Янтарный трон

В кровати Ваня уже был, заснуть не получилось. И вряд ли после такого получится. Поэтому мальчик сделал глубокий вдох, который получился более громким, чем он рассчитывал, и сделал шаг вперёд. Софья Васильевна тут же задёрнула за ним простыню и отошла к столу.

Оглядевшись, Ваня почувствовал себя первооткрывателем, впервые ступившим на неизвестную землю. Мальчик был уверен, что, кроме него, тут не было ни одного ребёнка. Даже Петька с Филатом побаивались сюда заходить, пока воспитательницы не было на месте. И это несмотря на отсутствие здесь последние несколько дней входной двери.

К собственному разочарованию, Ваня не обнаружил в комнате ничего необычного: стол для умывания, шкаф, стул и кровать. Правда, так и не понял, какие именно чудеса собирался здесь увидеть.

– Что тебе нужно? – прямо спросила Софья Васильевна, когда он перестал озираться по сторонам.

– Из-из-извините, – продолжил заикаться Ваня. Его план не показаться трусом был полностью провален. – Мне к-к-кажется, ч-что я вам не н-нравлюсь.

– Хм, – она строго посмотрела на позднего гостя. – С чего ты это взял?

– П-п-просто вы часто смотрите на м-м-меня. Даже к-когда я м-молчу и ничего не д-делаю.

Ваня ждал, когда воспитательница заругается на него. В конце концов, не каждый взрослый потерпит такое откровенное хамство. Поэтому сейчас он даже втянул голову, опасаясь оплеухи. Однако то, что сделала Софья Васильевна, не шло с этим ни в какое сравнение. Вместо всех этих видов расправ с его бессонной персоной она просто улыбнулась.

Но сегодняшняя поздняя улыбка воспитательницы показалась ему какой-то другой, не такой, как в тот раз, когда она попросила его принести подорожник. Эту улыбку Софья Васильевна ни от кого не скрывала, и она оказалась настолько яркой, что даже горевшая в комнате свеча меркла на её фоне. Ваня не знал, как на это реагировать, поэтому предпочёл остаться в прежней позе. Не первый раз взрослые улыбались ему, а потом отвешивали подзатыльник. Но Софья Васильевна даже и не думала его колотить. Вместо этого жестом пригласила мальчика за стол и указала на калач. Опасаясь, что она передумает, Ваня на всякий случай запихнул калач в рот целиком. Улыбка воспитательницы стала ещё шире.

– Не торопись. Я его не отниму.

Ваня молча кивнул, но калач изо рта не выпустил.

– Извини, если испугала. Значит, ты решил, что чем-то мне не нравишься?

– Да.

– Даже несмотря на то, что мы с тобой практически не говорили.

– Ага.

– А не приходило ли тебе в голову, что я могу интересоваться тобой в других целях?

Ваня отрицательно помотал головой и нахмурил брови. Зачем ещё им интересоваться? Он был не настолько занятным ребёнком, чтобы кого-то интересовать. Уже вырос из того возраста, когда взрослым хотелось его потискать, и не приблизился к тому, когда с ним было бы интересно поговорить. Поэтому удивлённое лицо мальчика полностью отображало все эти мысли.

– Сейчас я кое-что тебе покажу, – сказала Софья Васильевна настолько тихо, что он даже немного приподнялся со стула. – Но сперва ты должен пообещать, что это будет наш с тобой секрет. Ты умеешь хранить секреты?

Ваня уверенно закивал. Как-то раз в отместку за случай с крапивой Петька прочистил курительную трубку Савельича навозом. Несмотря на угрозы смотрителя, Ваня Петьку не выдал. Да и про дверь в эту комнату никому не рассказал.

– Очень хорошо, – на этих словах Софья Васильевна сделала шаг вбок, и Ваня поймал себя на мысли, что всё это время она стояла на одном месте, скрывая что-то за спиной. Едва воспитательница отошла, как Ваня увидел позади неё стоящий на трёх деревянных ножках большой бумажный лист, на котором был какой-то рисунок. Она кивнула мальчику, разрешая подойти поближе и всё рассмотреть.

Ваня неуверенно сделал первый шаг, ожидая, что всё это какой-то розыгрыш, и Софья Васильевна вот-вот отвесит ему оплеуху за эту позднюю вылазку. Однако воспитательница даже не пошевелилась, и Ваня неуверенно подошёл к рисунку. На нём был изображён светловолосый мальчик, который лежал в кровати, укрывшись одеялом. Он даже немного напоминал Ване его самого. Вот только Ваня редко смотрелся в зеркало, а когда смотрелся, то был уверен, что его глаза другого цвета.

– Это мольберт, – объяснила она, указывая на необычный для Вани предмет. – Он помогает мне писать картины. Мальчик на рисунке… Похож?

– На кого? – удивился Ваня.

– На тебя. Я пыталась нарисовать тебя. Если бы ты меньше вертелся в кровати, я бы закончила ещё пару дней назад.

Ваня удивлённо пожал плечами. Ни разу в жизни никто ещё не интересовался его внешностью. Что уж говорить о том, чтобы кто-то хотел его нарисовать. Если бы мальчик чаще смотрелся в зеркало, то мог бы дать ей правильный ответ, но на всякий случай кивнул. Ему не хотелось расстраивать воспитательницу.

– Похож.

– Вот только твои глаза – синие, а не голубые. Я только сейчас это увидела. Ничего страшного, эту неточность легко исправить. – Она тут же взяла в руки кисточку, которую Ваня ранее принял за волшебную палочку, но вскоре отложила её. – Я могу и позже это сделать.

Ваня продолжал изучающе смотреть на картину, всё больше и больше узнавая в её деталях общую спальню. Настолько сильным было сходство, что этот рисунок стал казаться ему каким-то волшебным. Ваня одновременно был на картине и смотрел на себя со стороны.

Воспитательница предложила чаю, и Ваня, уже не ожидая с её стороны подвоха, согласился. Они немного поговорили о его жизни, а потом Софья Васильевна попросила мальчика идти спать.

Следующим вечером, сам не зная почему, он дождался, пока все уснут, и снова пошёл к ней. Утром Савельич установил новую дверь, поэтому, опасаясь, что стук может кого-нибудь разбудить, мальчик сбегал во двор, сорвал лист подорожника и просунул снизу. Спустя время Софья Васильевна с улыбкой открыла и вновь пригласила его зайти.

Так продолжалось последние две недели. В течение всего дня воспитательница вела себя с ним так же, как с остальными, а по вечерам пелена строгости спадала, и они много разговаривали.

Ваня рассказывал про свою жизнь в приюте, про каждого из ребят. Именно с его помощью Софья Васильевна выучила всех по именам и вообще узнала о воспитанниках много всего. Например, выяснила, что у Васи аллергия на молоко, поэтому когда он отказывается его пить, то не хочет обидеть Савельича, с таким трудом его доставшего. А когда во время грозы Стёпа начинает кричать, это не значит, что он дурит. Просто очень боится грома.

Эти мелочи про каждого из детей вскоре превратили Софью Васильевну из воспитательницы, которую все побаивались, в женщину, которую все полюбили как родную. Правда, Петька и Филат, почуяв слабину, иногда начинали драться в её присутствии. Однако делали это быстро и вполсилы.

Но в один прекрасный день всё изменилось. Стоял жаркий летний вечер, и пот стекал по Ване в три ручья. Он даже порывался снять рубаху, но всякий раз передумывал, потому что над его щуплым телом смеялись другие ребята.

Работа в поле превратила их тела в подобия песочных часов, в то время как фигурка Вани больше всего напоминала секундную стрелку от часов обычных. В поле он был не помощник, поэтому его оставляли работать в небольшом огороде рядом с их приютом. Впрочем, мальчик не сильно из-за этого расстраивался, так как возиться с растениями ему нравилось.

Однако снять рубаху Ване всё же следовало. Он весь день провёл в гороховой грядке и сейчас, чумазый, лохматый и весь в земле, больше напоминал Черныша, чем одиннадцатилетнего мальчика. Он с опаской думал о том, как разозлится Софья Васильевна, поэтому, чтобы не получить нагоняй от воспитательницы, решил сбегать на речку и постирать рубаху. В такую жару она высохла бы в считаные минуты.

К тому же у реки его наверняка не найдут Петька с Филатом, которые последние пару дней вели себя на удивление тихо, постоянно перешёптываясь друг с дружкой.

Ваня осторожно выглянул из-за смородинового куста, внимательно озираясь по сторонам. И очень хорошо, что поступил именно так. Прямо навстречу его укрытию шли оба хулигана. Ваня тут же нырнул обратно, укрывшись ветками.

– А точно кожаные? – спросил Филат.

– Ага. Прям до колена, – ответил Петька.

– И как он про него узнал, про малер этот?

– Какой ещё «малер», дурачина? Он же ясно сказал: «альберт».

– Вот быстрее он «малером» зовётся, чем «альбертом». Совсем у тебя мозги спеклись.

– У меня хоть есть чему печься!

– А ну повтори!

– Не глухой – не повторю!

Дальше началась небольшая возня, и Ваня сделал вывод, что друзья-хулиганы сцепились друг с другом. Вот говорят: «Бьёт – значит любит». И, судя по их поведению, любили они всех вокруг. Особенно тех, кто поменьше. Вообще не подраться ни разу за день было для них сродни чуду.

Один раз они даже сцепились из-за того, кто первый начнёт колотить Ваню. Пока они спорили, тот успел сбежать. Впрочем, к вечеру помирившиеся друзья поймали мальчика и вернулись к прерванному занятию одновременно. Через пару минут хулиганам надоело драться и, тяжело дыша, они продолжили прерванный разговор:

– Главное – успеть до её возвращения.

– Ага. Савельич тоже поедет в город, так что никто не помешает.