– А дальше, будь я человеком, развеяла бы по всему небу прах этого гада, чтобы следа на земле от этой твари не осталось! Хотя такие гады не улетают на небо, их пепел падает на землю, а потом на ней ничего не растет! Все дохнет, сколько ни удобряй, ибо мёртвая эта земля отныне. Но я жила тогда в камине, поэтому просто вышвырнула наружу его прах и испачкала хозяйский ковёр! Ха-ха-ха!
Она замолчала и задумалась.
«А я притворяюсь адским сорванцом, но на самом деле слушаю Шопена…» – подумал Габи.
– На самом деле, я только один раз прибила себе подобного, обычно я их ем.
– Как?! – встрепенулся Габи. – Ты ведь не каннибалка?!
Габи совсем поник. Влюбиться в маленькое исчадие ада! В его печке таких никогда не было! Хотя Люся его похвалил бы за такой выбор и даже позавидовал…
– Ты когда-нибудь любил, Габи? – спросила Бобби тихо-тихо.
– Да. Нет. Да… Не знаю! – Габи закрыл ладонями рот и весь сжался, опустив голову.
– Понятно… Ну, ты знаешь, как чертям суждено любить?
– Да, разговаривал с нашим местным мудрецом, он мне поведал, что у каждого своя любовь, – Габи выпрямился и с любопытством и грустью взглянул на подружку, – а какая твоя?
– Ты слышал историю о безответной любви бога грома и молнии к прекрасной певунье?
– Да! Почему ты спрашиваешь?
– Я почти так же люблю! Только мне взаимностью отвечают.
– Ещё бы! Ты такая красивая! – не думая пролепетал Габи и покраснел.
– Спасибо! – она печально опустила глаза.
– И где же ты прячешь своих несчастных влюбленных?
– Есть у меня заветный мешочек с черными камешками – сердцами моих жертв!
– Ого! Ты их и в самом деле ешь?
– Ну да, – она пожала плечами, – но это не совсем буквально… Я не поджариваю их в углях и не глотаю! – она расхохоталась.
– Это радует! – с облегчением выдохнул Габи. – Что же с ними происходит?
– Они будто потихоньку исчезают рядом со мной. Растворяются, оставляя свое крохотное чёрное сердечко-камешек.
– Ого! И ты так всех э-э-э ешь?!
– Нет, конечно! Только тех, кто мне нравится!
– А какие тебе нравятся? – с волнением спросил Габи.
– Мне нравятся тёплые и тонкокожие… – она вдруг всмотрелась в глаза Габи и, остановив взгляд на его губах, замолчала.
– Тонкокожие? – тихо-тихо с тревогой спросил Габи.
– Да, – она вновь ожила, – они отличаются внешней взбалмошностью и нарочито странным поведением, но я вижу, что это от внутренней ранимости и робости. Им сложно живётся в нашем чертином мире, и поэтому они надевают на себя маску. Вот такие мне нравятся. Они нежные и ласковые, как дети.
Габи молчал. Восторгом налилось его сердце, ведь она описала его самого, но присоединиться к другим черным камешкам он не желал.
– А почему ты называешь это любовью? – спросил он. – Может, это просто э-э-э здоровый аппетит?!
– Потому что я так чувствую! Если я не хочу сожрать чертенка, значит, я его не люблю!
– Но, погоди, если ты его сожрешь, любить-то некого будет!
– Так в этом и заключается моя любовь!
– Сожрать с потрохами?! – нервно икнул Габи.
– Да, именно так. Я по-другому не умею. Если на хорошенького чертенка у меня поднимается аппетит, я вокруг себя ничего не вижу! Только он один впереди! Я хочу разглядывать его, следить за ним, глядеть, как он ест, спит, жарит грешников, в конце концов! А когда я приближаюсь к нему, мне хочется касаться его лица, скул, щек. Проводить пальцами по губам, примкнуть своей щекою к его носу и нюхать, как пахнет его кожа. Трогать его шею, плечи и руки, говорить какой он красивый!
Она закрыла глаза и чуть не со слезами на глазах и растущим вожделением описывала свои переживания. Габи любовался ею и подумал, что из нее вышла бы талантливая актриса.
– А потом сожрать?!
– Да! – воскликнула Бобби. – Образно говоря, поместить к себе в животик, поглотить, переварить и оставить в своей коллекции! Мое! Мое! Только мое! Вот как я люблю!
– И тебе его не жалко?!
– Жалко?! С чего это?! Да он счастлив должен быть, что удостоился такой чести!
– Быть сожранным?!
– И попасть в мою коллекцию! Неужели ты не понимаешь?! Это значит, что я его люблю, люблю, люблю! И никому не отдам! Пусть они пострадают немного, но я ведь так нежна с ними! Они словно мои музейные образцы! Я их обожаю, холю и лелею! И вообще я на чертят смотрю как на картины, на произведения искусства!
– … как на живые куски мяса! – хмуро добавил Габи.
– Да! Но это грубо звучит! Мне все же важно любить красивого, чтобы хотелось его трогать! Честно говоря, я такого не испытывала никогда…
Она вдруг раскраснелась и посмотрела в пол, пряча лицо. Габи увидел перед собой, скорее скромного ангелочка, но не кровожадную чертиху.
– В смысле?! – опешил он, – а все, что ты сейчас рассказала, ложь?!
– Мои фантазии, – тихо-тихо призналась Бобби.
– Ничего не понимаю! А кто же в твоём мешочке?!
– Я так красочно рассказывала, лишь потому что сильно мечтаю об этом… – она виновато подняла глаза. – Тех, что в мешочке я, наверное, все же не любила. Только сейчас это осмыслила… – она пристально глядела на Габи: что это было для тебя.
Бобби замолчала. Речь зашла о сокровенном, и она опять опустила голову, лишь бы не глядеть на Габи.
– Мне нравилось, как они меня любят и теряют себя ради меня. Я любовалась собой рядом с ними. А потом, когда насыщалась, живо избавлялась, забирая их сердца… Под конец я даже чувствовала к ним отвращение, хотелось поскорее избавиться, что я и делала…