Алька. Технилище

– А на должности старших инженеров мы могли бы претендовать?

– Конечно, можем зачислить вас и старшими инженерами.

Предваряя наши дальнейшие расспросы, он продолжил:

– Я вас могу зачислить ведущими инженерами, главными инженерами проекта, – тут он повернулся в сторону начальника отдела кадров, – да, Виктор Сергеевич? – начальник отдела кадров утвердительно кивнул. – У меня штатное расписание в деньгах верстается, а не в должностях. Что захотите, то и впишем вам в трудовые при оформлении. А вот зарплату вам больше девяноста рублей не смогу дать.

Мы попрощались и продолжили свои поиски. Не найдя ничего подходящего поблизости, решили поискать где-нибудь рядом с Технилищем. Посетив несколько близлежащих предприятий, нашли искомое – в технологический отдел Московского электромеханического завода «Новь» требовались конструкторы и нас готовы были принять на должности инженеров-конструкторов с окладом в сто десять рублей, при этом наш ежемесячный заработок с учётом квартальной премии должен был составлять сто сорок три рубля. Двадцать шесть рублей – это была весомая по тем временам прибавка к зарплате, я стал бы пополнять наш семейный бюджет больше на двадцать два процента. Меня ещё как-то грело то, что в трудовой книжке у тебя появится запись «инженер-конструктор», при потенциальной возможности перехода в другое место позиция, на которую ты претендовал, была ясна – инженер. Потом, мне было очень приятно ощущать себя инженером.

Ясочка моя тогда, если находилась у ней свободная минутка от домашних хлопот или работы на здравпункте, вязала зимние женские шапочки. Заказчиц находила тёща, она работала в Гознаке, дамы покупали пятьдесят граммов мохера – тогда он был в большой моде, – называли свой размер, платили поначалу пять, а впоследствии десять рублей и получали чудесную зимнюю шапочку с тёплой подкладкой из ватина.

Людочка, надо сказать, если увлекалась каким-нибудь занятием, достигала в этом деле хороших результатов. Как-то она решила освоить индивидуальный пошив, чему-то обучилась сама, что-то узнала на курсах, которые проводила на дому какая-то очень известная портниха, но научилась и раскроить по своей фигуре ткань, и сшить из неё платье или костюм так, что не специалист с трудом мог понять, самострок это или фирменная вещь. Как-то раз мы стояли в очереди, за чем, не помню, в те годы стояние в очередях было делом непреложным – тотальный дефицит, на ней был очень красивый летний костюм, который она сшила из белой плотной ткани, причём сшит так, как шьют джинсовые вещи, – двойным параллельным швом. Стоящая за нами пара потихоньку обсуждала, фирменный это костюм или нет, муж утверждал, что вещь фабричная:

– Видишь, как швы идут параллельно, нигде не разбегаются, вручную так не сошьёшь.

Жена долго искала подвох и нашла:

– Нет, на фабрике шью на специальных машинах, там стежки совпадают правый с левым, а здесь в разбежку идут, но как классно пошито, с полуметра уже ни отличишь.

Вот такая у меня жена мастерица.

Не скажу, что у нас с моей Марьей-искусницей всегда была в отношениях сплошная тишь да гладь, отнюдь, до сих пор бывают такие грозы и бури – только берегись.

Первая наша серьёзная ссора произошла, когда Михе было с полгода, из-за чего – кто помнит? Устали и разругались вдрызг, Людмиле стало понятно – дальнейшая совместная жизнь невозможна. Собрала свои вещички в маленький чемоданчик, взяла Миньку и пошла к родителям, я как порядочный человек проводил её до трамвая. Нести сына или чемодан не помогал, как-то получилось бы, что я выпроваживаю жену с сыном и на радости несу чемодан. Проводил, позвонил Мишке Смирнову, он тогда ещё был не женат, встретились и загудели так, что чертям, наверное, было тошно. Днём трудился, вечером пил, и так два дня. На учёбу забил, а в субботу пошёл навестить сына, а как же, сын ведь у меня. Дрязги наши – это наши разборки, но у меня, извиняйте, сын, и что бы ни произошло, я всегда буду рядом с ним. Так вот, взяв пакет апельсинов, я заявился к тёще. Дверь открыла Людмила, выслушав цель визита, провела меня на кухню, принесла Мишутку. Я потетёшкался с ним, когда пришло время его кормить, она подошла ко мне его забрать, а я, вдруг почувствовав непреодолимое желание обнять её, обнял и посадил на колени. Милка сделала вид, что хочет вырваться, но вырывалась не очень энергично, чтобы я в самом деле её не отпустил. Поцеловались, она собрала свой чемоданчик, я взял его, посадил на другую руку сына, и мы пошли домой.

Через полгода история повторилась под копирку. Помнится, когда мы вышли из арки нашего дома, какой-то мелкий кавказец, увидев молодую женщину, весь облик которой выражает неизбывное горе, прущую в одной руке ребёнка, а в другой – чемодан, и шаркающего рядом мордатого охламона с кислой рожей, произнёс:

– А Вы не джентльмен.

Услышав в этот трагический момент, когда рушилась моя семья, когда я прощался навсегда с женщиной, которая была мне очень дорога, когда мой единственный сын отдаляется от меня, эту муть, я первым делом захотел зарядить ему в глаз, но сдержался, поскольку понял, что испугается сын, что этим я разрушу весь высокий пафос разлуки, и проследовал мимо этого горного козла, высоко неся голову и физиономию с трагичной, а никак не кислой миной.

Далее всё повторилось, хотя за это время Мишка Смирнов успел жениться, но не поддержать друга в драматичные моменты его жизни он не мог, в общем, пробухали с ним пару дней.

В субботу всё как положено – апельсины, встреча с сыном, поцелуи на тещиной кухне, а потом возвращение домой с сыном на одной руке и чемоданом в другой.

В третий раз после нашей ссоры Людмила в очередной раз решила покинуть мужа-подлеца и приступила к сбору вещей и складыванию их в чемодан, я стоял рядом, печально наблюдая, как моя семья снова сползает в пропасть, а в мозгах прокручивалась картинка, как она несёт сына и чемодан, как я весело провожу время с Мишкой, как прихожу навестить сына, как мы идём назад, уже несу свою кровиночку и пру этот клятый чемодан. И, задумавшись без мыслительного участия, мой организм произнёс:

– Мил! Ну ты хоть чемодан с собой не бери, чего его-то туда-сюда таскать-то?

Тут эта зараза расхохоталась, отшвырнула в сторону свои тряпки и полезла ко мне целоваться. Мало того, последние пятьдесят лет никуда не уходит, а уж как только ни ссорились. Нет, ну нормальный человек? Ну, хотя бы дня на три, я ж с Мишкой сто лет не виделся, так нет – и не собирается.

***

На работе заявления на увольнение мы подали в один день, Пал Иваныч долго увещевал, что из нас в отделе сделали вполне приличных конструкторов, а мы, неблагодарные, бросаем его в самые напряжённые минуты, как-никак, конец года. С первой частью мы соглашались, особенно я, действительно, два года работы в отделе изменили наши мозги и вложили в них начальные знания о технологии листовой штамповки, конструкциях штамповой оснастки, средствах механизации и прочее, но мы полагали, что какая-то и наша заслуга была в этом, и хотелось бы, чтобы она была отмечена не только словесно. Но на увеличение, даже самое небольшое, нашего содержания начальник не соглашался, ссылаясь на нашу ещё не достаточную квалификацию, отсутствие ставок, отсутствие финансов и отсутствие совести у нас. В ходе беседы Пал Иваныч поинтересовался:

– Ну и какую зарплату вам предложили?

– Сто десять рублей и премия как у нас.

– Ну, премия то ли будет, то ли нет.

– Так и у нас так же.

– Ну, мы-то всегда платим, есть план – есть премия.

– Так и у них есть план – есть премия, а когда плана нет, меняют руководство.

Разговор на тему смены руководства явно Пал Иванычу не понравился, и он переменил тему:

– Ну и чего вы из-за двадцатки место будете менять? Да хлопот больше, чем денег.

Такой разговор не понравился уже Саньке, он насупился, исподлобья поглядел на нашего молодого начальника и произнёс:

– А скостерить с Вас двадцатку – поди, не обрадуетесь.

Меня стал разбирать смех, я понял, что, если сейчас наша беседа не прекратится, начну ржать как жеребец, но Пал Иванычу такой оборот не понравился, он подмахнул наши заявления, заставив отработать положенный по закону месяц.

Куда деваться – отработали, а попрощались нормально, мужик он был хороший и как начальник мне нравился. Через тринадцать лет, когда я стал начальником аналогичного отдела, он был директором ВПТИ Тяжмаш и выручил меня, помог спасти план в моём отделе, который завалил предыдущий его начальник.

В начале последней декады декабря семьдесят первого года я приступил к работе в техотделе завода «Новь». Завод являлся структурным подразделением большого научно-производственного объединения, преимущественно занимавшегося оборонной тематикой.

Отработали неделю, а тут и новый 1972 год подкатил, через неделю я принёс справку на экзаменационный отпуск и убыл на сдачу экзаменов.

За время учёбы в институте я сменил три места работы, справки эти, как правило, радости у моих руководителей не вызывали, но и ни разу не было никаких проблем – dura lex sed lex.

В отделе работало человек шестьдесят, из них примерно двадцать конструкторов, технологи-литейщики, технологи-сварщики, технологи по переработке пластмасс и по бог знает чему, ну и, конечно, нормировщики и три-четыре металлодевки, так в промышленности называли металловедов – как правило, металловедами были женщины.

Были небольшие отличия в организации самого процесса проектирования: в ВПТИ мы чертили на ватмане, с ватмана в отделе копирования делали копии на кальке, с которых затем печатали чертежи. На заводе мы чертили на прозрачной кальке, с которой сразу делали чертежи. Не знаю, из каких соображений, может быть, из экономии, не нужен был промежуточный этап калькирования, но для конструктора это не подарок, работать на ватмане лучше и для глаз, и тактильно.

Преимущественно проектировали штампы для изготовления элементов электрических контактов приборов и соединений. У оснастки этой была своя специфика – малые размеры, но в целом больших проблем при проектировании это не вызывало. Проблемы возникли месяца через три, когда штампы мои пошли в изготовление.

В Тяжмаше всё, что мы проектировали, проходило жёсткий контроль, контролёр проверял за нами каждый размер, каждый допуск, пересчитывал технологию, смотрел правильность выбора материала отдельных деталей, чистоту их обработки, назначенную твёрдость поверхностей, и если огрехов было много, вызывал нас и возил мордой по чертежам, чтобы у нас в мозгах что-нибудь откладывалось, а если огрехов было немного и они не имели принципиальный характер, не запариваясь, исправлял сам, даже не сообщая нам об этом. В итоге мы были озабочены тем, чтобы не делать ошибки, но… сказать по совести, не очень заморачивались, знали, что тыл надёжно прикрыт.

Но на заводе контролёров этих не было вообще. Когда меня вызвали первый раз в цех, я шёл с лёгкой душой: что там могли предъявить эти чахлые слесаришки такому большому конструктору? В цехе меня ждала приятная неожиданность: я увидел своего одногруппника Борю Илькина, стоящего в группе поджидающих меня слесарей. Улыбаясь, он протянул мне руку:

– Здорово, а я смотрю на чертежах – А. Рейн, думаю, неужто ты? Точно ты. Давно ты к нам в техотдел устроился?

– Да месяца три уже.

– Ну, хорошо. Знакомьтесь, мужики, однокашник мой, в институте учимся вместе.

Познакомились, стали разбираться с причиной вызова, глянув, я охренел, если не сказать хуже, – накосячил я дико. Верхняя и нижняя плиты штампа, в котором надо было штамповать деталь, изображённую на чертеже, были изготовлены, но отштамповать её в этом штампе было невозможно. Как я такое нарисовал, я сам понять не мог. Деталь была довольно габаритной относительно тех, на какие мне приходилось проектировать оснастку в последнее время, при штамповке её заготовку надо было несколько раз переместить в штампе, каждый раз позиционируя на упоры, да вот только плиту я по привычке взял очень маленькую и разместить их было на ней негде. Немного покумекав, я понял, что положение, в которое я угодил благодаря собственному наплевательскому отношению, не критично, всё можно было исправить малыми силами: надо прикрепить к плите штампа кронштейн, по которому можно будет перемещать заготовку, и при этом на нём же разместить необходимые упоры. Сообразив это, я сказал:

– Да ерунда, сейчас всё исправлю, – и объяснил, что я предполагаю сделать.

Но всё оказалось сложнее, чем я предполагал, и один из мужиков это растолковал:

– Да, это ты толково придумал, только быстро не выйдет и не так просто.