Камни прошлого

– Как зовут?

– Эльза. Эльза Эссен.

– Юде?

Рыжий Курт с офицера перевёл взгляд на молоденькую монашку и кивнул своему начальнику, подтверждая предположение своего командира.

– А я – Фридрих Ланге, – вежливо продолжал обер-лейтенант. – Бывший студент философского факультета Берлинского университета. Когда закончится эта проклятая война с большевиками и мы сравняем с землёй их столицу Москва, я снова буду студент, потом историк и философ.

– Весьма сомнительно, – ответила Эльза.

– Сестра! – наконец подала голос Елизавета, останавливая опасный диалог Эльзы с эсесовцем.

– Интересно, – снова похлопал по хрому сапога Фридрих. – Это почему же – сомнительно?

– Сначала отсидите в наших лагерях за свои преступления, – потупив взгляд, проговорила девушка, поправляя большой православный крест, висевший на чёрном шнурке у неё на груди.

– Вот оно как!.. – протянул офицер. – Так ваш Бог простит меня. Он же на то и русский милосердный Бог…

– Не простит, – тихо проговорила Эльза. – Русский Бог вас не простит…

– А еврейский? – поднимая голову девушки стеком, спросил Ланге. – Значит, всё-таки юде… Курт!

Рыжий детина со стеклянным взглядом будто ожил, повернулся всем корпусом к своему командиру. Ланге что-то тихо сказал солдату. Тот щелкнул каблуками. И жирным пальцем, похожим на сосиску, поманил Эльзу:

– Ком, ком!

Эльза, вцепившись белыми пальцами в край столешницы, молилась на икону Богоматери.

– Не надо бояться то, что неизбежно, – улыбнулся Фридрих. – Помни о смерти, говорил ваш еврейский бог… Этого нельзя забывать никогда, фроляйн.

Курт грубо подтолкнул девушку к выходу, и они исчезли в проёме двери – хрупкая маленькая Эльза в монашеском платье и чёрном платке, низко повязанном на аккуратной головке, и детина с мощными конопатыми ручищами, поросшими рыжеватыми волосами. Через минуту Лаврищев услышал короткую очередь. Через какое-то время Курт вернулся и снова застыл в дверях, как статуя, не сводя собачьего взгляда с Фридриха.

– Наказана за грубость, – не меняя интонации, даже повеселев, сказал офицер. – Как вы, русские, говорите? Язык мой – враг мой. Так? А врагов нужно уничтожать.

Елизавета, пошатнувшись, грузно опустилась на лавку.

– Встать! – приказал Ланге и стеком поднял женщине голову. – Это невежливо – сидя принимать дорогих гостей. Да, кстати, а где ваш гость?

Бледная, как полотно, Елизавета встала, молча глядя на немца умоляющим взглядом.

Лёньчик Блоха засуетился, оттолкнул плечом Елизавету от печи и отодвинул занавеску – никого на полатях. Он принялся за шифоньер, с ожесточением вышвыривая из него вещи, которые принадлежали репрессированному местному батюшке.

– Найдём паскуду! Найдём, хер Фридрих! Вы только про обещанную корову не забудьте, – приговаривал он, всё больше увлекаясь своей работой, которую во все времена называли шмоном. – Куды ему спрятаться тут? Некуда…

– Не надо делать беспорядок, – сказал Ланге. – Русские, я знаю, очень любят беспорядок и не любят орднунг, без которого не бывает побед. Вы же не хотите повторить судьбу Эльзы…

– Нет, – всхлипнула Елизавета. – Не надо, господин офицер новых жертв… Христа ради, не надо…

– Тогда скажите, где ваш гость.

– Он не был нашим гостем. Он из Гуево. Пришёл узнать, как соборовать умершую бабушку…

Фридрих улыбнулся:

– Ага, давно я не слышал бабушкиных сказок…

– Мы ему отказали, – плачущим голосом говорила Елизавета. – Ведь мы – просто монахини, а тут нужен священник.

– Монахини? Христовы сестры? – улыбнулся офицер.

– Я игуменья Покровского монастыря. Нашу святую обитель разбомбили ещё в сорок первом… Так мы с Эльзой оказались тут… А этот, молодой человек, он из соседнего Гуево… Как пришёл, так и ушёл.

Она вдруг встрепенулась, будто очнулась от дурного сна.

– Я вижу, вы человек интеллигентный, философ… Любомудр, по-нашему… Я хочу вам подарок сделать.

– Подарок? – сунул стек под мышку Фридрих. – О, как это мило с вашей стороны, игуменья…

Елизавета подошла к небольшому иконостасу в красном углу, пошарила за ним рукой и вытащила небольшой замшевый мешочек.

– Вот, – протянула она немцу мешочек. – В нём то, что может занять достойное место в берлинском музее. Это настоящее произведение искусных русских ювелиров…

– О-о! – воскликнул Фридрих, извлекая из мешочка массивный золотой перстень с большим бриллиантом. – Царский подарок, фрау монахиня…

– Это и есть – царский перстень. Прочитайте, что внутри перстня…

Ланге достал из кармана кителя пенсне в тонкой золотой оправе, приблизил его к перстню и прочитал нараспев:

– Усердие всё превозмогает. Мудро, фрау, очень мудро… Откуда он у вас?

– Это из монастырской сокровищницы… Возьмите на добрую память, как у нас говорят. Многие музеи мира хотели бы иметь у себя такой ценный экспонат.

Он обернулся к старосте и насмешливо сказал:

– Wunderbar wonder scining star! Прекрасная, удивительно сияющая звезда…А ты, староста, говорил: тут бедные монашки…Эти русские монахини очень не бедные…

И в этот момент Лаврищев, сидевший в устье печи тише испуганной мыши, почувствовал, как в нос ему заползает какое-то насекомое. «Читал где-то, что прусаки за русскими печами любят водиться», – подумал следователь. Он надавил на ноздрю, желая насмерть задавить подлую тварь, но тот рванул выше, задёргал лапками – и Игорь Ильич громко чихнул, поднимая облако из золы и гари. Потом ещё раз, ещё…

Грузный Курт в один прыжок оказался у печи, отбросил заслонку и, тыкая стволом автомата в устье печи, крикнул чумазому следователю:

– Вэк, вэк! Тафай, тафай!

Лаврищев икнул от страха и стал медленно вылезать.

– А вот и явление Христа народу, – поднял стеком голову следователя Ланге. – Знаменитая картина, но не достойная кисти великого художника…

Он больно ударил стеком Лаврищева по перемазанной лысине.