Алька. Кандидатский минимум

Первым делом на «Норникеле» собрали нас в каком-то небольшом зале, где работник отдела кадров провёл с нами беседу, во время которой расспросил каждого, чем он занимается по месту своей основной деятельности, и о том, какой у него опыт в занятиях, связанных со строительством. Закончил он беседу строгим наставлением, что «Норникель» – это режимное предприятие, и о том, чем мы будем заниматься и что увидим, мы должны молчать до гробовой доски.

Нам выдали – урррааа – новые робы, каски, подшлемники, резиновые сапоги и противогазы, в комплект которых входила противогазная сумка и противогазная коробка с гофрированным шлангом, но без лицевой части. Бригадир наш поинтересовался:

– А это зачем, и как пользоваться без маски?

– Да у нас по территории завода не везде можно пройти без противогаза, а обходить долго, в рот гофрошланг берёшь – и вперёд. У нас маски все отрывают – нет смысла её натягивать. Проскочить-то через загазованный участок – это десять-двадцать секунд. Да вы все ребята молодые, если не хотите, можете не брать.

Взяли противогазы второкурсники, пара молодых пацанов – у нас в бригаде были всё ж таки реальные студенты. Я не взял – побрезговал, шланги все были кем-то уже обмусолены, потом жалел, что не взял.

Первое дело, которое нам поручили, – разборка сауны в кабинете главного инженера «Норникеля». Он вечером попарился с друзьями или один, а выключить нагреватель электропечки забыл – ночью и полыхнуло, хорошо дежурные подоспели – погасили, выгорела только парная.

На эту работёнку наш бугор подрядил человек шесть, попали и мы с Валерой. Сгоревший кабинет находился на верхних этажах огромного здания с названием «АБК»[10 - Административно-бытовой корпус.]. В этом самом АБК находились кабинеты руководства завода, администрация, бытовки и часть общежитий горняков, занимающихся добычей тех самых руд, из которых «Норникель» производил свою продукцию.

Я впервые попал в кабинет такого высокого начальника: из прихожей, где работали человек шесть референтов, помощников и секретарей, можно было попасть к директору или главному инженеру. Кабинет, в котором работал главный инженер, – зал, метров сто, ничем не примечательный, кроме размеров. В кабинете был рабочий стол главинжа с маленьким приставным столиком, в стороне огромный стол для заседаний, вдоль одной из стен длинный ряд стульев, с противоположной стороны небольшой журнальный стол со стоящими вокруг большими креслами. Из кабинета была дверь в небольшую комнату, из которой было два входа: в личные покои главного инженера, по описаниям нашего сопровождающего, там была трёхкомнатная квартира, где главный инженер жил, когда ситуация на заводе требовала его постоянного присутствия, или зимой в сильные снегопады. Другой выход вёл в небольшой зал со спортивными тренажёрами, из которого был вход в душевую с тремя душевыми кабинками и каменной скамейкой, какие бывают в банях, откуда была дверь в сгоревшую сауну.

Сауна выгорела основательно – обшивка стен и потолка обуглились, были повреждены огнём лавки и деревянная обивка двери. Наш сопровождающий сообщил, что наша задача – отодрать всё, что сгорело, вынести на улицу и выкинуть в специально приготовленный контейнер. Поскольку этаж высокий, то для ускорения работы мы можем пользоваться лифтом, но весь обгоревший хлам мы должны закрывать мешковиной, которая уже ждёт нас, и, главное, мы должны помалкивать, что везём, откуда и куда.

Работы было на два часа, но провозились мы пару дней, не меньше, главная проблемы была попасть в кабину лифта – они были всегда переполнены, и войти туда вдвоём с носилками было нереально сложно. Причём, когда ехали работяги, проблем не было, всегда кто-нибудь из них говорил:

– Давай подожмёмся, мужики, не пешком же парням с грузом до первого этажа пиндюхать, – и поджимались. Пока ехали вниз, кто-нибудь начинал нас пытать:

– А чой-то вы такое секретное везёте? Даже тряпку вам свежую выдали.

И всегда находился кто-то, кто сообщал:

– Да у Васильича, у Филатова, баня в кабинете сгорела, забухали, забыли выключить, когда уходили.

– Это у главного инженера?

– Да, у него.

Все всё уже знали, тайна, которую нам доверили, оказалась le secret de Polichinelle.

Практически всё, что нам приходилось выполнять после парной главного инженера, было зачисткой косяков, которые возникали в силу некачественного выполнения работ или ошибок при проектировании. Местное начальство не очень хотело, чтобы информация об их лаже стала доступна всем.

Следующим порученным нам делом стало укрепление заглушки в какой-то трубе и бетонирование то ли входа, то ли выхода из неё. Нас повели к этой трубе по территории комбината как раз через загазованную зону. Сопровождающий нас, подходя к зоне, глянул, что большинство из нас без противогазов, порадовал нас:

– Когда ветер есть, её раздувает, но сегодня видишь, как натащило.

Мы видели – метрах в двадцати впереди в проходе между цехами стояла на уровне их крыш маревая желтовато-белёсая мгла.

– Она не больше, чем метров сто, бывает двести, но это редко. У кого противогазы – шланги в рот и втягивайте воздух, там моторчика нет. Выдыхайте носом – не путайте. Кто опасается, идите налево, потом прямо, на перекрёстке направо до конца корпуса, там направо до перекрёстка. Там встретимся, а если нас не будет, сворачивайте налево – и бодрым шагом – догоните, мы спешить не будем.

У нас в группе была барышня Валя, работала машинисткой на нашей кафедре. Она и пара студентов пошли в обход, у кого были противогазы – сунули шланги в рот и зашагали за сопровождающим, а мы переглянулись и ломанулись в эту мглу. Кто-то побежал, я сделал десять глубоких вдохов, как перед нырянием в глубину и пошёл быстрыми шагами, считая их. Мгла была не беспросветной, видимость метров на пять имелась. На сто двадцатом шаге я сдох и глотнул немного воздуха. Шагов через двадцать-тридцать туман остался сзади, а меня пробил такой кашель, что я думал, что начну выплёвывать лёгкие, – то был привет от одной аспирантки. Обошлось, отдышался. Но все дни, что мы были на «Норникеле», даже малейший намёк на эту газовую смесь вызывал у меня дикие приступы кашля.

Поначалу двигались прямо, потом поплутали немного и в итоге где-то на окраине комбината подошли к какой-то трубе диаметром метра два с лишком, тянущейся со стороны завода. Мы проникли в эту трубу и дошли почти до самого конца, где увидели деревянный щит – заглушку. Сквозь щели был виден какой-то карьер или большая яма. Тут сопровождающий нам объявил:

– Снаружи будем бетонировать, надо укрепить заглушку так, чтобы она держала давление бетона.

– А к чему крепить-то? Труба гладкая, пришпандорить бы кусочки уголка или арматуры.

– Времени нет, придумайте, как сделать без уголков. Пойдём, покажу, где брус, доски, рубероид и инструмент лежат.

Думать не пришлось – идея пришла сразу, да и, наверно, других вариантов не было – в полутора метрах от заглушки закрепили, расклинив их в трубе маленькими клиньями, три бруса, развернув их градусов по шестьдесят друг к другу. В каждый брус установили в распор со щитом по несколько досок, попробовали раскачать – всё держалось намертво.

В субботу наш бригадир договорился с нашим куратором, и нас пустили попариться-помыться в бане одного из небольших цехов – сауна, горячая вода, бассейн, бильярд – сколько счастья.

В воскресенье решили пойти попить пивка, оделись по гражданке, купили в ближайшем продуктовом две трёхлитровых банки самого дешёвого сока и безжалостно вылили на газон – имели информацию, что пиво в пивной отпускали только в принесённую тару. Отправились в заведение, используя в качестве навигатора язык, тот самый, который, как известно, кого-то довёл до Киева. Ну, нам-то надо было поближе, и минут через сорок мы стояли в длиннейшей очереди в пивную, располагающуюся в здании котельной, отчего, видно, в народе сие заведение и именовалось «Под трубой». Было нас пятеро: Валерка Стратьев, я, пара пацанов из МВТУ и ещё один парень, попавший в строяк по знакомству. Дожидаясь своей очереди, узнали много для себя нового из истории города и комбината и о том, что пиво в пивной «Под трубой» – лучшее в союзе.

Буфетчица была женщина с понятием, увидев, что банки не мытые, сполоснула их без всяких просьб с нашей стороны и стала наполнять. Наливание пива она осуществляла весьма эффективным и очень эффектным способом, который я нигде больше не видел, – ставила банку на стол и открывала пивной кран на полную, струя била в дно, и через несколько секунд из банки лезла пена, какую она счерпывала чайной ложкой в широкогорлую склянку, которую держала в левой руке вплотную к наливаемой банке под углом. Счерпывала она пену вращательными движениями правой руки, в которой она держала столовую ложку, причём вращала она руку с сумасшедшей скоростью. Пена в склянке оседала на дно, превращаясь в пиво, которое выливалось в тару клиента. Метод её, внешне странный, позволял не дожидаться отстоя пены – заполнение тары происходило моментально, и очередь двигалась очень быстро.

Пиво в самом деле было весьма приличным.

Затем нас направили готовить к эксплуатации железнодорожные пути на шлаковых полях – месте, где медный завод комбината сливает горячий (температура порядка 1000?С) шлак. Пути были уже проложены, мы их приводили в порядок – с правой стороны по направлению движения выравнивали откосы и делали канавку параллельно железнодорожной колее. Работы, я думаю, выполнялись для того, чтобы расплавленный шлак при сливе не плескал на рельсы. Работёнка была довольно нудная – копать шлак совковой лопатой не самое приятное дело, даже БСЛ – большая совковая (все говорили «большая советская») лопата, как известно, заострённая – не лезла, зараза, в этот самый шлак.

Были, правда, в этой работе и приятные моменты – работали на свежем воздухе, и было интересно поглядеть, как происходит слив горячего шлака. На путях, расположенных метрах в ста от нас, с интервалом в час выезжал тепловоз, который тянул за собой четыре ковша на рельсовом ходу – шлаковоза – с расплавленным шлаком. Останавливался, поочерёдно каждый ковш поворачивался, выливая на откос насыпи несколько кубических метров жидкого шлака, который, расплёскиваясь, быстро остывал, меняя цвет с ярко-жёлтого на розовый, затем на тёмно-красный, на бордовый, и, остыв, на чёрный.

Следующей нашей работой стало бетонирование входа, а может, выхода из трубы, в которой мы укрепляли деревянный щит. Нас привели на место предполагаемых работ, где мы увидели небольшой пруд, в его центре торчала из воды какая-то деревянная коробка, к которой на сваях были проложены мостки, а метрах в ста виднелась выползающая из роды пруда труба, проложенная в направлении комбината, на неё мы поначалу не обратили никакого внимания – мало ли труб на «Норникеле». На берегу перед мостками было здоровенное корыто для замешивания бетона, рядом с десяток носилок и несколько совковых лопат.

Сопровождающий наш был бодр, свеж и скомандовал:

– Готовимся к заливке, сейчас придёт бетон.

– А куда лить-то будем?

– Так вон опалубка над водой видна, туда и лить будем.

– Там же вода.

– Выдавим. Опалубка в рубероиде, когда бетон воду выдавит, прижмётся к стенке, всё будет нормально, только встанет чуть попозже.

– А что там вообще-то?

– Труба там. Помните, вы в ней заглушку укрепляли на той неделе?

А нам чего, начальник сказал – будет исполнено.

Пришёл бетоновоз, слил бетон в корыто – пошла заливка. Лили мы безостановочно часов четырнадцать, а чего не лить? Солнце же не заходит?

Бетоновоз сливал в короб бетон, наша цепочка крючников, поклаженосцев с носилками шла по кругу по дощатому настилу, раскачивающемуся под ногами, подходила к опалубке, сливала в воду жидкий бетон и шла к коробу на погрузку. Что там внизу? А может, бетон отжал опалубку и вылезает наружу и работа наша бесполезна, а остановиться посчитать объёмы нет времени – надо его не считать, а таскать. И таскали, таскали, таскали этот клятый бетон до дрожи в коленях часов шестнадцать, было два полноценных, обеденных перерыва – комбинат-то работал круглосуточно, и столовые тоже. Чего не таскать?

Кстати, столовые «Норникеля» мне понравились очень. Ассортимент и качество были как в хорошем заведении: блюда из мяса четырёх сортов – оленина, говядина, баранина и свинина. Четыре-шесть первых блюд, восемь-десять вторых, закуски, выпечка, молоко, сметана, кефир, и всё отличного качества. Маловато было зелени, но это понятно – севера?.

Бетон появился из воды, когда солнце было почти на дне колечка, которое оно описывало каждые сутки. Поднажали – через час бетон встал заподлицо с коробом опалубки. В школе были около трёх ночи, радовало одно – на работу надо было только на следующий день.

Проснулись часа в два дня, размышляли, чем заняться, и пришла мысль: а не пойти ли нам в кинотеатр? Чем ещё заняться в малознакомом городе молодым балбесам? Там же решили и перекусить – авось найдутся какие-нибудь бутерброды с пивом. Бригадиру нашему эта идея не покатила, но и препятствовать нам он не стал – чего они там могут натворить, в кинотеатре?

Надо признаться, что бригада наша была на плохом счету у руководства сводного отряда – самовольничали. По распорядку, придуманному, надо полагать, в ЦК ВЛКСМ, стройотрядовец должен был находиться в одном из трёх состояний: работать, спать или заниматься общественной деятельностью – и всё это на глазах проверенных комсомольских организаторов. Двум из этих требований мы вполне отвечали, но с третьим была полная беда – мы или отлынивали, или обещали и не выполняли, либо предлагали с использованием обсценной лексики следовать нашим доморощенным вождям по известному эротическому маршруту. Руководство это никак толком не могло понять, чем мы вообще занимаемся и откуда мы взялись на их голову, поэтому приглядывали они за нами с пристрастием.