49 оттенков индигово-сиреневенького

«А ещё перед тем, как в чужом доме вести себя по своим культурным традициям, следует убедиться, хотя бы в том, что хозяева их понимают».

Меня – пронзило стыдом и страхом, что я – упорола косяк. Он – добил:

«Например, я слышал про японские поклоны и кое-как могу изобразить. Но ни хрена не представляю, как правильно ответить на глубокий поклон благодарности. Так что извини, если что не так».

Встал, поклонился. Средним, как положено.

Выпрямилась, через силу, после него. В мозгу бурлило и бешенство, что он воспользовался ошибкой, и злоба на себя, что ошиблась, и стыд, что дура.

Вздохнула. Решила, что с Японией, пожалуй, много не буду.

Встряхнулась. Вопросительно посмотрела на камеру.

Он подумал, сказал:

«Это – фотоаппарат с полноформатной киноплёнкой. Снимает кадр в секунду. Можно выставить два и пять.

Я хочу посмотреть, как ты выглядишь на живых фото. И на случайных фото в резкий момент.

Всё снятое – под соглашением о неразглашении личных данных. То есть плёнка – тебе, оттиски куда-нибудь ещё – только с твоего разрешения.

Если не хочешь совсем – не будет.

Завтракай, ответ скажешь после завтрака».

Я повисела, решаясь поднять взгляд и заглянуть ему в глаза. Он начал отворачиваться к работе.

Торопливо вскинула руку. Подняла взгляд. Встретила. Не сдержалась – вздрогнула. Переламывая себя, в глаза ему маякнула «зачем вообще тебе это видеть?».

Он наклонил голову, скептически задрал бровь и сказал с весёлым сарказмом:

«Знаешь, если я тебе прочитаю лекцию про пересыщение рынка фотомоделей типовыми лицами, или про прохождение сигнала через фото или видео, это, наверняка, пролетит мимо. И ты начнёшь думать, что это какая-то сложная разводка непойми на что. Так что, может быть, мы сможем ограничиться тем, что я хочу на память пару фоток тебя у себя на кухне?»

Я, чуть подрагивая от напряжения взглядов во взгляд… как в драке насмерть, натужно вопросительно подняла бровь, ткнула в камеру и показала два пальца.

Он хмыкнул, сказал:

«Ну, пару тысяч, чтобы было, из чего выбрать лучшие»

Я отвела, наконец, взгляд, типа подумать. Показала британский «алл райт» и пошла к плите. Где ждала кастрюлька овсянки с ягодами.

Ну а после завтрака – грянуло.

То есть сначала был стандартный фототест. Который «я говорю, кто ты, эмоция и сообщение, ты – пробуешь показать это в камеру. Если сразу – не твоё, показываешь руками букву «хер» и я даю следующую. Иногда я вношу уточнения в образ и прошу поменять жесты и эмоцию».

Ну и дальше – по плану. «Улыбочку. Просьбу. Ладно. Теперь попробуй, «порву, сука»… не, как гопник… ладно, не будем. Попробуй «убью, тварь». Отлично. Теперь – «Ты – дурак?»… Теперь, с улыбкой, где ты пытаешься обратить в шутку что-то неприятное… уточню – пугающее. Ладно. Теперь, «ты – дурак?» с омерзительным презрением. Ладно, теперь, ты – княгиня, а там… ну, пьяный барон, и вокруг – бал».

С княгиней меня – заклинило. Не могла легко притвориться. Ну, потому что где-то в глубине души было воспитание деда.

А демон – упёрся. А я – поняла, что эта демоническая скотина выколупывает меня из-за моих зеркал. Стиснула зубы. И выдала княгиню.

Он – обрадовался и где-то двадцать эмоций-сообщений гонял этот образ. И я уже было подумала, что сейчас он попросит совсем в наглую показать что-нибудь противоположное от княгини. И уже собралась с яростью, чтобы вспомнить прошлый месяц.

Но он сказал:

«Ок, ладно. Для оценки – хватит. Теперь хочу несколько фоток в очень внезапной ситуации. То есть, заранее прости, но я хочу вызвать неуправляемый всплеск эмоций и сравнить с управляемыми.

Можно?»

Я подумала и посмотрела ему в глаза. И даже – заглянула в чай с углями. Пытаясь увидеть, что скрывается за просьбой разрешения.

Само собой, ничего не разглядела.

Так что – отвела взгляд в камеру и кивнула.

Он, вздохнул и сказал:

«Ир, сейчас мы – с тобой. Как бы забудь про камеру. Ну, нет её. И – ещё раз напомню, всё снятое – только твоё, кроме пары фоток лично мне».

Ну, я перевела взгляд на него. На подбородок. И кивнула. Мол – валяй.

И он – навалял. Так, что меня мгновенно проморозило ужасом. Накопленным ужасом. И ужасом, что я – всё.

В общем, он сказал:

«Ир, сначала – уточню, что соглашение о неразглашении покрывает всё совместное проживание. А не только после подписания. Понятно ли?»

А я – уже поняла, о чём. Уже застыла от стыда и ужаса. Но ещё цеплялась за надежду, что – нет. Он – ждал. Я уронила взгляд. И через силу кивнула. Стиснув в кармане когатану.

Он – сказал:

«Знаешь, ты, пока без сознания, орала и разговаривала. Так что – извини, я – знаю, что ты можешь говорить»

У меня – рухнуло. Оставив меня висеть в пустоте. Потерявшись. И пытаясь ухватиться хоть за что. Но – за что, я ждала от него. Повода. На стыд, на ярость, на лютую тоску, на вскрыться…

Он – сказал, очень мягко:

«Я смутно догадываюсь, почему ты боишься применять голос по людям»

Я начала дрожать. Чтобы не согнуться от нестерпимого сочетания «смутно догадываюсь» и – точнейшей формулировки «применять Голос по людям», которую, кроме меня, никто не знал. Мне было очень бешено, страшно и стыдно. От того, какая – я, и как неуклюже он делает вид, что не видит меня всю.

«Со мной общайся, как тебе удобней…»

Я не успела толком на это среагировать, потому как он – внезапно:

«… но я хочу уточнить, почему ты – в розыске».

И меня – выдернуло. Из стыда за себя в тупую ярость – в обиду на свою невезучесть, в злость на свою слабость, и в тупую ярость на Сергея. А ещё вернулся страх. Привычный донный страх, что меня – поймают. Допрос. Побои. Я – заговорю. И – всё. Так что лучше – сразу всё.