Алька. Кандидатский минимум

– И чего делать будешь?

– Немного, чеков пятьсот, себе возьму – одежонку какую-нибудь с Милкой прикупим, что-то ребята в МВТУ возьмут – остальное верну.

– А давай сами сделаем.

– А как?

– Я всё сделаю, я знаю.

– А как ты всё собираешься сделать?

– Да всё нормально будет, я знаю как.

– Ладно, я подумаю.

Свояку моему на тот момент было лет восемнадцать-девятнадцать – так, щегол неоперившийся, что он знает, как собирается менять, я не представлял, но вёл себя и говорил он очень уверенно, и я решил посоветоваться с умным человеком – Генкой Павлушкиным. Обстоятельно изложив всё произошедшее, я спросил:

– Как думаешь, Геныч?

– Алик, даже не сомневайся, евреи – это такая нация, насчёт всего, что касается денег, они не ошибаются, так что смело отдавай деньги, я уверен: всё будет тип-топ.

– Ты уверен? Да он щегол сопливый, обштопают его – он и глазом не моргнёт, а деньги-то – в рублях это восемь тысяч, хрен расплачусь, если что.

– Согласен, в делах житейских и ещё в чём-то он, может, ещё сопляк, но в деньгах – будь уверен, всё будет нормалёк, справится непременно.

Такая уверенность Генки в избранности еврейской нации в денежном вопросе поколебала мои сомнения, и решил ещё разок обсудить предложение свояка по обмену чеков, снова приехал к месту их обитания – к тёще на квартиру. Отошли на лестничную площадку.

– А откуда ты так уверен, что всё у тебя получится?

– Да я уже всё решил – нашёл человека, завтра едем.

– Куда едем?

– Куда надо. Нашёл у «Берёзки» нацмена, договорились обо всём цена его устраивает, но ссыт очень. Сам щуплый такой, трясётся, говорит: «Ви меня зарэжете за такие деньги», – но договорились, завтра встречаемся у метро, там, недалеко от «Берёзки». Поедем?

– Ну, давай рискнём. Менять будем четыре тысячи, тысяча – это наш бакшиш.

Утром следующего дня, взяв четыре тысячи чеков, мы шли к предполагаемому месту встречи, метрах в пятидесяти от него Лёшка остановился.

– Дальше я один, договорились встретиться вдвоём, увидит нас двоих – скипнёт, встречаемся здесь.

– Ну, давай, удачи.

Я остался ждать – ходил, маялся. Через пару часов появился довольный Лёха, протянул мне пластиковый свёрток.

– Держи, я же говорил, что всё в порядке будет.

Поймали такси, оба были на подъёме. Приехали домой, я открыл бутылку коньяка – как не обмыть такую удачную сделку? Налил свояку и себе, Алексей начал пить коньяк, а я решил пересчитать деньги. Достал из замусоленного полиэтиленового пакета толстую пачку купюр, сдвинул первую – это была сторублёвка – и обнаружил под ней лист белой плотной бумаги. Я стал лихорадочно перелистывать пачку в глупой надежде, что, может быть, в ней будет ещё хотя бы несколько купюр, но увы – там была ещё только одна пятидесятирублёвая купюра с другой стороны пачки.

Лёхе элементарно впарили куклу, выходит, Генка был не прав, не все евреи не ошибаются в денежных расчётах, во всяком случае, пока молоды. Увидев куклу, свояк мой, поперхнувшись, спросил:

– Это что?

– Кукла.

Он растерянно взял у меня из рук пачку резаной бумаги, начал её перелистывать, дойдя до середины, остановился:

– Там все такие?

– Все, кроме двух.

Задумавшись, он сказал:

– Я понял, как он их подменил. Деньги у него в таком же пакете были резинкой перетянуты, он их достал и отдал мне. Когда я пересчитал, он говорит: «На пакет». Я взял, положил деньги в пакет, он снова говорит: «Давай резинку надену». Я отдал ему пачку, он так кистью крутнул, надел резинку и отдал мне. Говорит: «Положи поглубже, не потеряй». Так всё и произошло.

Я снял трубку, позвонил Катьке.

– Катастрофа, мы сейчас будем.

Взяв с собой куклу и уцелевшую тысячу, прикатили к Яковлевым, я рассказал, как мы хотели заработать на обмене, вернул тысячу. Лёха подробно изложил все перипетии нашей бездарной операции, выпили, сели обсуждать, кто и сколько заплатит за наш просчёт. Катька вдруг заявила:

– А Яковлев и заплатит.

– А он-то почему?

– А он тут хорошо «Волгу» продал, вот теперь пусть и платит.

Жору недавно в самом деле развели при продаже чёрной «Волги». Продавал он её армянам, которые работали в связке с ментами, продавал за двадцать тысяч – десять через комиссионку и десять налом сверху. Получив десятку налом, поехали вместе с армянами в магазин, оформили продажу, он собрался ехать домой, и армяне любезно предложили подвезти его до метро. По дороге их тормознули менты – обэхаэсэсники, устроили спектакль – спекуляция и прочее – и великодушно отпустили, забрав наличные. Был у Жоры один хороший знакомый – начальник ОБХСС Союза, но Гутя зассал звонить ему при ментах. Поехал после разборки прямо к нему, начальник вызвал ментов к себе и тут же уволил, но деньги-то уже тю-тю.

Катька никак не могла ему простить этого промаха, вот и решила поквитаться. Коля эту инициативу тут же поддержал, заявив:

– Счёт один-один, второго тайма не будет.

Его можно было понять, но как мне потом глядеть Жоре в глаза? И я сказал:

– Нет, так не годится. Каждый должен понести свою меру ответственности. Ты, Николай, хотел продать без всякого риска, а так не всегда получается. Тебе, Катюша, всё не сидится спокойно, вот и нашла на свою жопу приключений. Мы – два мудака – влезли в дело, в котором не смыслим ни уха ни рыла, получили своё, поэтому предлагаю по штуке с каждого. Ты, Коля, теряешь штуку, каждый из нас возвращает тебе по штуке чеков. У нас с Лёшкой чеков нет, каждый вернёт тебе по две тысячи рублей.

Предложение даже не обсуждалось, всё признали, что так будет справедливо, выпили, я добавил Николаю:

– Я тебе в Питере дам человека, всё сбудешь по хорошему курсу.

– А откуда у тебя в Ленинграде знакомые?

– А у меня есть друг, в Грузии родился, а у него близкий друг – кавказец, директор овощного магазина на Невском, вот он всё у тебя купит.

– Алик, а не произойдёт всё так же, как сегодня?

– Обижаешь, всё будет по-взрослому, мамой клянусь, ты же сам с ним напрямую будешь общаться.