Роман без героя

Профессор радостно подпрыгнул на водительском кресле.

– Ага, Фома неверующий! Вложил свои перста в мои кровоточащие раны!..

Теперь Владимир явственно различал фигуру худощавого человека среднего роста, одетого во всё серое. На голове вместо упомянутой им бейсболки – серая шляпа, похожая на ту, которую зимой и летом носил его чудаковатый отец. Серый человек сидел на низком бортике детской песочницы. Безликая голова его, на которой выделялись только горящие внутренним пламенем глаза, была повёрнута в сторону отцовской «Волги». .

Володя потянулся к приборной доске и включил фары.

Пучок яркого ксенонового света выхватил из темноты лицо человека неестественно серого, как говорят художники, «насыщенного серого». «Пятьдесят оттенков серого, – про себя невесело улыбнулся молодой опер. – Странное лицо цвета кобальта. Нет, не тёмно-синего цвета, а цвета химического элемента кобальта, имеющего обозначение «Со». Этот металл, насколько я помню, имеет серебристо-белый цвет с красноватым отливом».

Профессора же поразил не только странный цвет лица соглядатая, а какая-то каменная неподвижность всех лицевых мышц этой странной личности, сидевшей в песочнице. Ни один мускул, как говорится, не дрогнул на плоском абсолютно невыразительном (а значит, и незапоминающемся) лице после неожиданного ослепления незнакомца голубоватым светом ксеноновых фар. Веки этого странного существа даже рефлекторно не защитили глаза. Из узких серых щёлок для глаз, будто прорезанных на «безликом лице», как дал ему своё определение учёный, смотрели чёрные угольки глаз незнакомца. На секунду, как показалось отцу и сыну, в них вспыхнули красные искорки… Будто налетевший летний ветерок раздул уже угасшие головешки в костре.

Человек резко поднялся, отряхнул брюки и, надвинув поглубже шляпу, пружинисто шагнул из песочницы в сторону арки. Шагнул – и тут же исчез в темноте.

– Ты видел?.. – ошеломлённо прошептал Волохов-отец.

– Что это было? – шёпотом переспросил сын.

– Хочется от тебя поскорее узнать, кто это?

Некоторое время отец и сын сидели в машине молча. Потом профессор спросил:

– Ты его запомнил? Запомнил ЕГО лицо?

Владимир достал сигареты, прикурил от шипящего огонька газа, затянулся дымом и сказал то, о чём думал и сам профессор.

– А разве у НЕГО было лицо?

– А что, по-твоему?

– Маска какая-то… Серая с красноватым оттенком маска. Из эластичного пластика. Ну, как в древнем фильме на кассете, что я нашёл на антресолях… Забыл, как называется…

– Как у фантомаса, – подсказал отец.

– Вот-вот, именно, как у фантомаса. А я-то думаю, что за дежавю, мать его! Где-то я всё это уже видел… В какой-то прошлой жизни. Оказывается, в «Фантомасе», вот откуда моё дежавю!

Волохов-старший выключил фары, молча взял из рук сына недокуренную сигарету, старательно затушил её в пустой автомобильной пепельнице, вытащил её из панели и, открыв дверь, старательно вытряхнул содержимое пепельницы на траву.

– Дежавю… – задумчиво повторил он вслед за сыном. – Красивое французское слово. Дословно переводится на русский как «уже виденное».

– Мой научный руководитель, помнится, определял это «дежавю» как патологическое психологическое состояние человека…

– Чушь! – перебил сына Игорь Васильевич. – Полное невежество наших снобов от науки! Известно ли вам, господин бывший младший научный сотрудник, что психолог Эмиль Буарак ещё в конце девятнадцатого века понял суть этого явления. Понял, почерпнув драгоценные знания о пунарджанме, что с санскрита переводится как переселение душ. Почерпнул из самой древней научной книги на Земле – я подчёркиваю: научной, а не философско-религиозной, как её позиционируют наши современные фарисеи от науки. Это книга древних индусов «Веды», написанная ещё за полторы тысячи лет до Рождества Христова.

Волохов-старший хмыкнул, и профессор уловил некоторую снисходительность своего образованного, весьма «продвинутого», как сегодня принято говорить, сына. Игорь Васильевич покачал головой:

– Вэрба волант, скринта манэнт… Слова улетают, написанное остаётся. Не подражай своему бывшему научному руководителю, большому самовлюблённому снобу и ещё большему невежде. Именно «Веды» открыли миру тайну круговорота рождения и смерти на планете Земля. Древние индусы принимали этот круговорот как естественный феномен природы. Ну, как, скажем, круговорот воды в природе, с которым знаком каждый школьник.

Владимир, зная увлечённость отца древними манускриптами, написанными на санскрите (сам он их считал некими сборниками мифов и религиозных заблуждений древних мистиков), улыбнулся. Но его снисходительная улыбка не ускользнула из внимания профессора даже в темноте салона.

– Так вот, аспирант-недоучка, Эмиль Буарак первым из учёных мира, повторяю, ещё в девятнадцатом веке попытался объяснить дежавю проявлением реинкарнации. Это когда совершенно здоровый человек, невзначай заглядывает в своё подсознание и вспоминает события из своих прошлых жизней. Так что твой «Фатомас» и патолого-психические состояния человека тут не при чём…

Володя взялся за ручку двери.

– Ладно, чёрт с ними – с дежавю и фантомасами! Пойдём, отец, домой. Попробуем вычислить логически твоего Серго кардинала. Это, я думаю, сейчас посерьёзнее давно забытого миром учения, как его – пунарджанме… Теперь мне очень нужно знать, кто был тот человек в маске? И зачем он постоянно преследует и пугает тебя?

Они вышли из машины. Волохов-старший нажал кнопку автомобильного брелка, сработала защита, и центральный замок автоматически закрыл двери «Волги».

– А ты, Володь, думаешь, что на нём была маска? – спросил Игорь Васильевич, открывая ключом кодовый замок подъезда.

– Ну, ты же сам видел – серая с красноватым оттенком пластиковая маска! Мерзкая маска, не дай Бог приснится ночью…

– Ну да, ну да, – тихо повторил профессор. – Маска, конечно же, маска… Мерзкая маска бессмертия.

Владимир придержал дверь, пропуская вперёд себя отца, и переспросил, недоумённо пожав плечами:

– Мерзкая маска бессмертия? Почему же – мерзкая? Ты лично и все светлые умы мира бьются над проблемой омоложения организма человека стволовыми клетками и прочей хренью, чтобы – я уже не говорю о бессмертии! – чтобы просто продлить жизнь человеку… А ты бессмертие называешь «мерзким».

Игорь Васильевич уже подошёл к лифту и, вызывая кабину, буркнул себе под нос:

– Дураки, снобы и невежды твои «светлые умы»!.. Я, честно скажу, взялся за тему не из альтруистических соображений. У меня личные счёты с бренным телом, таким недолговечным, подверженным смертельным болезням, погибающим порой от сущей малости даже при падении с высоты своего роста… После гибели мамы, а потом Ирины…

Отец замолчал, закашлялся и полез в карман за платком, чтобы промокнуть влагу, выступившую на глазах. «Да, сдаёт, сдаёт мой железный старик, – подумал Владимир. – Зря, наверное, я полез в эту тему, теперь отца не остановить. В кардиоцентре хотели стимулятор вшивать, сердце уже не в дугу, но дух противоречия, как у молодого Сократа».

Профессор сунул платок в карман, снова нажал на кнопку, буркнув под нос: «Опять застрял между пятым и шестым… А на замену лифта деньги ещё в прошлом году собрали, ворьё!».

– О чём это я? – продолжил Волохов-старший. – Ах, да…Короче, после смерти Ирочки я понял: природная биологическая оболочка в нынешней агрессивной среде, где вода, атмосфера, вся экология загрязнена, как ты выражаешься, «всякой хренью», стала Атману плохой защитой. Душе нашей, Вовка, нужна добротная искусственная оболочка из наипрочнейшего материала. И такой материал есть! Лет триста верой и правдой хозяину прослужит.

Наверху слышался какой-то шум. Кто-то колотил ногами по железным дверям кабины и глухо матерился – по всему, лифт застрял надолго.

– Но искусственная оболочка, – округлил глаза Владимир. – Оно ведь… не живое.

Отец, сев на своего конька, погнал его в галоп. Профессор привык искать истину в споре. В любой научной дискуссии старого спорщика охватывал азарт, он подмигнул сыну и продекламировал какую-то поэтическую строчку:

– «Атман войдёт в приемлемое тело и неживое скажется живым».

– А это что за ритмическая хрень? Из современной авангардной поэзии?

– Дурак ты, Вовка, с шорами на глазах, как и всё поколение дилетантов. Раньше шоры лошадям навешивали, чтобы только вперёд смотрела коняга, тянула воз и не о чём таком не думала, не пугалась… А неплохо бы и обернуться. Без прошлого нет будущего.

– Старо, как мир…

– А мир-то вы и не знаете. Это из Упанишихад, пророческой части «Вед» древних индусов.

Профессор машинально нажимал на кнопку вызова, но слышались только смачные ругательства какого-то бедолаги, застрявшего в кабине старого лифта, отслужившего своё ещё в прошлом веке.

– Упанишады, Веды… – пожал плечами бывший аспирант. – Будто всё это из каких-то восточных сказок. А наука – двигатель прогресса, опора нашей цивилизации. За истинной наукой, а не за красивыми сказками будущее человечества.

Профессор в сердцах махнул рукой, гоня прочь от себя грустные воспоминания.