Алька. Технилище

– Да плюнуть и растереть, сделаем линию автоматизированную.

– А как ты вилку из корзины первого перехода извлекать будешь?

– А я её туда и класть не буду.

– И знаешь, как подать её во второй штамп?

– Знаю.

– Тогда рисуй.

Я не знал, конечно, как это будет выглядеть, но знал, что придумаю. Тоже муть какая. Люди в космос летают, а мы какую-то сраную втулку вручную собрались штамповать, да ни в жисть.

Я покумекал недельку и предложил для обозрения эскизное предложение полностью автоматизированной линии штамповки металлопластмассовых втулок, состоящей из правильно разматывающего устройства металлопластмассовой ленты, шиберной подачи ленты, кривошипно-шатунного пресса первой операции, автопитателя заготовок, пошагового лепесткового транспортёра, устройства подачи заготовок и кривошипно-шатунного пресса второй операции. Втулки штамповались в два перехода в штампах, установленных на прессах первой и второй операций.

После загрузки рулона ленты в правильно разматывающее устройство и заправки её в шиберную подачу штамповка втулок происходила автоматически, без участия операторов, до полной выработки ленты. По существу, каждую линию должен был обслуживать один оператор.

В первом штампе заготовка отрезалась, предварительно сгибалась и перемещалась на промежуточную позицию, откуда она автопитателем перемещалась на пошаговый транспортёр, который был установлен под углом к горизонту. Заготовки как бы забирались в гору по транспортёру, а в его конце под собственным весом съезжали вниз, попадая в бункер загрузки, откуда они по одной подавались устройством подачи в штамп второго перехода. Окончательно отштампованная втулка падала в корзину.

В целом схема возражения не вызвала, но поскольку чёрт зарыт в деталях, мне предложили детально прорисовать все тонкие моменты, касающиеся передачи заготовки с позиции на позицию. Я прорисовал, шефы мои в целом всё одобрили, за исключением поведения заготовки в бункере загрузки, были сомнения: а вдруг заготовки начнут цепляться друг за друга? Решили в целом всё одобрить, и я приступил к проектированию отдельных устройств, а для понимания поведения заготовки в бункере на нашем экспериментальном заводе заказали загрузочный короб бункера в натуральную величину. После изготовления провели натурный эксперимент – заготовки вели себя как мама велела, толпились, но не цеплялись и строго по одной, поскольку в коробе был предусмотрен отсекатель, попадали в рабочую зону.

Линия была одобрена целиком, типоразмеров втулок было четыре или пять, и мне поручили спроектировать автоматизированный участок штамповки. Ничего принципиально революционного в этом проекте ни для промышленности, ни для технологии листоштамповочного производства не было, но для меня, студента-вечерника второго семестра четвёртого курса, нового было много.

Каждое в отдельности устройство не вызвало никаких затруднений, а вот как втиснуть эти четыре или пять линий в предусмотренное для этого помещение, не нарушив требований по технике безопасности и охране труда? Как грамотно написать задания для отделов пневмогидравлики и электротехники, да что они из себя представляют и как они, собственно говоря, пишутся? Уйма этих вопросов возникала у меня по ходу проектирования, но я как-то не запаривался, бегал по институту, разбирался со всем потихоньку.

Поначалу начальники отделов не воспринимали меня всерьёз, когда я появлялся со своими бумагами в отделе и спрашивал, с кем мне придётся сотрудничать, происходило следующее:

– А что, разработчику трудно самому прийти?

– Нет, я пришёл.

– Понятно, Вас как зовут?

– Алек.

– Алик, хорошо, Алик, подожди чуток, – после этого начальник снимал трубку, накручивал номер и говорил:

– Григорий Дмитриевич, привет, это гидравлик (электрик, охрана труда) тебя беспокоит. Слушай, кто у тебя участком металлопластмассовых втулок занимается? Рейн, а, понял, Гарри Моисеевичу в пару, шучу, шучу. А чего, ему самому тяжело до меня дойти, пацана прислал, – затем начальник поднимал голову и спрашивал: – Как Ваша фамилия?

– Рейн, Алек Рейн.

После этого меня знакомили со специалистом, который в дальнейшем вёл работу по этой теме.

Поначалу меня водили носом по моей писанине, указывая на то, что так технические задания не составляются, объясняли, как надо, я переписывал, вникал в нюансы работы гидравлических, пневматических, электрических систем, и начиналась предметная работа.

Через полгода в очереди в столовой я услышал, как у меня за спиной шептались две девчонки: «вон, видишь, парень в чёрном свитере, он вторую по объёму тему в институте ведёт, а сам только на четвёртом курсе в институте учится». Не знаю точно, была ли эта работа второй по объёму, но то, что она была не последней, – это точно. Но скажу, не соврав: меня это вообще не занимало никак, мне думать об этом было некогда, крутился как заяц – было страшно интересно.

Из-за острой нехватки времени, скорее, даже из-за того, что постоянно думал о работе, я получил пару на экзамене по горячей объёмной штамповке – единственную двойку за все годы обучения. Читал нам курс ГОШ Владимир Григорьевич Кондратенко – блестящий специалист в этой области и отличный мужик. Я, признаться, курс его слушал вполуха – занимался холодной листовой штамповкой и менять профиль не собирался, зачем, думаю, мне голову забивать, на троечку как-нибудь да сдам. И сдал бы кому-нибудь другому, но Владимиру Григорьевичу – шалишь. Вопросы-то все, по сути, были ерундовые, помнится, один вопрос назывался так: «Выталкиватели заготовок на прессах для ГОШ». Так как я понятия не имел, как они выглядят, я напридумывал этих выталкивателей с десяток, думал, вдруг угадаю. Не угадал. Потом я из интереса глянул, что это такое – оказалось, проще гороха, на кривошипном валу пресса маленькая кулиса, при повороте вала в верхней точке она наезжает на толкатель – и привет – деталь отлипла. А тогда выслушал меня, молча взял зачётку, полистал её и поставил неуд. Что ж тут поделаешь, я не расстроился, а даже слегка загордился, всё ж таки первая пара, а то мужики смеются, говорят, какой ты студент, институт закончишь и двойки ни одной не получишь. Это был последний экзамен зимней сессии, пошли в стекляшку в Булонский лес, отметили сдачу сессии, поржали над моей первой парой.

На следующий день на работе ко мне подошла девчушка, у нас были приятельские отношения, она заканчивала дневное отделение нашей кафедры и проходила практику у нас в отделе. Подошла и рассказывает:

– Слушай сижу вчера на кафедре у Шубина[6 - Шубин – доцент нашей кафедры Игорь Николаевич был её научным руководителем на преддипломной практике, он читал курс холодной листовой штамповки.], подходит Кондрат и говорит: «Ты почему Рейну пятёрку поставил по ХЛШ?» – «Он знал – я поставил. Натянул, может быть, немножко». – «Слушай, он мне вчера сдавал, ничего не знает, я ему пару поставил. Ну, ты ведь знаешь, так не бывает, если у студента по одной специальности знаний нет, то он и по другим, как правило, ничего не смыслит». – «Володь, это же вечерники, у них так бывает, может, он по специальности работает». Повернулся и ушёл, недовольный. Ты смотри, к пересдаче подготовься, не сдашь – засушит тебя, он мужик вредный.

Решил постараться подготовиться получше – готовился по экзаменационным билетам Кондрата, которые Володька Павлов, работавший в Технилище на кафедре, дружественной нашей, как-то раздобыл ещё перед экзаменами группы. Я, как человек очень умный – слава богу, курс по теории вероятности был уже пройден и отмечен высокой оценкой, – не стал даже проглядывать материал к билету, который попался мне при первой сдаче, тут нечего время тратить понапрасну, нечего гадать – вероятность того, что тот же билет выпадет снова, невелика.

Явился на пересдачу я в отличном настроении, всё у меня ладилось, материал я знал более-менее, был уверен – проскочу. В аудитории мы были вдвоём, я положил зачётку перед Кондратом, взял билет, пошёл к столу, по дороге заглянул в билет и чуть не сел мимо стула – это был билет номер двадцать, тот самый билет, на который я не смог ответить при первой сдаче и который я не стал учить, опираясь на знания теории вероятности и следуя простой логике. Посидев в растерянности пару минут, понял, что ничего не высижу, поднялся и пошёл назад. Владимир Григорьевич, продолжая изучать мою зачётку, поинтересовался:

– Что, уже готов?

Я начал мямлить про то, что я готовился, про теорию вероятности, невезение и готовность рассказать что-нибудь другое, не из двадцатого билета. Кондратенко, положив мою зачётку на стол, посмотрел на меня грустными глазами и произнёс:

– Ну, садись, давай поговорим.

И стал меня расспрашивать про мою жизнь, как я поступил в Технилище, как попал именно на кафедру обработки давлением, где работаю, чем занимаюсь. Заметив обручальное кольцо, поинтересовался, есть ли у меня дети. Ни одного по билету он не задал, немного поговорили об обработке давлением вообще, но спрашивал не по билетам – скорее его интересовала моя общая осведомлённость в ковке и горячей штамповке, а затем спросил:

– А почему ты не хочешь изучать горячую объёмную штамповку?

Я рассказал, что я думаю, и он ответил:

– Ты не прав. Лишних знаний не бывает, тем более что ты работаешь в профессии и хочешь продолжать в ней трудиться. Когда-нибудь ты пожалеешь, что плохо ознакомился с моим предметом.

Затем раскрыл зачётку, поставил мне оценку «хорошо», попрощался, велел передать привет Григорию Дмитриевичу и вышел. Признаться, я опешил.

А участок штамповки металлопластмассовых втулок был запущен на Кинешемском автоагрегатном заводе через год уже без моего участия, жаль, мне было бы очень интересно посмотреть.

***

В конце лета сестра жены рассказал, что у её школьной подружки мать работает в детском саду Министерства рыбного хозяйства, который располагался прямо в их доме, в котором жили она с отцом и матерью, то есть с моими тестем с тёщей. Малюсенький уютный детский садик, всё под боком, что может быть лучше? И мать эта обещала оказать протекцию в зачислении сынули в этот райский уголок. У меня состоялся серьёзный разговор с сыном, Мишута нехотя согласился обсудить некоторые аспекты жизни нашей, оно и понятно – мужик занятой, не до разговоров со старичьём.

Я рассказал, что денежек в семье совсем немного, а для того, чтобы жить интересно и хорошо, они нужны непременно, и если мама пойдёт работать, то денежек будет больше. Сказал ему, что он уже большой парень и в детском саду ему будет интересно, в общем, мы договорились попробовать. Конечно, он волновался, маленький же, было ему на тот момент три года семь месяцев, но пошёл без рёва – мужик. Первые несколько дней он слезу пускал: и когда собирали его и вели в садик, и когда забирали – надо же доиграть, но не истерил. Когда у меня была возможность я сам забирал его, придя, просил воспитателя вызвать его, Мишанька, разгорячённый игрой, выскакивал в коридорчик, где родители дожидались своих отпрысков, увидев меня, как правило, говорил:

– Сейчас, ещё чуть-чуть.

Обычно, дав ему возможность ещё с немного порезвиться, я аккуратненько, с помощью воспитательницы извлекал его из кучки ещё не разобранной малышни, и мы шли домой.

Мне нравилось идти вечером с ним рука об руку домой в девяносто девятый, беседовать, обсуждать что-то по-взрослому. Зимой, если было холодно, я старался говорить больше, боялся, что при разговоре он застудит горло.

Однажды во время такого зимнего похода от дома восемьдесят девять до дома девяносто девять мы увидели очень интересную картину. Шли мы обычно по тротуару вдоль трамвайных путей, расположенных параллельно проспекту Мира, беседуя с сыном, я поглядывал по сторонам и обратил внимание, что по стороне проспекта Мира, идущей в центр, нет движения совсем, в то время как по полосе, идущей в область, движение было довольно оживлённым. Пройдя метров двести, прямо напротив магазина «Океан» мы увидели преинтереснейшую картину: в центре обездвиженной полосы спиной к неподвижной армаде автомобилей, конец которой терялся в зимней темноте, стоял пузатый генерал милиции. Такую картину я видел впервые, поэтому мы решили постоять, поглядеть, что будет происходить дальше. Минут пятнадцать ничего не происходило, таких праздношатающихся зрителей собралось человек двадцать, как вдруг со стороны центра показались две стремительно приближающихся машины, которые, приблизившись, оказались двумя правительственными Зилами. Когда они подъехали к нему на расстояние около двадцати метров, генерал отдал честь и изобразил руками жест регулировщика, предписывающий поворот налево. Автомобили свернули налево и прямо по заснеженному газону подъехали к входу в магазин. Вся глазеющая толпа ринулась к магазину и облепила стёкла «Океана», но два крупных мужика, неожиданно материализовавшихся из вечернего сумрака, негромко, но убедительно рявкнули:

– Освободить проход.

Все мы, как люди законопослушные, властью пуганые, но всё равно наглые, моментально забрались на сугроб, оттуда всё было видно ещё лучше, хоть и на полтора метра дальше. Из первой машины вышли два человека в демисезонных пальто и прошли в магазин, их сопровождали три двухметровых мужика, надо полагать, телохранители. Приехавшие, войдя в зал, пошли вдоль холодильников, главный иногда заглядывал в них, останавливаясь и беседуя с каким-то перепуганным кавказцем, судя по всему, с директором магазина, лицо которого было белее его ослепительно белого халата, не помогала даже характерная смугловатость. Когда они подошли поближе к нам, в главном мы узнали Председателя Совета Министров СССР Косыгина Алексея Николаевича, пройдя треть расстояния, Косыгин повернулся и, судя по всему, что-то сказал телохранителю, наша галёрка выдвинула предположение, что он велел охране не задерживать покупателей, похоже, так оно и было, потому что охранник в ответ на реплику развёл руки в стороны, повернулся вполоборота к покупателям, теснившимся у начала прохода, и сделал приглашающий жест. Но наш народ не так-то прост, никто не поддался на эту дешёвую провокацию, за исключением одной не в меру любопытной бабёнки. Знаем мы эти штучки. Типа проходите, проходите, пойдёшь, а там Косыгин – опа – и подставил свой ботинок лакированный, наступил на него случайно – и кирдык: или умысел на теракт накрутят, или порчу государственного имущества в особо крупном размере, ботинок-то дорогой, но он его не покупал, всё государственное. А там всё: суд, ссылка, тюрьма, Сибирь.

И покупатели молодцы, никто не дрогнул, стояли стеной, не моргая.

Телохранитель тоже своё дело знал нехило, типа проходите, проходите, но, сука, так раскорячился в проходе, что сперматозоид не протиснется, однако одна бабёнка всё ж таки пролезла. И так шустренько, в одно холодильное корыто нос сунула, потом в другое, и глядь, а она уже под мышкой у Председателя Совета Министров СССР шебаршит, чой-то ищет. Ну, Алексей Николаевич – известный демократ, поначалу, может быть, даже хотел склеить её, но потом смотрит – уж больно суетная, решил просто поговорить. Что-то её спрашивал, а она радостная такая, всё лыбилась и головой кивала. Видать, рассчитывала, что что-нибудь под шумок похлебить удастся, ну, там, балычка или икорки, да где там. Кончил с ней говорить, обошёл торговый зал, сел в Зил – и только его и видели.

На второй день тёща рассказала, что директору магазина руки закрутили и прям на одном из Зилов увезли на Лубянку. Ну, это враньё, с собой его никто не увозил, это точно, а вот то, что его в подвале в тазу с икрой утопили, это мы прямо самолично с сугроба видели.