Тегеран-82. Побег

– Марточка, сними, пожалуйста, обувь! – сказала ее спине моя мама.

– У меня кеды чистые! – крикнула Мартышка из моей комнаты и захлопнула дверь.

– Они у тебя не подслушивают? – она кивнула в сторону двери.

– Да вроде нет… Не знаю! – растерялась я.

– Тогда переходим на «па», – нашлась Мартышка и резво затараторила: – Ропа-бертпа припа-глапа-силпа мепа-няпа в папа-лапа-тупу…

– Чего-чего? – у меня зазвенело в ушах. – Можешь помедленнее? Я ничего не понимаю! Какая папа-лапа?

– Сама ты папа-лапа! – огрызнулась Мартышка. – Ладно, подь сюды!

Она подтащила меня к окну, открыла его, чтобы в нем шумел вечерний Тегеран, занавесила нас обеих светомаскировочной портьерой и горячо зашептала мне в самое ухо:

– Через три дня у персов Новый год и послезавтра утром Роберт выписывается. А завтра вечером он пригласил меня отметить наступающий Новруз в свою палату. Представляешь, как здорово?!

Я пожала плечами: я не знала, здорово это или нет?

– Мне понадобится твоя помощь, – продолжала Мартышка. – Ты же мне не откажешь? Тем более, ничего сложного, фигня, а не помощь.

– А что надо делать? – спросила я, ощущая, как во мне что-то екает от неприятного предчувствия.

– Ты мне сейчас просто пообещай, – засуетилась Мартышка. – А завтра во дворе я тебе все объясню. Не при них же! – она снова кивнула на дверь.

– Я не могу обещать то, чего не знаю! – твердо ответила я.

– Блин, ну я же тебе говорю – фигня, а не просьба! Что ты за друг такой, которого по любому пустяку надо упрашивать, лебезить? У тебя больное самолюбие!

– Да не надо передо мной лебезить! – возмутилась я. – И самолюбие у меня здоровое. Помочь – помогу, обещаю. Но если завтра выяснится, что в рамках этой помощи мне придется делать какую-нибудь гадость, я не буду! Так и знай!

– Никаких гадостей, клянусь! Ни-ка-ких! – запела Мартышка, завернувшись в портьеру и пританцовывая в ней. В это мгновение она была и впрямь похожа на Карлсона, который напроказничал и теперь готовится вылететь в окно, оставив Малыша разгребать его проделки.

На следующее утро Мартышка позвонила по телефону и вызвала меня вниз в патио, где изложила план действий на вечер. Она пойдет в палату-люкс в восемь вечера, когда в конференц-зале начнут крутить кино и большинство наших будет там. А кто не пойдет, те точно будут сидеть дома: к чему им шляться по темному двору после «хамуша»? Я должна сказать маме, которая не ходит на фильмы, что иду на просмотр. Папа мой, по Мартышкиным соображениям, если и будет в зале, то пристально следить за мной все равно не станет. После начала сеанса я должна тихонько выйти, будто бы в туалет, и встать на лестничной клетке служебного входа четвертого этажа, откуда просматривается дверь палаты Роберта. Таким образом, дежурная медсестра со своего поста меня точно не заметит. Это уж Мартышка знает, потому что сама будет пробираться в гости к кавалеру с этой лестницы, и уже все проверила.

– Это он тебе подсказал? – спросила я, испытывая бурю противоречивых чувств. Я не была уверена, что это хорошо, что я собралась ей помочь. Но, с другой стороны, человека пригласили в гости на Новруз. Что тут такого? Просто если об этом узнают старшие, будет столько разговоров, что и праздник уже не праздник…

– Нет, он вообще понятия не имеет, что у нас запрещено ходить в гости! – откликнулась Мартышка. – Он просто пригласил, а я легко ответила, что зайду. Мужик не должен знать, что ради него совершается подвиг разведчика! – захохотала Марта. – Не то зазнается и оборзеет!

Легкость, с которой воспринимала ситуацию Мартышка, меня успокоила. И я стала относиться к событию как к приключению – вроде игры в привидения или в «Мамочку».

– Ну хорошо, я буду там стоять, и что?

– И то, что если на этаже вдруг появится кто-нибудь, кто теоретически может постучать в палату к Роберту, ты должна сначала тихонько стукнуть нам в дверь, а потом любым способом утянуть этого человека на дежурный пост и там отвлекать минут пять, чтобы я успела смыться по служебной лестнице. Ничего сложного!

– Марта, но как я пойму, кто «теоретически может постучать в палату к Роберту»? – взмолилась я. – У него же на лбу не написано! И как я буду отвлекать, если это, к примеру, местная санитарка?

– Местные пусть стучат, сколько хотят, и даже заходят, я просто спрячусь в спальне, – спокойно ответила Мартышка. – А захотеть зайти в палату может только лечащий врач Роберта, Грядкин, или кто-то из их отделения. Но, по-моему, по вечерам у них есть дела поинтереснее!

Поспорить с этим было трудно: Грядкин и в кино-то редко ходил, по вечерам у него обычно бывало рандеву с текущей пассией. Зачем ему после отбоя навещать пациента, тем более, не тяжелого?!

Я согласилась. Мартышка обещала покинуть палату своего ухажера не позднее десяти вечера, когда в конференц-зале закончится фильм. Я обещала в 19.50 подойти к служебному входу (он вел в госпиталь прямо из патио, а центральный – с «большака») и проводить Мартышку прямо до дверей, затем зайти минут на десять на фильм и затем встать на своем посту до самого его окончания.

Мартышка расцеловала меня и убежала выгуливать своего иностранного больного.

Я осталась на лавке в патио в гордом одиночестве и мне слегка взгрустнулось.

После того, как я связалась с Мартой, остальные со мной водиться перестали. Мы не ссорились, но мальчишки и Тапоян держались от нас в сторонке. Марта их все время гоняла, а я просто не звала составить нам компанию. В итоге они ответили нам тем же: занимались чем-то своим, а на нас не обращали внимания.

Но в этот ранний час и их во дворе не было.

Домой мне не хотелось, уроки я сделала и уже собиралась сгонять на последний этаж за какой-нибудь книжечкой из бимарестанской библиотеки, как в патио вышла Мухобойка. С Мартышкиными делами я давно ее не видела. Она улыбнулась, сказала мне «Привет, как дела?» и уселась рядом:

– Вы сегодня во вторую смену, что ли? – поинтересовалась я, просто чтобы не молчать. – С утра гуляете… Только что-то без книжки!

У Мухаббат и впрямь в этот раз не было подмышкой привычной книги.

– Я не читать, – ответила она. – Эмеретет-джан вызвалась провести меня по магазинчикам на Моссадык до работы. С этой войной некоторые из них только до обеда работают.

– О, это здорово! – одобрила я. – Мегерка – молодец!

– Кто? – не поняла Мухобойка.

– Ой, ну это прозвище такое у Эмеретет-ханум среди русских, не обращайте внимания! – смутилась я. – А как вы с ней общаетесь? Она же по-русски не говорит!

– По-таджикски, – улыбнулась Мухаббат. – У меня сестра на Памире живет, я там часто бываю, и язык знаю немного. Он почти такой же, как фарси, только произношение немного другое. Ну ничего, для девичьей болтовни нам вполне хватает!

– Класс! – снова восхитилась я.

И тем, что Мухаббат, оказывается, практически знает фарси, и тем, что она подружилась с Эмеретет – молодой помощницей тети Зины с кухни, которую Мухаббат тоже называла только ее настоящим именем – Зиба-ханум.

Я заметила, что Мухаббат никогда не пользуется привычными бимарестанскими прозвищами, величая наших по имени-отчеству, а персов – их полными подлинными именами, добавляя «ханум», обращаясь к женщине, «ага» – к мужчине и «джан» – к близким и детям.

– Наверное, она очень удивится, узнав, что она Мухобойка! – сказала я как-то папе.

– Не говори ей, обидится! – посоветовал папа.

– Не скажу, – согласилась я. – Но вообще она с юмором, может, и посмеется просто! Другие же не обижаются, хотя прекрасно знают свои прозвища! Тем более они не обидные, а смешные и добрые!

– Чувствуется, что твоя Мухаббат-джан воспитывалась в хорошей туркменской семье, – улыбнулся папа. – И вежливость у нее истинно восточная. Ведь в языке, в манере обращения человека к человеку, отражается не только культура народа, но и специфика взаимоотношений внутри этноса. Ты знаешь, например, что во всех тюркских языках – туркменском, узбекском, азербайджанском, киргизском – даже не существует «неуважительного» местоимения «ты», только «вы»?

Я помотала головой.

Папа рассказал, что, оказывается, смысловой оттенок обращения к младшим достигается за счет уменьшительно-ласкательных суффиксов в существительных и именах – братишка, сестренка. Например, мои младшие туркменские двоюродные братья и сестры называли меня Джамиля, а старшие – Джамиляшка. Во многих восточных языках существуют также специальные слова, употреблять которые дозволено только по отношению к тем, кто младше тебя, и никогда – к тем, кто старше. А слова «для старших» применяются к младшим только в особых случаях – в знак особой благодарности.

– Значит, для тебя наша Мухаббат – Мухаббатка?

– Ну да, она же младше меня.