Снимать штаны и бегать

– Меня вся Слобода боится, – гордо заявил лже-кандидат.

– И что? – нетерпеливо нахмурился Кирилл.

– Все! – удовлетворенно изрыгнул Пёдыр.

– Высказался? Свободен!

– Нет. Выпить.

Голомёдов поискал в кармане и брезгливо протянул ему сторублевку.

– Всем! – возмутитель спокойствия был хмур и категоричен. Василий же наоборот широко улыбнулся, хитро подмигнул Голомёдову и воскликнул:

– А что, неплохая идея. Опрокинем по рюмочке-другой. И господин Болдырев, как человек из народа, выступит судьей в нашем споре! Выслушаем его мнение о кандидатах в «Почетные граждане». Кто, как не он примирит наших спорщиков? Он вас всех без разбору, так сказать, мгновенно рассудит. Харитон Ильич! Позволите?

Зозуля автоматически кивнул и оторопело смотрел, как Василий достает из его шкафа большую бутыль виски и ставит ее на стол.

– Да, собственно… – замямлил меценат Брыков, нервно поправляя седые пряди, и опасливо косясь на дядю Пёдыра – собственно, мне пора. Дела-с.

Скульптор, выглянув из-под локтя, затравленно пропищал:

– А у меня заказ. Срочный заказ! Вы же знаете!

– Как? Не останетесь? Даже на минутку? Жаль, искренне жаль. Что ж! Не смеем задерживать! – жизнерадостно воскликнул Василий. Он подскочил к Брыкову, взял его под локоть и, провожая к двери, шепнул на ухо:

– Не волнуйтесь, Вениамин Сергеевич! Это – наш человек. Специально обученный. Чтобы усмирять амбиции некоторых особо творческих личностей и претендентов на высокие звания. А вы – будете! Слышите? Непременно будете «Почетным»! Но только – молчок! Полная конспирация.

Брыков бросил на него благодарный взгляд, кивнул Харитону Ильичу и выскочил в дверь.

Тем временем, скульптор, опасливо прижимаясь спиной к стене, обходил дядю Пёдыра по периметру. Завершив этот опасный маневр, он мышью просквозил к двери, где его принял в объятия Василий.

– Извините за резкость. Обстоятельства. Сами понимаете! – убедительно зарокотал он вполголоса. – Вы, конечно, знаете, что любой интеллигентный человек отдаст предпочтение вашей кандидатуре. Батюшка и поэт – не в счет. А у Вениамина Сергеевича биография, как бы правильнее выразится, в пятнах… А точнее – в полоску. В арестантскую. Будьте спокойны, я к вам на днях загляну. С контрактом.

– Я могу надеяться? – прошептал обнадеженный Сквочковский.

– Всенепременно! – Василий панибратски похлопал его по плечу и выставил за дверь. Отец Геннадий тоже успел прийти в себя и вознамерился покинуть помещение. Василий, услужливо пропуская его в дверной проем, успел шепнуть:

– Ваша трактовка звания «Почетный гражданин» полностью совпадает с нашей! Патриотизм рождается в душах, а не в кошельках. Задача у нас одна – направлять неразумных овец ради их же блага! Так что с вами взаимопонимания мы достигнем скорее, чем с кем-либо другим.

– Мне бы хотелось закрепить взаимные обязательства письменно… – с деловой суровостью произнес батюшка. Василий напрягся, но к счастью для него, в разговор вмешался дядя Пёдыр, который радостно пробасил из-за стола:

– Эй, Петруха! Ты-то куда направился? Чего нос от тезки воротишь? Не признал земляка?

Отец Геннадий метнул на него лютый взор, и продолжил:

– Так вот, мне хотелось бы…

– Эх, Петька! – посетовал дядя Пёдыр, ни мало не смущаясь невниманием священнослужителя. – Забыл, как мы по детству вместе лягушек на болоте надували? Соломку с зад вставляешь, и дуть, дуть – лишь бы самому щеки не разорвало!

Батюшка нервно заплясал на месте, и зашипел Василию прямо в ухо:

– Я должен быть уверен…

– А за девками нашими слободскими в бане как подглядывали? Помнишь Петруха?! Али ты, как в Геннадия перекрестился и бороду отрастил, к девкам интерес потерял? А не ты на Масленицу за моим клубом Зинку бородой шшыкотал?!

Батюшка зло потряс своей так некстати помянутой бородой, будто пытался стряхнуть с нее всяческие подозрения. Затем выстрелил в сторону новоявленного друга детства яростным: «Изыди, бес!», развернулся на каблуках и срочно ретировался, от спешки путаясь в рясе.

– Эх, ты, Геннадий… Хреннадий ты Петька, слышь меня? – гаркнул ему вдогонку дядя Пёдыр так, что стекла в шкафах снова зазвенели.

Голомёдов тем временем перекинулся парой слов с Зозулей, и они направились к выходу. В дверях Кирилл пропустил вперед Харитона Ильича и, выходя, напутствовал Василия:

– Быстро и безобразий не устраивать. Завтра суббота, пивной фестиваль у Дрисвятова. Тебе работать. Чтобы утром – как огурец.

Вместе с Голомёдовым и Зозулей удалилась и гражданка Тушко. Провожая ее взглядом, лже-кандидат в мэры дядя Пёдыр горячо и восхищенно вздохнул:

– Ух, баба! Ураган!

Зинаида Леонидовна оглянулась и подарила ему на прощанье пытливый и трепетный взгляд. В кабинете остались Василий, возмутитель спокойствия дядя Пёдыр, краевед Пилюгин и поэт Шашкин. Пилюгина, впрочем, можно было не считать, поскольку он до сей поры так и не проявил интереса к действительности, целиком отдавшись творчеству. А вот поэт Шашкин, довольно живо реагировал на происходящее. Поначалу он, порядком перетрусив, обрадовался случаю под шумок улизнуть вместе с остальными от греха подальше. Но вид большой бутылки с чем-то явно дорогим и маняще-алкогольным его удержал. Оценив расстояние до двери приемной, он на всякий случай подвинулся немного ближе к выходу, подтянул ноги в потертых сандалетах под стул, и замер в ожидании дальнейших событий. Увы, они развернулись совсем не так, как виделось поэту. Василий, с ловкостью метрдотеля, подлетел к столу, приподнял Шашкина за талию и убедительно затараторил:

– Как? И вы уже уходите? Жаль, жаль! Но – понимаю! Вас ждут ваши творения, рифмы, строфы. Тысячи тонн словесной руды требует немедленной переплавки! Ждем ваших шедевров. Уверен, они найдут у общественности должную оценку, равно как и их автор. Вас наверняка назовут «Почетным». А мы поддержим, поддержим всенепременно!

Поэт Шашкин, сам не понимая как, оказался в коридоре. Здесь он попытался разобраться в сложной гамме своих чувств. Чувства варьировались от трепетной и неожиданной надежды на почетный титул, до жгучей тоски по оставленной в кабинете бутылке. Немного постояв у закрытой двери, Шашкин покачал головой и удалился в направлении лифта, слегка приволакивая ногу.

То, что осталось скрытым от взора поэта Шашкина не составляет большой тайны. За закрытой дверью Пёдыр, развалившись в кресле, уверенными движениями кадыка забрасывал виски в бездонный желудок прямо из горлышка бутылки. Василий, явно смакуя, потягивал благородный напиток из кофейной чашки. В перерыве между возлияниями они вели неспешную беседу.

– Что ж ты скажешь делать, друг Пёдыр, когда все хотят быть «Почетными гражданами»?

– А пусть будут! – промычал дядя Пёдыр, оторвавшись от бутылки.

– Все? Почетными?

Пёдыр немного подумал. По лицу разлилось благодушие.

– А чего, жалко, что ли?

– И ты?

– А и я!

– Тоже Почетный?

– А чем не вышел? Меня вся Слобода боится!

– Почетный нарушитель? Это интересно! – Раздайбедин искренне улыбнулся.

– По мне так – или всем, или никому! – уверенно пробасил лже-кандидат.

Василий задумался, отхлебнул из кружки и проговорил задумчиво: