Хроника времени Гая Мария, или Беглянка из Рима. Исторический роман

– Так вот, хотя Тициний совершенно непричастен к преступлению брата, его преследуют родственники Спурия и Авла Постумиев, строят ему всякие козни…

– Положение мое усугубилось тем, что в пятый легион, где я служу, назначили военным трибуном старшего сына Спурия Постумия, – мрачно сообщил центурион и, помолчав, добавил: – Он уже пообещал мне веселую жизнь на весь оставшийся срок службы.

– И чем же, по-вашему, я мог бы помочь? – произнес Клодий, вопросительно глядя то на Тициния, то на Либона.

– Ты ведь, я знаю, в близких отношениях с Нервой, – сказал Либон. – Тебе ничего не стоит замолвить перед ним словечко… ну, чтобы он взял Тициния с собой в провинцию.

– Вчера я виделся с ним на Форуме, – раздумчиво сказал Клодий. – Он сказал мне, что отправится в Сицилию не раньше, чем закончатся общественные зрелища…

– Это на него похоже, – рассмеялся Либон. – Нерва никогда не бывает настолько занят делами, чтобы забыть об удовольствиях…

– Да, клянусь Юпитером Статором! – с неистовой радостью вскричал Дентикул. – Завтра мы вдоволь насладимся и конными скачками, и колесничными бегами, и гладиаторскими играми!..

– Хорошо, я поговорю с Нервой, – немного помедлив, сказал Клодий, обращаясь к Тицинию. – Обещаю тебе.

– О, я буду так тебе признателен! – обрадованно воскликнул центурион.

Между тем рабы убрали со стола грязную посуду, подготовив его к третьей перемене блюд.

В триклинии снова появились девушки с подносами в руках, а двое рабов поставили на середину стола огромное серебряное блюдо с семью жареными молочными поросятами – ровно по числу гостей.

Самому хозяину подали отдельное блюдо с мелкорублеными овощами – Волкаций страдал болями в печени и избегал жирной пищи.

Гости принялись за еду, воздавая хвалу искусству повара и щедрости хозяина,

– Ты говорил, что она обошлась тебе недорого… И во сколько, если это не секрет? – спросил Волкация Клодий, искоса поглядывая на Ювентину, которая в это время по указанию домоправителя помогала мальчикам прислуживать за столом, подавая гостям кушанья и кубки, наполненные вином.

– Кто? Ювентина? – переспросил Волкаций. – О, этот мясник Аврелий явно продешевил! Он проиграл мне около четырнадцати тысяч сестерциев. Но что понимает в женщинах гладиаторский ланиста, грубая душа, погрязшая в мерзких казармах своей школы? – с презрением воскликнул он.

– Уступи мне ее. Я заплачу тебе вдвое больше.

– Продать Ювентину? Это невозможно.

– Подумай, Волкаций, это же больше, чем талант. Никто теперь не дает столько за женщину…

– Не проси, Клодий, Ювентину я не продам…

– Хорошо, даю два таланта, – терпеливо произнес Клодий.

– Клянусь Кастором, неплохая цена за девчонку! – не удержался от возгласа Сильван и подмигнул хозяину дома.

Но лицо Волкация приняло непроницаемое выражение.

– Ювентина слишком дорога мне, не скрою, – сказал он твердо и, сделав паузу, продолжил: – Впрочем, если я и решусь расстаться с нею, то не менее чем за семь аттических талантов.

– Семь талантов! – изумленно вытаращил глаза Клодий. – Семь талантов за женщину?

– Кто это там говорит о талантах? – обернулся на голос публикана уже порядком захмелевший Либон. – Неужели сегодня ставки будут такими высокими?

– Если я не ослышался, – сказал Минуций, небрежно облокотясь на подушку, – наш добрейший Волкаций оценил эту девушку с чудесными золотыми волосами ровно в семь аттических талантов.

– Да это же более ста восьмидесяти тысяч сестерциев! Целое состояние! – воскликнул Тициний, алчно заблестев глазами.

– Он просто шутит, – сказал Клодий, пожимая плечами.

– Я не шучу, – спокойно произнес Волкаций. – Ювентина красивая и образованная девушка, свободно говорит на двух языках. Попробуй-ка найди еще такую…

– Семь талантов за девицу, которой еще вчера забавлялись ученики Аврелия! – в сердцах бросил Клодий.

– Вот беда! – насмешливо отозвался Волкаций. – Разве от этого у нее поубавилось красоты и грации? Вы только посмотрите, как легко, как изящно она ступает, какая у нее упругая грудь, какие стройные ноги. Не девушка, а медовый пряник! Она еще ни разу не забеременела и еще долго будет пленять своими юными прелестями, – не хуже, чем работорговец на рынке, расхваливал Волкаций прислужницу, которая то краснея, то бледнея от стыда под устремленными на нее со всех сторон беззастенчивыми взорами, застыла на месте и ждала решения своей дальнейшей участи.

– Недавно Луций Лукулл, – продолжал Волкаций, – приобрел для своих сыновей старика-грамматика, уплатив за него сто пятьдесят тысяч сестерциев. А я знаю одного трактирщика, перед домом которого этот ученый раб сидел на цепи…

– Семьдесят тысяч – последняя цена, – сказал Клодий.

– Нет, мой друг. Видят боги, не хочется мне тебе отказывать, но…

И Клодий, махнув рукой, отступился.

– Я потому из пролетариев перешел в сословие всадников, – сказал он с плохо скрытой досадой, – что никогда не позволял себе лишних трат на женщин.

Ювентина глубоко вздохнула. Она взяла у мальчика пустой поднос и вышла из триклиния.

– Какой захватывающий был торг – и никакого результата, – с насмешкой произнес Дентикул.

– Отчего же? – вдруг приподнялся на своем ложе Минуций. – Раз Клодий отказывается, то я возьму девушку по предложенной цене…

– Еще один свихнулся! – захохотал Дентикул.

Все остальные, позабыв о еде, уставились на молодого повесу изумленно и недоверчиво.

Ни для кого из присутствующих не было тайной, что Минуций основательно увяз в долгах. Самые осторожные из римских ростовщиков уже отказывали ему в займах, другие кредитовали его небольшими суммами. Минуций же всех уверял, что в Капуе пустил огромные деньги в рост и что у него там больше должников, чем кредиторов в Риме.

– Оставь, Минуций! Где ты возьмешь столько денег? – пьяным голосом вскричал Либон.

– Может быть, он обыграл в кости самого принцепса Эмилия Скавра, – предположил Сильван.

– Ну, так как же, Волкаций? Согласен ты или нет? – спросил Минуций, не обращая внимания на колкие реплики окружающих.

– Надеюсь, ты не забыл про те сорок тысяч сестерциев, которые должен мне вернуть в февральские календы? – после небольшой заминки в свою очередь спросил Волкаций.

– Можешь не беспокоиться. Если я сегодня получу девушку, то в феврале отдам тебе и плату за нее, и причитающийся с меня долг вместе с процентами. Но, повторяю, девушку я хочу увести с собой сегодня же…

– Я предпочел бы наперед получить задаток, – сухо сказал Волкаций.

– Да полно тебе! – беспечно рассмеялся Минуций. – Здесь достаточно свидетелей, чтобы мы могли заключить нашу сделку, ничем не нарушая законов Двенадцати таблиц[234 - Законы Двенадцати таблиц – древнейший памятник римского права. Дошел до нас только в цитатах или пересказе античных авторов. Согласно исторической традиции законодательство Двенадцати таблиц относится к 451—450 гг. до н. э. Типичным для законов Двенадцати таблиц является сохранение пережитков родового строя (принцип кровной мести, патриархальный характер семейного права) и наряду с этим защита частной собственности (например, суровое долговое законодательство). Законы были написаны на двенадцати деревянных досках, выставлявшихся на городской площади. Никто поэтому не мог «отговариваться незнанием закона». От всякого вступающего в ряды граждан юноши требовалось знание законов наизусть. Считалось, что без этого нельзя выполнять обязанности гражданина.].

Волкаций усмехнулся и некоторое время раздумывал.