Фарватер

– Отпусти! Мне работать надо!

Войдя в ее каюту, я бросил ее на койку. Она спросила:

– Наигрался? Все, иди к черту и дай мне помыть посуду.

Я не наигрался, если вам вдруг интересно. Я поцеловал ее оголившееся плечо и лег рядом.

– Отдыхай.

– А кто будет посуду мыть?

– Я могу.

Она хохотнула и сложила руки на животе.

– А ты умеешь?

– Обижаешь! Помню, в юности, когда я еще был юнгой, я мыл посуду до того хорошо, что ты бы в нее как в зеркало смогла бы поглядеться. Я даже приготовить что-нибудь могу.

Шеба хмыкнула и ответила:

– Вот только не надо мне на моей кухне устраивать камбуз. Мои гости – не матросы.

– Да большая часть твоих посетителей – рогатые!

– Здесь они не матросы. Здесь они – уважаемые и интеллигентные люди.

Словно в подтверждение ее слов с первого этажа до нас четко донесся звук бьющейся посуды и ругань.

– Ну-ну, сама интеллигентность.

Она мне не ответила. Вздохнув, Шеба свесила ноги с кровати, оглядывая палубу в поисках туфель, которые я с нее стянул.

– Я разберусь, ты лежи.

Она посмотрела на меня глазами, полными благодарности. Однако в следующую же секунду она, насторожившись, напомнила:

– Дюк, они – не рогатые, помнишь? Без кулаков!

– Ну разумеется, – ответил я, хрустнув пальцами.

Спустя несколько секунд подвыпившие драчуны вылетели из трактира почище чаек с гнезд.

Когда коммодор несколько недель подряд не выходил из каюты, я потерял терпение. Отмахнувшись от уже, судя по всему, привыкших к этому, членов команды и даже не постучав, я вошел в каюту. Я хорошо знаком с выпивкой, как вы знаете, так что для меня это зрелище не было очень отталкивающим или непривычным. В душной каюте стояла вонь, смешавшая в себе запах содержания всех бутылок на корабле, лицо коммодора, сидевшего на своем кресле, налилось всеми цветами радуги, а в глазах… ну, скажем, интеллект не светился. По каюте были разбросаны пустые бутылки, что-то посвежее, что-то повалявшееся уже несколько дней, а по палубе что-то разлито.

– Опа-на, а вот и мой новый офицер!

– Ну и как это называется? – осведомился я.

Тот улыбнулся, икнув и еле шевеля языком, сказал:

– Как это называется, сэр.

Я посмотрел на него, как на полоумного. Но прежде чем я успел что-либо сказать, он ответил:

– Это виски, – он поднял одну бутылку, – это вот… вино, – указал на другую, – а это, конечно же, ром! – он торжествующе поднял над головой флягу.

– Офонарел?! Мы уже 3 месяца тут якоря вымачиваем! Парни хотят в Море, и я тоже, черт тебя дери!

Хет явно хотел что-то ответить, но просто не мог.

– Если ты завтра не протрезвеешь, я тебе клянусь, я выкину тебя за борт!

– Выкидывай, мне все равно жить больше незачем… Я тебе даже спасибо скажу.

– В чем проблема?

– Ни в чем, дорогой мой друг, ни в чем.

– В таком случае, повода пить у тебя нет.

Я сгреб бутылки, в которых еще что-то осталось, намереваясь выкинуть.

– Нет, стой!

– Тогда говори!

– Да это… Муна.

– Кто?

– Муна. Моя жена.

– И что?

– Она погибла. 15 лет назад в стычке губернатора и южан.

Я молчал. Что я мог сказать? Вместо этого я мысленно раскаялся в своих прежних убеждениях.

– Я люблю ее. Больше всего на свете, – продолжал Хет с душераздирающей ноткой в голосе, в котором четко слышались слезы. – И вот однажды до меня дошли слухи, что… она… Знаешь, каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу ее. Она была такой красивой… А если бы только слышал, как она смеется! Все в ней заливалось смехом – глаза, нос, даже уши! Господи, я так ее люблю… У меня от нее остался сын, но я не могу его воспитать! Ты не представляешь, как сильно он похож на мать!.. У тебя есть избранница, Дюк?

– Да.

– С ней все хорошо?

– Да.

– Счастливчик, – даже с какой-то завистью протянул он. – Береги ее. В любом случае, теперь ты знаешь. Вот почему я стал тем, кто я есть сейчас. Трудно работать с теми, кто убил твою возлюбленную, ты со мной согласен?