Камни прошлого

– Моральным уродом, – не задумываясь, ответил Лаврищев. – По отношению к матери.

– Раз так считаете, то вы далеко не безнадежны.

– Есть надежда? Даже когда умирает Вера?

– Надежда, как вы знаете, умирает последней.

– Эта банальность типичное заблуждение, пришедшее из «проклятого прошлого».

– Банальности, как право, есть истины, подтверждённые веками. Вспомните латинскую пословицу: пока дышу, надеюсь. Дышите глубже – и всё у вас будет хорошо.

Лаврищев шумно втянул ноздрями тёплый вечерний воздух, напоенный запахами молодой травы, чистой речки, луговых цветов.

– Воздух, действительно, пить можно… Но я о другой атмосфере.

Игорь Ильич кивнул в сторону деревни.

– Там я задыхаюсь. Хотя, как следователь, привыкший к анализу поступков, понимаю: я ничем не лучше их. Ни-чем. Даже, сели у меня есть надежда, это не индульгенция от моих совершённых грехов.

– А знаете, мы в этом с вами близки, – задумчиво сказала Зарема.

– В чём – «в этом»?

– В мироощущении. Вы – следователь. Я писатель, значит – исследователь. Корень один и тот же. И по-моему, мы оба склонны к самоанализу, который я называю самокопанием. Полезное, но очень опасное качество для человека, когда самокопание превращается в самозакапывание.

– Вы что, спасаетесь в этой глуши от самозакапывания в столице? – спросил Игорь Ильич.

– В какой-то степени.

– И, разумеется, отмаливаете свои прошлые грехи самопожертвованием и милосердием к сирым и убогим…

Анастасия резко встала, поправляя длинную юбку.

– Ну, знаете, товарищ следователь!..

– Что?

– Я ухаживала за вашей матерью не из корыстных побуждений. Ни о каком «брюлике» с голубиное яйцо я и слыхом не слыхивала… Я любила Веру Ивановну всей душой, всем сердцем… Потому что, потому что…

– Что «потому что»?

– Потому что она мне напоминала мою мать, Зарему, которая умерла в Казане, в доме престарелых… А я тогда, окончив Литературный институт, делала карьеру в творческих кругах…

– В каких кругах?

– В кругах ада, если хотите.

Лаврищев понимающе кивнул:

– Вы и правда, Анастасия-добрая душа. Пишется в одно слово, как название какого-нибудь интернетовского фонда милосердия.

Зарема подошла к краю обрыва и тихо сказала:

– А у вас душа обиженного ребёнка… Мне так кажется.

– Правильно кажется, – грустно улыбнулся следователь. – Только обидел свою душу я сам. Некого винить. Теперь вот нужно её спасать…

– Главное, как я поняла, это начать… Не так ли, Игорь?

– Ильич, – добавил Лаврищев.

– Можно я вас просто Игорем буду называть? Вы не так уж стары для мужчины. Самый расцвет… Толстой Софью и на восьмом десятке так ревновал, что решился на побег из Ясной Поляны…

– Который в его возрасте для него закончился трагически.

– Просто рядовое воспаление лёгких. Его можно было заработать и на катке в Сокольниках. Дело случая…

– Вся наша жизнь – дело случая.

– Да вы – философ, мой дорогой следователь. А от философии до поэзии уже полшага…

– В жизни стихов не писал. Только нудные отчёты для вышестоящего начальства.

– Какие ваши годы, Игорь…

– А какие – ваши?

– Какие ни есть – все мои… Не жалею, не зову, не плачу…

– Есенин?

– Он самый… Мужицкий Пушкин, как сам однажды о себе сказал.

– Почему «мужицкий»? Его и женщины очень любят.

– «Мужицкий» – значит, грубый, не изящный, простонародный.

– Просто народный. Так будет вернее.

Со стороны деревни донеслась музыка.

– Во как в Гуево на поминках гуляют, госпожа писательница! Как у вас дела с сатирическим жанром? Сюда бы Гоголя. Он бы уж точно выдал, как мёртвые души душу живую поминают водкой с пивом нефильтрованным…

Анастасия повернулась к Лаврищеву, сверкнула карими глазами.

– А знаете, Игорь, пойдёмте-ка к Вериному Камню…

– Думаете, вдвоём сдюжим?