, чего замолчал? Дальше, дальше-то что?

– Ну, очнулся барин, смотрит на меня мутным взглядом, не признаёт и ничего не понимает. «Где я?» – спрашивает. – «Дома, – отвечаю. – В тёплой постели». Он – ах, как в постели?!. И тот час отлетела душа доброго барина нашего в рай.

– В рай, думаешь? – сузил приезжий глаза в узкие щелки, в которых молодой кучер на миг узрел красные угли вместо иссиня-чёрных глаз лекаря с Востока.

– В рай, в рай, – тряхнул кудлатой головой Васька. – А куды ж ишшо, господин путешественник?

6.

Наконец отец и сын Волоховы добрались до квартиры с потускневшей от времени медной табличкой под номером квартиры, на которой с трудом, но ещё читалось: «Проф. Волохов».

– А почему дверь нараспашку? – спросил Владимир и, не дожидаясь ответа, достав пистолет, осторожно шагнул через порог.

Игорь Владимирович замер около распахнутой двери, машинально нащупывая в кармане ключи от верхнего и нижнего замков, на которые он и закрыл квартиру, когда уезжал по делам в институт робототехники.

– Чисто! – вскоре послышался голос Владимира. – В комнатах – чисто, но кто-то тут недавно произвёл несанкционированный обыск.

То, что Володя назвал «несанкционированным обыском», было явно мягко сказано. В квартире №16 было всё перевёрнуто вверх дном.

– Звони в полицию! – сказал отцу Владимир.

Профессор лишь покачал головой.

– А разве ты – не полиция?

– Я – ОБЕП, а тут работал домушник. Причём, судя по ювелирно вскрытой двери, домушник-профессионал.