Алька. Кандидатский минимум

Бугор наш как-то отбивался от них, но при этом старался не дразнить группу наших сопливых кураторов, и поэтому отпустить нас без присмотра было его ошибкой, впрочем, тогда мы об этом тоже не догадывались.

А виновато во всём руководство города, которое строило неправильные кинотеатры.

Кинотеатр, в который мы заявились, произвёл на нас неизгладимо яркое впечатление, и было чем. Логика местных властей, строящих такие дворцы, мудра и понятна – севера?, однако, в смысле Крайний Север – две недели весна, полтора месяца лето, две осень и десять месяцев зима, людям надо где-то провести время, поэтому-то нас так поразило то, что мы увидели. Огромное фойе кинотеатра, в сущности, являлось зимним садом с большим количеством раскидистых деревьев и растений, в зелени которых прятались скамейки и кресла, где можно было долгими полярными вечерами неплохо провести время. Но больше всего нас порадовал и удивил буфет – там наливали! Причём ассортимент напитков был как в хорошем ресторане – там мы и зачекинились. Изначально-то мы думали принять по рюмочке перед сеансом просмотра и всё. Мечты, мечты, где ваша сладость? Да что там рюмка, после наших спортивных упражнений по переноске носилок с бетоном – дождинка, упавшая в жерло вулкана. Пришлось повторить, повторили – вспомнили, что надо поесть, взяли чего пожевать, чего не помню, ну, под еду-то надо, конечно, было тоже по чуть-чуть. Вскоре стало понятно, что в кино идти нет смысла, так как не интересно никому, и вообще никуда не надо идти – надо сидеть, любоваться рододендронами, розами, аспидистрами, выпивать с друзьями, беседовать.

В место своего обитания мы явились часов в одиннадцать, неся на руках двух не выдержавших тяжести беспросветного труда козерогов, что навлекло на голову нашего бригадира очередную порцию люлей и очередное последнее предупреждение.

Крупным объектом, на который нас направили после трубы, было бомбоубежище – строители накосячили с гидроизоляцией, надо было исправлять. Гидроизоляция была очень современная по тем временам – была выполнена из полиэтиленовых листов с анкерными креплениями для фиксации в бетоне. Всё бы ничего, только рабочим надо было растолковать, что листы гидроизоляции между собой надо сварить, проинструктировать, как сварить между собой полиэтиленовые листы, и, конечно, предоставить оборудование для сварки, но что-то пошло не так – они просто не были сварены между собой, ну а поскольку здание бомбоубежища, как и положено, располагалось в земле, точнее, в вечной мерзлоте, то летом его заливало талыми водами, когда верхний слой этой самой вечной мерзлоты становился не вечным – в смысле таял.

Здание по периметру было уже откопано. Нам выдали топоры, которыми мы срезали модную, явно заграничную гидроизоляцию, после чего по старинке стали промазывать стены и крышу здания гудроном, который растапливали на кострах. Надо сказать, что это простое занятие не так про?сто. Пара ребят решила ускорить процесс, и один плеснул из ведра гудроном на стену. Гудрон – вещь капризная, то прилепится – не отдерёшь, то фиг прилепишь. Так и произошло, а поскольку он плеснул вбок от себя, то по закону, гласящему, что угол отражения равен углу падения, так вбок и отлетел, угодив в физиономию работающего рядом товарища, где и прилип, причём весьма основательно. Видно, решил, что его сюда и направляли. Ожёг, санчасть, скандал, и, как результат, отстранение нашего бригадира от должности и назначение нового. Вспомнили всё. Назначили нам бригадира из нашей же группы, двое его приятелей из нашей бригады рекомендовали его самому главному стройотрядовскому командиру – он работал на их кафедре.

Несмотря на все эти перипетии, за неделю-полторы мы отскоблили стены и крышу бомбоубежища от полиэтилена, обмазали гудроном и оклеили рубероидом – наша работа была окончена.

Какое-то время мы ещё сколачивали опалубку под бетонные основания для флагштоков, каковые планировали установить у входа в АБК «Норникеля», но всё когда-нибудь заканчивается – пришла, наступила сладостная минута определения размера наших заработков. Новый бугор ушёл на совещание, вернулся со списком и на классной доске написал наши фамилии и суммы заработков каждого. Все бойцы получили по девятьсот рублей чистыми, бригадир – тысячу двести. Такая разница вызвала недовольство у народа, руководил по сроку мало, за что? Впрочем, пошумели, покричали и легли спать.

На следующий день с утра нам выдали деньги, после чего нашу бригаду от греха подальше, чтобы опять не накуролесили, отвезли в аэропорт. Болтаясь по вокзалу, зашел в небольшой ювелирный магазинчик, разглядывая витрину, увидел серьги с бриллиантами огромной, как мне показалось, величины стоимостью тысяча семьдесят рублей. Поинтересовался у продавщицы:

– А как эти камушки в серёжках, нормальные?

– Да обалденные, привезли к новому году для плана, а кто их у нас тут купит? Два раза уценили, а толку-то? А камушки хорошие.

Я загорелся идеей: а что если купить Милке? За семь лет ни одного приличного подарка не сделал. Денег, конечно, не хватает, перехвачу у кого-нибудь из ребят. Пошёл обсудить с пацанами, но меня так обсмеяли и раскритиковали мою идею, что мне она тоже показалась неудачной.

А потом жалел, что послушал их – не в деньгах счастье. Хотя, конечно, и не в их отсутствии.

Рейс несколько раз откладывали – было мало пассажиров, улетели полупустым бортом во второй половине, в Москве были часов в девять вечера. На автобусе-экспрессе доехал до Лубянки, там подвернулось такси, дома был около десяти.

Гордо вручил жене немалые деньги по тем временам. Была суббота, в понедельник мне на работу.

Отработали мы сорок дней, в день отлёта в Норильске сыпал лёгкий снежок.

В конце августа поехали в Выксу с Тележниковым. После первых двух или трёх поездок я всегда стал брать в командировку колбасы – неважно какой, любой, какая была в магазинах: краковской – тогда она не была в дефиците, какой-нибудь варёной, а если была возможность, то сырокопчёной, ну и что-нибудь себе, конечно. По приезде всё раздавал: мастеру участка, где мы трудились, ребятам, работавшим под его началом, – мне это было не в лом, а парням было приятно. В Выксе это был дефицит, оплата по себестоимости, в каждый свёрток Людмила клала чек, полученный при покупке. Ну и ребята всегда готовы были нам помочь безвозмездно. Покупками этими обычно занималась Людмила, но перед этой поездкой она то ли была на даче с Мишкой, то ли ещё где-то, а мне лениво было этим заморачиваться. Санька тоже прошалберничал сборы в командировку, и к концу недели мы с ним совсем оголодали – питание в городских столовых быстро надоедало – было некалорийным и невкусным. Шли днём по Выксе, размышляя, где бы пожрать или чем заняться, чтобы не хотелось жрать, и вдруг смотрим – идёт навстречу женщина и тащит полную авоську, набитую краковской колбасой и пивом. Саня сделал стойку.

– Девушка, а где это Вы таким богатством обзавелись?

Это был тонкий ход, девушке было ближе к пятидесяти, девушка расцвела.

– В кинотеатре расширенная партийная конференция, в буфете колбаска, пивко, бутерброды с сёмгой.

Да, во время развитого социализма – время моей юности, молодости и зрелости, а родился я, как и большинство моих друзей, в первой половине двадцатого века – было полное равенство, но одновременно это было время тотального дефицита еды, одежды, предметов быта, в общем, всех тех пустяков, без которых как-то сложно жить. Не скажу, что в наше время люди падали на улицах от голода, но через тридцать лет после Великой Отечественной войны во многих местах Советского Союза – так называли раньше мою родину – молоко или мясо можно было купить, предъявив талоны. По сути, это была карточная система, не такая жёсткая, как в войну, но всё же.

Оскорбляло людей и то, что вся эта трескотня про существующее равенство как-то разбивалась о правду жизни, оказывалось, что есть кто-то, кто равнее прочих, как было тонко подмечено Джорджем Оруэллом. Все эти более равные кучковались вокруг парткомов, райкомов, обкомов и так до Политбюро.

Услышав благую весть, что рядом собралась кучка более равных, чем все, мы с Сашкой устремились туда: а вдруг они отвернулись на секунду от скатерти-самобранки, а тут мы – цап-царап – и бегом в свою норку с куском сыра в зубах.

Ещё на подходе мы увидели, что дорога к еде перекрыта двумя здоровыми бугаями с красными повязками, но голод – это сильный мотиватор, я сказал:

– Пойду, попробую протиснуться сквозь них, поглядишь: как они начнут мне руки крутить – кричи.

– Что кричать?

– А я знаю?

Я решительными шагами направился ко входу. У самого входа, состроив огорчённо-расстроенную физиономию, перешёл на лёгкую трусцу.

– Давно начали?

– С полчаса.

Матюгнувшись, роясь в кармане – то ли собираясь дать бдительным церберам мелочи на чай, то ли разыскивая партбилет, я пробежал мимо них и бегом помчался на второй этаж. Холл был пуст – истинные партийцы затариваются дефицитом не до, а после конференций, ну а мне, как беспартийному, и вовсе там делать нечего, и билет-то у меня в кармане был не партийный, а использованный в Митьковские бани, так что уж тут?

В торце зала одиноко скучала буфетчица, я подошёл, огляделся.

– Мне бутербродик с рыбкой сделайте двойной – не успел на работе пообедать, одну бутылочку пива откройте, две с собой, и килограммчик краковской. А-то в перерыве к вам не протолкнёшься.

– Это Вы верно сказали.

Буфетчица соорудила мне гвардейский бутерброд, поставила на стойку три бутылки пива, открыв одну, взвесила кило колбасы, завернула её в пакет.

Расплатившись, я подошёл к столику, стоящему недалеко от огромных витринных стёкол, сложил на него своё, точнее, наше богатство, после чего встал и начал не есть, а жрать огромный бутерброд, запивая его пивом из бутылки, наблюдая сквозь двенадцатимиллиметровое стекло, как Сашка пытается понять, что происходит со мной в глубине здания. Разглядев сквозь запылённые стёкла, как я невыносимо нагло, на его глазах наворачиваю что-то, демонстративно выпячивая своё мгновенно округлившееся брюхо, он рванул с высокого старта как с низкого и через мгновенье уже любезничал с буфетчицей. Что говорить – старая школа, тоже затарился колбаской, пивком – до конца командировки мы были в шоколаде.

В СССР для командированного колбаса копчёная или полукопчёная – это большое подспорье, не нужен холодильник, не успел или не нашёл, где пообедать, не беда – вода, кипятильник, чай, сахар, хлеб, колбаса и ты сыт.

Слава богу, в наши годы большевики – дай им бог здоровья – уже отменили карточки на хлеб повсеместно.

В той же командировке Воронин – мастер участка порошковых фильтров – умным советом произвёл революцию в нашем производстве пористых сетчатых материалов.

Одним из важнейших этапов технологии производства являлась до этого момента промывка сеток с целью их обезжиривания, это обеспечивало хорошую сварку слоёв материала при прокатке. Толпа доцентов-процентов, кандидатов, апсирантов, анженеров думала, как мыть, чем мыть. Мыли бензином, фреоном, дышали этой дрянью, потом везли в Выксу на завод, где эту грёбаную нержавейку, только в виде порошка, спекают при нагреве в водороде.

Так вот, Воронин, зная наши проблемы с мытьём сеток, спросил:

– А чего вы дурака валяете со своей сеткой, моете её, морочитесь?

Санёк с умным видом стал втолковывать туповатому мастеру, для чего мы морочимся, мастер ответил старшему инженеру:

– Да это понятно, а чего вы их не положите просто в печь водородную?

Сашка, не очень понимая ни ход мыслей простоватого мастера, ни того, что произойдёт с нашими сетками, поинтересовался:

– И что будет?

Воронин, удивляясь нашему хреновому знанию процессов, происходящих в металлах при высокотемпературном нагреве в безокислительной среде, ответил:

– Восстановится окисленный слой на ваших сетках, масла и грязь ваши сгорят и без следа улетучатся.

С этого дня мы перестали мыть сетки, что в разы упростило подготовку материалов к прокатке – один простой совет цехового мастера – толкового специалиста, а сколько пользы. Сонм доцентов, кандидатов, аспирантов, инженеров без малого десять лет, зная о существующей на ВМЗ технологии спекания порошковых материалов, не догадался засунуть перед прокаткой эту нашу клятую сетку в водородную печь. Если б не Мишка Воронин, так бы, наверно, до сих пор и мыли её во фреоне. Тут задумаешься, может, мы всё ж таки не тем делом занимались и нам нужно было найти другое применение для себя? Что-то попроще.

В сентябре меня на неделю загнали на овощную базу. Интересная вещь – пока работал слесарем, ни на одной овощной базе и ни в одном колхозе не требовались мои умелые руки, как только поступил в институт и начал работать техником-конструктором, всё, пошли овощные базы, колхозы и прочее. Наверно, поэтому нынешние либералы практически всю промышленность, которую большевики строили, под нож пустили – они вообще, видно, с этих баз не вылезали, ну и решили: а пошло оно всё нах…