49 оттенков индигово-сиреневенького

Потом мелькнуло, что его точка зрения – офицер спецслужб. Который, судя по издательству, разбирается в общении. То есть во всех этих стилях, скрытых смыслах, гипнозе, закладках и прочем. И что это – его работа.

Ну а потом – покатилась лавина. Оценки меня и его. Всего.

Ну, начиная тем, что Шерлок Холмс бы легко сложил версию про самооборону от изнасилования… вытащив и посмотрев на княгиню. И попав под мой голос.

И заканчивая тем, что увидев, что – жесты, и я – вмысливаю, он подумал, что – нашёл, с кем отдохнуть от работы. Где – слова, слова, слова. Много болтовни. Очень часто – тупой, ни о чём. Или без единой мысли, вложенной в неё.

То есть… он, наверное, понадеялся, что – нашёл, наконец, с кем можно поговорить.

А потом меня накрыло стыдом и болью, что в его глазах, я – подводка от шпионов противника. Которую, просчитав его, подбросили втереться. И что это он во мне – демона, который ловит в лабиринт.

И я – застыла, погребённая осознанием, что мы… поймали бесконечный зеркальный коридор. Где оба думают про другого, что…

И всё сказанное и сделанное будет восприниматься через паранойю. С подозрением. Без доверия.

Хотя я…

А вот тут меня добило наглухо. Пониманием, что я сама – совершенно точно не смогу вдумать в зрителя что-то, что не хочу сказать честно и явно.

Ну, первую неделю в городе плакала от омерзения, как говорят пустое, или вообще орут как скот про рефлексы. Ну, слова-то вроде человеческие, но за ними – жрать, размножаться, опасность.

Глотком… чего-то в полную жажду, стало даже когда говорили одно, думая другое. Но – хоть что-то думая по-человечески.

Боялась, что сама разучусь общаться. И – покоробило. Вдумывать стала с трудом. Как бегать в воде.

А он мне – чётко и ясно.

Как будто – нет никаких коварных замыслов.

И, наверное, на самом деле – нет. А я всё это…

Дура.

И что бы ни сказала – это будет восприниматься, как работа агента. Так что самое лучшее…

И тут я поняла, что он меня опередил. Ушёл. И не вернётся.

Упала на пол, свернулась в комок и завыла от горя, что всё – так по-дурацки.

Где-то через час, когда стало пусто, я собралась. Встала. И пошла обратно в постель. Доделывать работу, на которую подписалась.

Увлеклась. Так что когда щёлкнул замок – вздрогнула. Мелькнула чуть-чуть, надежда, что – он. Потом сменилась страхом, что он пришёл меня выселить. Обречённостью, что – выселит. И горькой безнадёгой, что такого я и заслуживаю. Ну и ещё, может, милицию привёл сдать меня. Что будет правильно.

Смахнула слёзы. Встала.

Застыла. Ну, поняла, что счас – войду на кухню, и не сдержусь ни хрена. Рухну на колени, обниму его ноги и буду рыдать поверить, что я – не того. А он просто будет не иметь права вестись на это. Так что нехер позориться.

Успокоилась. Сцепила зубы. Сделала лицо. Пошла.

Вошла. В сумраки низовой подсветки. Он сидел за столом, разливал чай. Во вторую кружку.

Подошла. Посмотрела на чай. На шоколадный тортик, который он раскладывал в тарелки. Посмотрела на папочку на столе рядом с ним.

Начала беситься, что не понимаю.

Он – протянул мне папочку.

Открыла. Вздрогнула от шапки «Областной суд…»

Впилась взглядом.

Прочитала постановление, что моё дело о необходимой самообороне закрыто в связи с отсутствием состава преступления.

Потупила, что так быть не может. Попыталась понять, как – может.

Поняла, что – никак.

Подняла на него взгляд. И – прошептала медленно, внимательно шевеля ртом с непривычки:

«Так быть не может»

Подумала, и добавила:

«Ты – кто?»

Он замер. Посмотрел на меня внимательно. Потом спросил:

«Ир, ты как думаешь, что такое АКРИ?»

Подумала. Покачала головой. Потом – шепнула:

«Не знаю».

Он неверяще поднял бровь.

Меня – пронзило… горем, болью, что он думает, что я – играю.

И я заорала. В голос. Со слезами. В него. С заносом в него мысли со всей силы, не сдерживаясь:

«Я НЕ ЗНАЮ!»

Посидели секунду. Он – в шоке. Я – яростно глядя ему в глаза. И видя там – хохот с восторгом.

Я – уронила взгляд. Он сказал:

«Вау. Охренеть».

Потом добавил: