Сказки о любви

– Два изменника изгнаны на землю. Роберта и Габриэль…

Голос ещё что-то сказал, но Игор и Люся не слушали. Расхохотавшись, они крепко обняли друг друга. Дети спасены!

***

Много лет прошло с тех пор. Игор и Люся место жительства не меняли: не в их годах нестись стремглав навстречу приключениям.

Хозяином их был молодой человек, а вскоре он привел в дом свою возлюбленную.

Вместе им нравилось улечься на траве в саду и, обнявшись, глядеть на небо.

– Знаешь, мне пришла в голову забавная мысль! Посмотри на луну внимательно. Что ты видишь? – спросила она.

– Э-э-э… Женский лик?

– Серьёзно? Я тоже!

– Да. Она похожа…

– … Э-э-э… Оперная…

– Певица! Ха-ха-ха!

– В самом деле! Глянь, она, словно взяла минорную ноту, но не успела ее спеть и застыла навеки! И невидимые слёзы катятся по мраморным ланитам… Забавно!

– Удивительно, я тоже об этом думал!

– Просто мы с тобой прилетели с одной чудесатой планеты!

– Согласен! Может, напишешь об этом?

– Обязательно!

Матерь Несчастных

Я лежала неподвижно. Передо мной висели часы, и я весь вечер не отрывала взгляд от секундной стрелки. Она двигалась синхронно с моим сердцебиением. Вот бы уже остановилась, и я умерла: утомила эта жестокая пытка…

Я ждала… Послышалось шуршание у двери: казалось, кто-то крался снаружи. Мимолётно в нос ударил запах мокрой земли, дождя, чайной розы и… смерти. Я закрыла глаза, окунулась в этот манящий аромат и четко ощутила, что кто-то умер. Так пахла моя мёртвая (вот уже лет пятнадцать) радость. Она представляла собой чайную розу, ее нежные бутоны ещё не сгнили, и истончали лёгкий немного терпкий сладковатый аромат. Застарелый. Она похоронена глубоко под землёй, но она словно ещё живёт, словно надеется на спасение и ждёт, когда тяжёлые комья земли исчезнут, и вновь ее лепестки понежатся на солнце.

Но пока она томится под землёй, а та, что похоронила ее, спешит ко мне – моя названная мама.

И вот тонкие ароматы розы притупились, а от двери сильнее потянуло запахами сырой земли, дождя, скошенной травы и похорон. Последний усилился и почти затмил другие ароматы.

Слезы брызнули из глаз: я наконец-то дождалась ее. Мой тайный друг, моя смерть, моя названная мама снова пришла ко мне. Я чую ее запах – нежный запах трупной застарелой грусти. Так пахнет воздух в доме, который покинули на несколько недель, оставив в нем срезанные розы в хрустальной вазе. В ней налита вода, чтобы цветы медленнее и мучительнее умирали. И свет там не горит, и ни одной души… Этот запах немного пугающий, но такой родной и любимый.

Секундная стрелка и не думала останавливаться, как и мое сердце. Пусть – явилась темная гостья, но я пока не хочу умирать.

Вот она тихонько почти на цыпочках подкралась к двери. Я услышала громкий шорох, будто что-то скрепки по потолку – она слишком высокая, задевает потолок макушкой. И вот она осторожно постучалась костлявой рукой.

– Эй, есть кто?! – спросила тихонько.

– Ты пришла? – я, плача на ходу от радости, бегу к ней, спотыкаясь о разбросанные вещи.

– Пришла, пришла… – она кряхтит, – к тебе, родненькая, как по расписанию…

И вот она встала передо мной: высокая – метра два с половиной, но вся скрюченная, в чёрных рваных одеждах. Ветхая ткань просвечивала, и я увидела, что под ней одни кости. Она – сплошной скелет, и вид ее ужасающий, жуткий. Но я знаю, как мягок ее голос, как может улыбаться ее безжизненный череп, как она прихрамывает на одну ногу и иногда так нелепо трогает себя за крестец, будто он разболелся. Вид ее ужасен, её предназначение – пугать тоской, вгонять в дикую печаль и панику, но только я знаю, какая она добрая и ласковая. Вот она взглянула на меня пустыми чёрными глазницами, и из них светящимися тоненькими струйками опустились слезы на скулы.

– Мое ты сердце несчастное, печалинка моя, опять тебе одиноко?

– Одиноко, одиноко! – я, рыдая, крепко обняла ее похрустывающий скелет.

– Как это мы с тобой похожие такие вышли, – бормотала она, гладя костлявой кистью мои волосы. – Я предназначена пугать, но только лишь притворяюсь страшной, мне так неохота людей в страх вводить… Вот и болею периодически от того, что притворяться приходиться постоянно. И ты такая же: все засмеивать научилась, обо всем хохочешь как ненормальная, а внутри ревешь белугой. Хохотушкой прослыла, а на самом деле – вот она я – твоя печаль вселенская пришла… Звала меня, да?

– Звала, звала… – плакала я. – Спасибо тебе, Мама несчастных, спасибо, что хоть ты у меня есть, хоть тебе я могу поплакаться и не притворяться, что мне радостно на радость другим. Ведь эти другие не хотят меня знать грустной и печальной. Им не нужна я такая…

– А мы будем пить чай?

– Конечно, хочешь, я даже помою кружки?

Я усадила любимую и единственную гостью за стол. Он был сплошь заставлен грязными стаканами, липкими от сахара ложками да крошками от сушек и хлебцев. Сама быстренько вымыла посуду, что стояла в мойке уже много дней.

– Ну, рассказывай, как самочувствие твое, доченька? – участливо спрашивала гостья.

– Ах, мамочка моя, тело мое такое тяжёлое сделалось, я ощущаю его как нечто пластилиновое и чуждое мне, и нужно набраться сил, чтобы дотащить его до ванной и умыться… А так не хочется, такая непосильная ноша это для меня! Но я заставляю себя, боюсь, что если не заставлю, совсем слягу… – болтала я, – но вот ты пришла, и я словно ожила немного!

– А ты хоть ешь что-нибудь, сердечко мое? – заботливо поинтересовалась она.

– Да, только это радость и несёт… Хотя иногда еда как пепел или пенопласт… Я всё жую да жую и плачу, потому что вкуса не чувствую…

– Ох, ты моя печалинка, все, как и у остальных моих детишек… А что это у тебя тут лежит?! – она приблизила череп к краю стола. – О! Глянь-ка! Муха! – гостья осторожно поместила ее на костлявую ладонь. – Да жирная такая! И давненько она у тебя тут лежит мёртвая?!

– Да недели две… – печально сказала я, опуская голову. – Я ее специально не выбрасываю. Пусть, думаю, лежит – греется. Она немного сглаживает мою печаль, с ней не так одиноко…

– Понятно… – только и сказала гостья. – А кот твой где?

– Да залез куда-то и не выходит. Он, наверное, хандрой тоскливой от меня заразился.

– Заразился?!

– Ага. Неделю на подоконнике спал, даже есть не просил.

– Беда…

– А сейчас под кровать залез и не выходит… Я его оттуда пыталась вытащить, а он будто не узнаёт меня, зашуганный какой-то. Мне даже показалось, что он телом здесь остался, а душой куда-то переместился… Туда, где есть радость.

– Да, выходит, я не к тебе одной пришла! Интересно, в каком образе он пожелал бы меня увидеть?!

– Гигантской собаки! – я нервно хохотнула.