Призма Сердца

– Ну что, отец? – спросил Алл, переворачивая вождя на спину, – и кто теперь будет ждать очереди, чтобы заговори…

Когда Орёл перевернул тело, то вздрогнул – лицо его отца было настолько суровым и сосредоточенным, что, казалось, он вот-вот встанет и схватит своего сына-предателя за горло и затащит вместе с собой в мир мёртвых. Вместе с этим, новый правитель, краем глаза усмотрев мелькнувшую в зале тень, инстинктивно начал пальбу. Через пару секунд выпрямившись, он встретился взглядом с изображением гигантской бабочки, которая, казалось, так же как и его отец в любой момент может ожить.

– Нет, – сплюнул Алл на мертвеца, – вы уже прошлое, – воссев на троне, украшенном семью головами утконосов, пророкотал вождь, – а я – будущее!

Единственным свидетелем триумфа эгоизма маленького ребёнка стало

большое насекомое, которое, не найдя ничего интересного в пустых иллюзиях ненастоящего человека, взмахнуло крыльями и унесло дух павших воинов в невыразимое.

101. В состоянии полного забытья, которое предполагает собой полёт смерти, ощущение себя и мира переплетается в причудливые конструкции кварков памяти. Они, в свою очередь, превращаются в подобие киноплёнки, где ум пытается ассоциировать себя с героями и персонажами настоящего и будущего, полностью подстраиваясь под ситуации и свято веря, что он является на этот раз уж точно живым существом, которое может взаимодействовать ну хоть с чем-то, помимо себя самого. – Оп-па! На этом моменте стоит задуматься и улыбнуться, – так и поступила Гелла, в триллионный раз просматривая повтор своей собственной смерти.

– Ой! – едва слышно вскрикивает она, когда свинец впивается своими горящими клешнями в тело, затем ещё раз и ещё.

– Ой, ой! – вновь повторяется сцена, и пули уходят обратно в винтовку, и снова курок спущен, а Гелла вновь падает замертво.

– Ой. Ой! Ой, ой! – сцена повторяется ещё и ещё. И теперь уже вызывает не испуг, не гнев, но смех, неудержимый божественный смех духа, который, истирая плёнку до помех на экране, начинает видеть не сюжет, а чистый фарс истории не только отдельно взятой девушки, но и мира в целом.

– Ой, ой!

Смех становится громче, когда кто-то умирает.

– Ой, ой!

Плач, надрывный рёв, в который превращается смех Богини, когда кто-то рождается и вновь попадает в плен космической шутки.

– Ой, ой, ой! – смех и плач сливаются в какофонию безумия, которая будет длиться целую вечность внутри черепной коробки умирающей журналистки под аккомпанемент песен из хора голосов, слышимых ею за всю жизнь. Теперь они не более чем символы, превратившиеся в бурлящий поток, который обращается с ней как самостоятельное существо, являясь при этом абсолютно безличным и не имеющим своей воли.

– Это настоящий ад, – успевает подумать по кругу в тысячный раз Гелла, – я ведь уже вылетела отсюда!

– Ой-ой!

– Ад… Отсюда! Я уже бабочка, и я…

– Ой-ой!

– Должна была понять, что это шутка!

– Ад… шутка…

– Ой-ой!

– Ха-хах, прекрати, мне щекотно!

– Ой-ой!

– Как же больно.

– А где же Джаред?

– Ой-ой!

– Интересно, он будет плакать? Я бы не хотела этого…

– Ой-ой!

– Похоже, ты так и будешь заперта внутри этой волшебной коробки из костей, – раздался голос.

Время остановилось и более не перематывалось туда-обратно. Гелла, воспользовавшись этим замешательством, подняла голову. Гигантский бог с натянутым на глаз козырьком-утконосом, подняв «крышу» черепной коробки, заглядывал внутрь горящим фиолетовым пламенем тысяч солнц глазом.

– Приехали! – с кровоточащими ранами по всему телу, уперев руки в бока, рассмеялась Гелла.

Божество, переливаясь тысячами символов, которые раскодировал мозг Геллы, улыбнулось ответ, и в следующее мгновение Гелла сидела уже напротив него, заглядывая вместе с ним внутрь висящей в пустоте постройки, внутри которой разворачивалась настоящая космическая драма.

– Угадай, кто убийца! – потряс головой небожитель.

– Ну, нееет, это же очевидно, – надула губки Гелла, одновременно снова рассмеявшись.

– Очевидно, да, – присоединилось к заразительному смеху собеседницы существо, – а как ты хотела? Что ещё останутся загадки? Ты тут – самая большая тайна.

– От этих слов девушка впала в небольшой ступор. Глядя на маленькую голограмму себя, которая бы с лёгкостью уместилась на кончике её пальца, она дала волю слезам, превращаясь в миллиарды рыдающих женщин, потерявших своих родных, отцов и сыновей в жесткой реальности, пожирающей всех без исключения.

– Эй, эй, – похлопал её по плечу собеседник.

– Ха! – вновь залилась божественной радостью Гелла, тут же превратившись в образы улыбающихся младенцев, которые сконцентрировали свои беззаботные улыбки на её лице.

– Быстро учишься. Так что ты хочешь делать?

– Даже не знаю… – протянула, прикусив губу, девушка, взяв за руку своего друга, – как быть с этим-то? – она указала на саму себя, которая продолжала в миллиардный раз падать и ойкать внутри маленькой голографической коробочки, висевшей в пространстве между двумя творцами.

– А с этим? – раскинул руки сидящий напротив, и вмиг горизонт восприятий Геллы расширился до бесконечности вверх-вниз, вправо и влево! И всюду, куда бы она не обратила взгляд, её встречали титанические зеркала, отражавшие до самого конца вселенной образы двух сущностей, которые, повторяясь бесчисленное количество раз, оглядывались по сторонам и изучали сами себя.

Богиня заворожённо мотала головой, желая под всеми углами разглядеть миллионы копий себя и своего друга, которые, улыбаясь в ответ, повторяли друг за другом все мимические и физические движения Геллы и её спутника. Эти волны движений и энергии, пущенные в бесконечность, перекраивались в потрясающие геометрические узоры, являющие собой уже не разделённые копии одного сознания, которое одновременно существовало в бесконечных более мелких отражениях самого себя, заключающих в себе, как это ни парадоксально, весь рисунок ума.

Этот самый величественный замысел заключался в том, что вопрос куда интереснее ответа, – улыбнулся Хоп из-под козырька утконоса, – Гелла, всё ещё в экстазе рисуя в пространстве восьмёрку, сконцентрировала внимание на старце, который по-отечески улыбался ей.

– Хоппи, мне нужна ваша поддержка.

– Что ж, тогда я точно должен исчезнуть, – качнул он головой.

– Но вы… Оставите меня совсем-совсем одну? – чуть не плача, запричитала Гелла.

– Дай-ка… – Хоп заключил голограмму, что была между ними, между ладошек и начал сжимать её, пока та не исчезла.

102. – Это настоящие чудеса! – восторгалась девочка.

– Не больше, чем отвлечение внимания, – улыбнулся фокусник в ответ.

– Я хочу ещё! Ещё! – зароптала Гелла, – пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!