Путь скорби (Via Dolorosa)

– Ты знаешь, где твои родители, Семён?

– Нет, я отстал от мамы, когда начали бомбить, они с сестрой… я не знаю где. А папа давно уже на фронт ушёл. Мы хотели уехать, но бомбить стали, и я потерялся. Когда я пришёл к реке, они уже уплыли. А потом самолёты стали в них стрелять.

– Понятно. – Капитан печально покачал головой, а про себя подумал, что если мама и сестра мальчика попали на ту баржу, то они вполне могли погибнуть. Из нескольких сотен человек фашисты убили больше половины, некоторые погибли от пуль, другие от страха прыгали в воду, где тонули. Всё это мальчик видел, но вряд ли до конца осознал, что происходило в действительности. Искать сейчас семью мальчика невозможно и бессмысленно.

К столу подсел большой человек в чёрном бушлате. Сёма на мгновение испугался, человек выдвинулся из темноты так неожиданно, что мальчику показалось, что это тот самый ворон, которого он недавно видел. Только огромный и ставший вдруг человеком.

Не заметив реакции Сёмы, Завьялов представил человека в чёрном бушлате.

– Познакомься, это капитан Егоров, он командует катером. Он заберёт тебя и отвезёт на другой берег.

Сёма неуверенно кивнул. Егоров протянул через стол свою огромную руку, и мальчик опасливо протянул свою. Осторожно пожав детскую ручку, капитан ободряюще улыбнулся и сказал:

– Не дрейфь пацан, зачислим тебя юнгой, будешь ещё бороздить моря-океаны.

Тепло блиндажа, сказочный ужин – всё это вдруг стало таким мягким, дремотным. Сёма почувствовал, что его несут, и вот он уже на деревянном настиле, укрытый шинелью, сытый и согревшийся, почти спит. Единственно, переживание за маму и сестру не давали Сёме совсем заснуть, и как только он пытался провалится в чарующее мягкое нутро сна, мысль эта выкидывала мальчика на поверхность. Так и он и болтался от сна к яви, то засыпая, то вздрагивая и просыпаясь от тревожных своих мыслей.

В один из таких моментов Сёма увидел, как плащ-палатка на двери вздрогнула, и услышал, как по доскам на земляном полу цокают большие птичьи когти. Привстав на кровати, Сёма увидел того самого огромного ворона, сидящего на развалинах дома. Птица деловита подпрыгнула на стол и огляделась. Мальчик был поражён этой величественной осанкой, этим осмысленным взглядом, поражён и околдован, он поднялся на, ноги подошёл совсем близко к птице. Ворон внимательно следил за человеком, не делая попытки улететь, только смотрел и ждал. Словно повинуясь мысленной просьбе, Сёма открыл лежащий на столе вещмешок, достал полукруг чёрного хлеба, отломил большой кусок и положил перед гостем.

Ворон наклонился, внимательно осмотрел угощение и подобрал клювом небольшой, отломившийся кусочек. Протянув руку, Сёма осторожно погладил седые перья на шее птицы, потом смелее погладил блестящую чёрную спину. Ворон не отпрянул, напротив, он замер, прикосновения человеческих рук были необычны и приятны для него.

На улице зашумели. Ворон схватил весь подаренный кусок хлеба, блеснул на Сёму чёрным агатом своих глаз и в два прыжка исчез из блиндажа.

Сёма забрался под шинель и уже сквозь дремотную полупрозрачность услышал, как в блиндаж вернулись молодые лейтенанты, те самые, что подобрали его на берегу. Сёма хотел подняться, снова поздороваться, поблагодарить их, но не мог, полусон крепко держал его в теплоте нагретой телом шинели.

На столе вновь была разложена карта, и теперь уже все четверо склонились над ней. Завьялов указывал на цветные линии и внушительно говорил присутствующим:

– Коновалов, займёте позицию здесь и будете контролировать весь этот фланг. Пулемёт установите сами по обстоятельствам. Но помните, немцы будут подавлять вас огнём миномётов и артиллерии. Маневрируйте и выбирайте позиции с умом.

Послышался шелест бумажных листов, потом фигуры у стола задвигались, заплясали тени на стенах укрытия.

– Вы, Захарин будете при мне, огнемётчики потребуются вот здесь.

Капитан перегнулся через стол и указал точку на карте.

– Но только после того, как мы отобьём атаку немцев. Они пойдут здесь и, возможно, здесь. Больше проходов нет, хорошо, если на наши минные поля, но даже если будут обходить, мы их встретим. А потом я дам вам задачу, но помните, что действовать будете только по моей команде и вот здесь.

Раздался мерный стук карандаша по бумаге. Тени снова заплясали, задвигались. Коптящая гильза-светильник заиграла пламенем, потревоженным движением воздуха. В блиндаж кто-то спустился:

– Товарищ капитан, немцы начали атаку.

– Чёрт! – Люди в блиндаже задвигались, замелькали тени на стенах. Голос Завьялова звучал встревоженно.

– Вы уверены? Они никогда ночью не атаковали.

Уставший, немного испуганный голос:

– Они весь вечер стекались в овраг, вот здесь. Охранение их прозевало. Потом молча стали просачиваться на наш фланг, пока их не заметили. Одновременно здесь и здесь началась атака с фронта.

– Какие силы участвуют?

– По оврагу прошло человек триста, и два батальона атакуют с фронта.

– Коновалов, веди своих людей сюда, обойди их с тыла и прижми огнём. Захарин, выдвигайся к оврагу, вот сюда. Не давай прорваться к берегу. Я на командный пункт.

Плащ-платка, закрывающая проход в блиндаж, зашуршала, пропуская выходящих.

– Глеб, – Завьялов обратился к Егорову, – мы тебе посветим хорошенько вот на этом участке, когда прижмём. Накроешь гансов?

– Конечно! Я пацана тогда заберу, пусть со мной будет, у меня безопасней.

– Добро!

Сёма почувствовал, что его подняли и несут. Холодный ночной воздух неприятно, до лихорадочной дрожи принизывал тело мальчика. Зарывшись лицом в бушлат Егорова, Сёма почти равнодушно слушал, как яростно стрекочет и лопается хлопками разрывов ночная атака. Он уже спал, когда Егоров поднялся на борт катера и передал мальчика старшему матросу.

Всю ночь громыхал и искрился бой на берегу. Катер маневрировал вперёд и назад, громыхали зенитные орудия и пулемёты, но Сёма только изредка, когда взрывная волна подкидывала катер, окатывая его тоннами речной воды, приоткрывал глаза, но тотчас же снова погружался в сон. Ни грохот орудий и пулемётов катера, ни скрежещущий стук осколков и пуль о борта и палубу, ни крики и команды экипажа, ничто не могло вырвать мальчика из спасительного сна.

Несколько раз подходил к Сёме старый моторист Потапов, клал руку на плечо мальчика, проверял дышит ли ребёнок, качал головой и уходил к своим механизмам.

Сёма проснулся только утром, когда бой давно закончился, а катер скрылся в одном густо поросшем по берегам притоке. Слышались торопливые шаги, стучали молотки, шуршали и переговаривались люди. Шла работа по восстановлению. Катер латали, заряжали орудия и пулемёты, заправляли баки. Мальчик достал из-под койки ботинки и, зашнуровав, стал выбираться на палубу.

Капитан Егоров курил, облокотившись на леер, и всматривался в тяжёлое, набрякшее свинцом небо. Низкая облачность давала возможность передохнуть от постоянных налётов, хотя ветер с севера должен был разогнать тучи уже к вечеру. А значит фашисты обязательно появятся и вечером, и ночью. Увидев мальчика, Егоров улыбнулся:

– Ну, ты брат, горазд поспать, настоящий флотский парень, и пушкой тебя не разбудишь.

Капитан подошёл, и обняв Сёму, повёл его на кухню.

– Пойдём, пообедаем, проголодался небось. Меня можешь звать дядя Глеб.

Когда с обедом было покончено, Егоров снова закурил и, внимательно посмотрев на Сёму, спросил:

– Как тебе? Не страшно было?

Мальчик отрицательно покачал головой.

– Нет, я уже привык. Нас каждый день бомбили, и сестрёнка плакала сначала, а потом и она привыкла. Мама сказала, что ей на ушки давит.

– А прятались вы где?

– Мы сначала в подвал спустились, но немцы очень сильно бомбили, и тогда мы ушли в другой дом, ближе к берегу. Там люди ещё были. Сначала все делились, а потом еды совсем не стало. Кто-то ходил наверх и приносил иногда, но всем не хватало. А потом сказали, что можно через реку переплыть на пароходе, и мы пошли к берегу. Много людей вышло из других подвалов. Но некоторые не пошли, не захотели, они говорили, что всех нас убьют самолёты.

– Понятно. – Егоров затянулся и выпустил из носа большой клуб табачного дыма.

– У тебя есть кто-нибудь? Куда тебя можно отправить?

Сёма покачал головой.

– Папа на фронт ушёл, а бабушку убило бомбой ещё давно. Больше я никого не знаю. Мама говорила, что у нас есть родственники в Ленинграде, но я не знаю.