Multi venerunt, или Многие пришли

– Раймунд не боится папских легатов! – с жаром воскликнул Персиваль.

– Когда мы ещё были в Тулузе, я слышал, что граф Тулузский просил покаяния у Римского Папы, – сказал Данье.

– Для катаров это очень плохо, – сказал зашедший в дом Мартин.

– Как поживаешь, добрый старик? – спросил его Персиваль.

– У нас беда. Мою старшую внучку похитили, – вздохнув, сказал Мартин.

– Вероника об этом нам уже сказала. Как только я вошёл в дом, сразу увидел на столе краски и холст с незаконченным рисунком. Сначала я подумал, что Оливия пишет картину, – сказал Данье.

– Вот этот юноша нашёл такое занятие, – кивнул на Грегуара старик.

– Так этот молодой человек пишет картины? Постой! Кажется, тебя зовут Грегуар? Я обучал тебя, – внимательно посмотрев на юношу, вспомнил Данье.

– Да, вы мой учитель, – улыбнувшись, сказал Грегуар.

– Мы расстались, когда ты был щуплым подростком, а теперь ты возмужал. Ты был прилежным учеником. Это твоя картина? – подойдя к столу, спросил художник.

– Моя. Я её ещё не закончил.

– Что ж, посмотрим, чему я тебя научил… Знаешь, Грегуар, у тебя на картине нет движения и жизни. Дерево возле реки мёртвое. Ты рисуешь, как художники-северяне, а не как окситанец! – покачав головой, сказал Данье.

– Этот юноша разве окситанец? – подозрительно присматриваясь к Грегуару, спросил Патрис.

– Я родом из Монтэгле, – сказал Грегуар.

– Я знаю эту деревню. В Монтэгле проживают почти одни католики. С ними не следует иметь никаких дел, – хмуро произнёс Патрис.

– Жители Монтэгле никогда не выдавали ни катаров, ни других еретиков, – обиделся Грегуар.

– Сказать-то ты всякое можешь, католик! – процедил сквозь зубы Патрис.

– Мой старший брат стал катаром! – выпалил Грегуар.

– Неужели ты и теперь скажешь, что жители Монтэгле никого не выдают?! – закричал Патрис. – А сам ты первым встречным выдал родного брата. Нынче о своих родственниках-катарах не следует много говорить. Впрочем, что говорить о таком болтуне, как ты?

– Ты что-то имеешь против меня? – нахмурился Грегуар.

– Я не хочу с тобой разговаривать. Мне просто противно болтать с глупцом, – усмехнулся Патрис.

Тут Грегуар с силой ударил кулаком Патриса в скулу, и тот рухнул на пол.

– Хватайте этого католика! Бейте его! – закричал лежавший на полу Патрис.

– Что ты вопишь, трубадур? Какое тебе дело до того, что он католик? – примирительным тоном произнёс Персиваль, протягивая руку и помогая Патрису подняться.

– И то, правда. Этот католик из Монтэгле – нормальный парень, – похлопав Грегуара по плечу, сказал Данье.

– Что ты к нему прицепился, Патрис? Ведь я тоже католик, хотя и допускаю порой в своих трактатах рассуждения, критикующие католическую церковь и Папу Римского, – сказал Персиваль.

– Пусть он объяснит, что делает здесь, в деревне катаров? – прохрипел Патрис. – Неужели он заглянул сюда лишь для того, чтобы нарисовать на холсте дерево и речку твоими красками, Данье?

– Какая разница, каким образом этот юноша здесь оказался? Но если Мартин и Вероника впустили Грегуара в свой дом, то я не сделаю ему ничего плохого. К тому же, Грегуар – мой ученик, – сказал Данье.

– Не надо ссориться. Лучше давайте отметим нашу встречу, – предложил хозяин. – Мы выйдем из дома, чтобы пообедать под открытым небом. Вероника, принеси нам три кувшина с водой и кувшин с вином. У нас от прошлого урожая остался только один кувшин вина, и поэтому гостей придётся угощать разбавленным вином. А ещё, Вероника, приготовь уху, пару фаршированных щук и пожарь плотву.

Все с радостью приняли предложение хозяина. Вероника занялась приготовлением еды. Она затопила очаг, находившийся на улице под навесом, а мужчины зашли за дом и сели за стол под высокой оливой.

Персиваль и Данье положили рядом с собой на скамью свои головные уборы. Патрис продолжал исподлобья поглядывать на сидевшего напротив него Грегуара, который отвернулся и смотрел в сторону.

– Стоит ли дуться друг на друга, юноши? – сказал старый катар, усаживаясь во главе стола. – Разве не лучше жить в мире? Ведь наши тела и души постоянно испытывают муки. Разве добрым людям не пристало помогать друг другу, чтобы было легче переносить тяготы жизни?

– Помогать добрым людям – это хорошо, а вот врагам оказывать помощь не следует, – буркнул Патрис.

– Патрис, ты сейчас рассуждаешь не как катар, а как преданный Папе католик, – заметил Данье.

– Я мало встречал католиков, которые не были бы преданы Папе, – буркнул Патрис. – Таких, как ты и Персиваль, не так много.

– Ты ошибаешься, – сказал Данье. – Я знаю деревни и города, в которых живут католики, которые лучше относятся к катарам, нежели к папским легатам, епископам и кюре, присылаемых из Рима. Эти католики готовы отдать жизнь за катаров, хотя и не приемлют некоторые их правила и обряды.

– Ты так горячо вступаешься за католиков, что, кажется, будто ты, Данье, ревностный католик, – недовольно проворчал Патрис.

– Видишь ли, по рождению я католик. Впрочем, я не склонен считать себя безраздельно преданным католической церкви и Папе Римскому – признался седой художник.

– Однако ты и не катар. Я ни разу не видел, чтобы ты преклонил колени перед Совершенным катаром. Но и в католические храмы, насколько я знаю, ты тоже не заглядываешь. Уж не сарацин ли ты? – недоверчиво спросил Патрис.

– А ты уж не папский ли шпион? Слишком много ты хочешь у меня выведать, – нахмурился Данье.

– Не так важно, как ты веришь. Главное – оставаться добрым человеком, – заметил Персиваль.

– Ты имеешь в виду доброго катара или доброго католика? – спросил Патрис.

– Я имею в виду добрых людей – и катаров, и католиков, и сарацинов, – ответил философ.

– Кстати, добрый человек ещё и Давид, который живёт на краю деревни. У него своя вера, – поддержал разговор старый Мартин.

– И ты, Персиваль, и ты, Данье, произносите похожие речи, и слишком наивно рассуждаете, возлагая излишние надежды на человеческую доброту, – сказал Патрис.

– Может, потому мы с ним так давно дружим, что думаем почти одинаково, – заметил философ.

– Скажите, к какой вере вы больше склоняетесь? – поинтересовался Патрис.

– Я ещё не сделал выбор, – пожав плечами, сказал художник.

– Я пока размышляю над тем, какая вера более правильная. Впрочем, на свете, столь много вероучений, что трудно понять, какое из них истинное. При этом я готов помочь катарам распространить их учение на всю Окситанию, потому что у людей должно быть право выбора, – ответил философ.

– Вы взрослые люди, а до сих пор не сделали выбор. Ведь нельзя жить без веры! – воскликнул Патрис.