– А бывает, если чертёнок, зная, что ты его сожрешь, выбирает уйти? – спросил Люся.
Бобби задумалась.
– Да, было как-то…
– А ты не хочешь, ну, например, очаровать его, дабы он всё-таки отдал именно тебе своё сердце-уголек? – ехидно спросил Люся.
– Ещё чего! – встрепенулась она и дотронулась до руки Габи. – Если он изначально не очаровался, я никогда не стану выпрашивать любовь! Это унижение для меня! Корона только у меня! Ежели не так, интерес пропадает! Я чувствую страстное желание, чтобы по мне страдали, убивались, с ума сходили, душу в рай отправляли, и никогда не забывали, меня можно ненавидеть, но забыть – никогда! Я хочу оставлять след в душе, я хочу, чтобы обо мне помнили.
– А иначе?
– А иначе меня нет. Я мёртвая, будучи не в аду.
Бобби вдруг вся сжалась, обхватила себя руками, уставилась в одну точку и даже не моргала.
– Настоящая ведьмочка! – восхищённо молвил Люся.
– Бобби, ты живая, – осторожно Габи коснулся ее плеча.
– Да, живая, – встрепенулась она. Прикосновение Габи будто вернуло ее душу в тело, – спасибо! Как я устала от этого притворства… – прошептала она, – но концерт не закончен.
Бобби посмотрела на Люсю.
– А, знаешь, что самое прискорбное? – спросила она. – Я с самого начала говорю об этом…
– О своем… э-э-э чудесатом способе любить?
– Да. Я будто предупреждаю их…
– А Плюшевого уже предупредила? – перебил Люся.
Габи вздрогнул. Бобби опустила голову.
– Да, – упавшим голосом сказала она.
– И что же?
– … но в конце, перед тем как отдать мне свое сердце-уголек, они меня в этом обвиняют! Представляешь?! – Бобби кокетливо и надменно фыркнула, вновь вживаясь в роль.
– Ха-ха-ха! Их можно понять… Но все по-честному! Вот она любовь чертенки-уголька! Повезло тебе, Плюшевый! Эх, где мои восемнадцать!
***
Какими чудесатыми были посиделки на рёбрах, пока не приперся Люся и не испортил волшебство! Зато Габи забыл, что такое распущенные волосы, но и совсем запутался: когда же Бобби была искренна?
Но со временем она стала отдаляться от Габи, или подолгу молчала, когда они гуляли или лазали по кирпичным щелям. Габи чувствовал ее отрешённость и холодность, и думал, что Бобби потеряла к нему интерес.
И аппетит (если он был).
Может, он что-то делал не так? Обидел или ляпнул что-нибудь глупое? Сомнения заполонили голову Габи, но Бобби, как и прежде, была равнодушна и даже надменна.
Однажды они лежали на горящих дровах, глядели в потолок и болтали о всяком. Точнее Габи болтал, а Бобби привычно молчала и иногда тяжко вздыхала.
Габи устал говорить в пустоту, не выдержал, подвинулся к Бобби близко-близко и уткнулся носом в ее волосы. Он ожидал, что подружка треснет ему по носу или закрутит хвост в узел, ведь она была так безразлична к нему последние деньки! Но Бобби даже не пошевелилась.
«Пахнут сахарной ванилью!» – подумал он.
Для Габи с самого начала было понятно, что Бобби, скорее всего, женщина-ведьмочка, которой так обрадовался Люся, но сейчас, уткнувшись в ее волосы, Габи засомневался. Он почувствовал спокойствие и теплую радость. А, может, просто дрова сильнее разгорелись?!
Но в голове нарисовалась картинка: они с Бобби залезли к кратеру извергающегося вулкана, и ждали, когда покажется лава. Потом с бешеным восторгом ныряли в нее и скатывались к подножию! Так они бесились до изнеможения! А когда устали, свалились на землю и глядели в небо. Там бушевал фейерверк из горящих камней. Красота!
Теперь Габи чувствовал безмятежность и негу. А потом Бобби бы уснула, а Габи наблюдал, как красиво на нее падает вулканический пепел. И она бы крепко спала в этом черном пушистом снегу, а он защищал ее сон…
Но неожиданно, извергающийся вулкан потух, а застывшая лава больно сдавила грудь: настоящая Бобби повернулась к нему.
Габи зажмурился – сейчас подружка ему треснет по носу. Но Бобби неожиданно коснулась пальцами его щек. Подушечками она легонько дотрагивалась до кожи, и Габи почувствовал, как под ней вспыхнула кровь!
Бобби касалась его шеи и глядела на него влюблёнными глазами, будто в первый раз испытывала такое сильное чувство.
– Ты такой красивый!
Габи увидел, что она плакала. Бобби закрыла глаза и уткнулась в его щеку.
– Из тебя бы вышел вкусный глинтвейн, – шептала она, – краски пламенной осени: ярко-оранжевый, золотисто-коричневый, насыщенный ещё не тронутый поздним сентябрем зелёный, лучистый жёлтый… – бормотала она, прикасаясь подушечками пальцев до его губ. – Так бы и съела…
Она сильнее расплакалась.
– Ты навеваешь на пёструю осень, – повторяла она, – и она живая, словно в огне. Наверное, ты родился в сентябре? И ты живой Габи. Внутри твоего сердца горят угольки. – Она коснулась его груди. – И я тебя, кажется, люблю. А пахнешь ты сладостью, но с ноткой горечи, как булочка, в которую пересыпали корицу, бросили звёздочку гвоздики, и ещё… что-то ещё… – она уткнулась носом в уголки его губ и глубоко вдохнула, – да, это он – мускатный орех…
Прошло мгновение, и Бобби резко вскочила и убежала. Габи лежал на дровах и чувствовал на своих щеках ее слезы…
***
– Поздравляю, Плюшевый, мечты сбываются! Только вот любовь ее долго не продлится, сожрет тебя и забудет!
Наступил следующий день. Габи решил отправиться к философам и поделиться своим горем, но вроде как счастливым.
– Ну, спасибо, Люся, утешил бедолагу, – с укором молвил Игор.
– А что?! Правда-матка!
– Класс! – засунул руки в бока Габи. – Если твоя любовь не хочет тебя сожрать, значит, она к тебе равнодушна! Проблема в том, что моя неравнодушна, но мне от этого не легче! Жизнь в печке меня к такому не готовила!
Габи так запутался в чертиных играх, что сам не понимал, любит ли его Бобби или привычно хочет сожрать, как других бедолаг?
– Сочувствую тебе, Плюшевый мой! – печально молвил Игор. – Но ведь, выходит, она тебя за плюшевость твою и полюбила!
– Да, так и есть… Но это словно и козырь для меня, и билет в ад…