Фарватер

– Тогда начнем.

Отправив защищать команду самых сильных картежников, матросы успокоились. Но ненадолго. Я часто забавлялся азартными играми в портах, так что немного времени прошло, прежде чем я нагнул их. Жульничал я или нет, но правда в том, что по мере того, как у меня настроение улучшалось, души матросов переставали находить себе место. И вот, когда ребята готовы были рвать на себе волосы, я проиграл. Я с досадой бросил карты на стол, откинулся, закинув руки за голову и воскликнул:

– Эх, ладно. Играйте во что хотите теперь, я свое слово держу. Только, – я посуровел, – после того, как поднимете топсель и отдадите рифы.

– Что? – переспросил не верящий в свое счастье боцман, который тоже был там в тот день.

– Поднять топсель и отдать рифы, бездельники! Ветер совсем ослабел, мы так и через год не доберемся!

Они послушно встали и пулей понеслись на верхнюю палубу. Только я хотел закурить, как обнаружил, что ушли не все. Хитч стоял, переминаясь с ноги на ногу, явно желая что-то сказать.

– У тебя плохо со слухом, матрос? Или ты слишком важная особа, чтобы поднимать паруса? – поинтересовался я.

– Я хотел спросить, сэр…

– Ну так спрашивай.

– Вы ведь поддались, верно?

Я с интересом посмотрел на него и сказал:

– С чего ты это взял? Я что, похож на вашего доброго папочку, чтобы делать вам поблажки?

– Я все видел, капитан. Вы могли бросить туза и победить.

– Я рассеян сегодня. Все, хватит задавать дурацкие вопросы и иди помогать своим товарищам, – я небрежным взмахом руки отправил его восвояси. Тот послушался, хотя весь его вид говорил, что мои слова не убедили его. Я проводил его взглядом, думая, зачем я все-таки устроил весь этот спектакль и не встанет ли это мне бортом. Впрочем, я зря боялся. Однако не все “мероприятия” на судне заканчивались так мирно.

Мы сидели в кают-компании за обедом. Все переговаривались, смеялись, хлопали друг друга по спинам, толкались локтями, рассказывали известные анекдоты. Атмосфера царила весьма спокойная и веселая. Разговоры матросов я не слушал, целиком погрузившись в свои размышления. Наша скорость падала, но ветер обещал усилиться, когда пробьет… Мой слух уловил какую-то раздраженную нотку в общем шуме, но я не придал тому значения.

Раздражение сменилось плохо прикрываемой злостью. Я махнул рукой. Но если ветер переменится, нам придется взять на бакштаг…

В другом голосе была четко слышна усмешка. Шум в кают-компании затих. Я одним ухом прислушался и как будто услышал слово “шлюха”, но в уме все еще высчитывал, на сколько дней мы можем опоздать, и можем ли мы обойтись без этого.

Вдруг в относительно мирной обстановке раздался рев, Роб, крупный матрос с темно-русыми волосами, сорвался со своего места, перепрыгнул через стол и прижал к переборке Дика, худощавого блондина с вечно хитрым выражением в глазах. Остальная команда шарахнулась от них, стулья с грохотом попадали. Роб тем временем громко прорычал:

– Скажи это еще раз, мразь, повтори, что сказал!..

– Сядь, – приказал я властным тоном, медленно вставая из-за стола и уперев кулаки в стол. – Сядь, или на закат ты сегодня будешь смотреть сквозь толщу воды.

Он перевел на меня взгляд покрасневших от злости глаз и нехотя разжал кулаки. Задира сполз на палубу, приложив руку к горлу и откашливаясь.

– А ты, – продолжил я. – Выйди и погуляй, если встать можешь. Поставишь свои задиристые мозги на место – вернешься.

Он изумленно посмотрел на меня – как я могу, он же жертва! – но все же поднялся и вышел, поймав торжествующий взгляд нападавшего.

– Будешь ухмыляться – пойдешь за ним.

Он недовольно взглянул на меня, но в итоге просто уткнулся в тарелку. Разобравшись с драчунами, я сел и вернулся к своим судоводящим мыслям.

Была тихая ночь, но ребята с тишиной и лично моей степенью выспанности мало считаются. Когда до меня сквозь сон донесся звук выстрела, я проснулся в холодном поту. Все остатки сна мгновенно улетучились. Выругавшись про себя, я стремительно встал и понесся на бак, в кубрик. Растерянные вахтенные стояли, озираясь и, видимо, только проснувшись (ну вы что, да ведь любой уважающий себя матрос должен поспать на вахте). Из кубрика вылетели, словно ошпаренные, матросы. Я быстро окинул их взглядом и определил, кого нет. Дик и Роб, поругавшиеся еще в кают-компании. Я сиганул в кубрик. Дик лежал на палубе, спрятавшись за койкой, прикрыв голову и выкрикивая какие-то ругательства. Второй стоял с пистолетом и со свороченной скулой, зло выплевывая кровь с осколками зубов. Против воли сердце мое дрогнуло. Прямо как тогда, успел подумать я прежде чем одним движением руки выбил пистолет из его руки и отбросил его в сторону. Вмешательство оглушило обоих. Но Роб быстро очухался и, вставая, заорал:

– Зачем вы его защищаете?! Он… он… тварь! Да чтоб ты сдох! – Я так и не понял, мне это было сказано, или все-таки ему. – Да я…

– Если ты можешь в открытом Море найти мне лишнего матроса, то прошу, хоть съешь его. А так он мне со своими двумя руками еще нужен. Дойдем до берега, так делайте друг с другом, что хотите, а пока вы у меня на судне, так потрудитесь поберечься, я ясно выражаюсь?

После того, как я проверил скандалистов на отсутствие серьезных ран, я вытащил обоих за шкирки на верхнюю палубу, к остальным, и крикнул, так, чтобы меня слышали и другие:

– То, что я вас не наказываю, не значит, что мы не можем начать прямо с сегодняшней ночи. Нате, – я бросил пистолет на палубу меж ними. – Хочешь узнать, что на флоте делают за убийство – убей его. Только деритесь, пожалуйста, на опердеке, потому что если вы мне прострелите борта, пробоины я заткну вами. Ну? Чего ждем? – я пытливо взглянул на Роба. – Только учти, что я знаю много видов экзекуции, уж поверьте мне.

Матрос поднял пистолет, бросил злой взгляд на бледного от страха Дика и вернул его мне.

– Вы их не накажете? – спросил Финк.

Я бросил еще один взгляд на синяки драчунов и ответил:

– Они сами себя наказали. А теперь спокойной всем ночи, мои скандальные девочки. В следующий раз, когда не поделите что-нибудь, лучше сразу зовите меня. Договорились?

Зевая, я ушел досыпать. Придя в нору, я мешком упал на койку и накрыл голову подушкой, чтобы быстро уснуть. Привычка взяла верх, и я оказался на палубе артиллерийского погреба, за упавшим шкафом, в ожидании того, что в бок мне сейчас влетит пуля. Когда это все-таки произошло, я вздрогнул и почувствовал, что меня кто-то расталкивает и ворчит:

– Как говорится, или ты перестаешь отлеживать бока, или тебе их намнут. Хорош размахивать своими лапами, заколебал уже! В шестой раз за неделю просыпаюсь от того, что кто-то дает мне по носу. Вставай, Бешеный!

Я подскочил, огляделся, но в каюте никого не было. Тут забило две склянки – подъем.

Если вы думаете, будто на этом подобные стычки закончились, спешу вас огорчить – нет. Но зато они быстро утихали. И я стал часто ловить на себе боязливые взгляды. Удивительно, однако. Я добился этих взглядов за одну ночь, не дав никому даже подзатыльника, тогда как мой командир не смог дождаться этого от меня за 20 лет.

Скоро мы должны были войти в другое течение, и я пошел сообщить об этом ребятам. Я уже полу-съехал вниз по трапу в кубрик, как вдруг услышал голоса. Неудивительно, конечно, матросы – болтливый народ, но до меня донеслось четкое:

– … капитан такой. Ты ведь только нанялся, верно?

Я узнал голос Лича, и понял, что он обращается к Гоби – юнге, жизни не видавшему, пороха не нюхавшему, как говорится. Я прислушался.

– А я вот слышал, – это подключился Дик, – я слышал, что он того… силком на флот затащенный.

– Ну конечно, – фыркнул Дон. – А в капитаны его каким ветром тогда занесло?

– Этого я не знаю, – раздраженно ответил Дик. – Но добровольцем он точно не был. Я даже слышал кое-что… Как-то раз, на шхуну нанялся парень, бывший годами эдак тремя младше капитана – тогда еще матроса.

Я понял, куда его кренит и нервно сглотнул. А он продолжал:

– На той неделе он – парень, значит – опоздал на вахту, а это у них там карается весьма серьезно. Ну… как, вы и сами знаете.

Да, Дик, знаем.

– … Ну и черт дернул нашего кэпа выпалить: “Сэр, он не выдержит”. “Что?” – командир евоный обернулся на него. Дюковский друг… или брат, не помню… еще за его спиной яростно жестикулировал, чтобы он захлопнулся, но это было против его обыкновения. – “С чего это?” “Посмотрите на него, это же видно” – Дюк указал рукой на мальчишку, а он-то был мелкий такой, щупленький. “Ты выдерживал в его возрасте” – с недобрым оскалом заметил командир военморский. Капитан наш покраснел, как рак, то ли от злости, то ли что. Брат его этак красноречиво провел пальцем по горлу и показал на него. Но было уже поздно. – “А сколько бы ты ему дал?” – спрашивает командир. Дюк подумал-подумал и говорит: “Два”. Командир тогда с напускной такой невинностью заявляет: “Вот незадача – боцман-то наш уже настроился на 20. Что ж, если тебя так тревожит его судьба, ты можешь разделить ее с ним”. Ну, и ясно, что было дальше.

– Тебе-то откуда знать, тебе ж до эв-эм-эфа как до звезды ручкой?

– У меня есть там друзья, – гневно, еле сдерживаясь, ответил Дик. И не соврал. Не знаю, действительно ли у него там именно друзья, но баковый вестник из него вышел отменный, и честный, что важно. Совсем как тогда, по странному ощущению в щеках я понял, что густо покраснел, но, как и тогда, не от злости. Стыд охватил меня, как если бы парни слышали слова командира: “Ты выдерживал в его возрасте”, сами. Я бесшумно прислонился к переборке и закрыл лицо руками.