Навстречу звезде

От неожиданности я не сразу нашёл, что ответить. А он продолжал давить. Несмотря на то, что он был мне едва по грудь, он будто окружал меня своим биополем, сдавливая и нарушая моё личное пространство, отчего найти слова было ещё сложнее.

– Что?

– Что-что? Слабоумный, что ли? Чё надо здесь? Чё следил за мной? На перо захотел? Сейчас устроим. Пошли, отойдём, – не унимался мальчик.

– Никто за тобой не следил, – сумел я вставить в его фонтанирующий монолог.

– А чё тогда тут делаешь?

– Уехать хотел из этой дыры, а билетов нет.

– Что дыра, это ты прав. Билеты тут все по связям выкупают, потом перепродают, но тоже всё за пару дней разбирают. Город большой, работы нет. И что, ты так и будешь сидеть здесь, пока билет на тебя не свалится?

– Не знаю пока.

– Иди за мной.

– На перо? – с улыбкой спросил я.

– Накормлю тебя.

И мы пошли куда-то по диагонали через площадь в сторону старых тополей, окруживших развалившееся здание котельной. Около упавшего дерева лежали мягкие пёстрые подушки от какого-то дивана. Они были накрыты полиэтиленом и, несмотря на весь окружающий пейзаж, выглядели чистыми. Беспризорник с удовольствием плюхнулся на одну из подушек и предложил мне последовать его примеру. Он достал из лежащего рядом рюкзака пакет. Развернул его и протянул мне.

– Угощайся. – В пакете лежало три хот-дога, обмотанные фольгой, и бутылка газировки.

За перекусом он расспросил меня о моей дороге, откуда и куда я двигаюсь. О себе же он не промолвил и слова, явно считая меня недостойным услышать его историю, не таким близким человеком. Удовлетворив своё любопытство и наевшись, беспризорник предложил мне идти из города по направлению к Бенетнашу в надежде, что один из автобусов меня подберёт. Я поблагодарил его за столь тактичное спроваживание, но сказал, что всё же покручусь на вокзале немного, быть может, появится отказной билет.

Снова отстояв очередь в билетную кассу и получив отрицательный ответ, я удобней сел на уличную скамью. В ожидании билета я смотрел на снующего попрошайку, накормившего меня, и на людей, ему подающих. На удивление чем хуже выглядел человек, тем больше была вероятность пожертвования. Старушки в затёртой одежде и сгорбленные под тяжестью житейского опыта почти всегда подавали, как и беззубые мужики, сплёвывая на землю, всё же подавали, кто деньги, кто сигареты или еду. Редкие, хорошо одетые люди просто шарахались от подростка как от прокажённого. Почему? Боязнь испачкать новое пальто или боязнь увидеть мир другим? Наверное, просто из пресловутого презрения. Но презирая других, всегда вызываешь презрение к себе.

Ещё раз я пошёл шаркать подошвами ботинок в ногу с очередью, и вновь билета не было. Я решил идти в сторону притягивающего меня севера. Время шло к вечеру, но я рассчитывал успеть выйти из города и добраться до какой-нибудь посадки или перелеска.

Ливень хлынул неожиданно и был такой силы, что я полностью промок за несколько секунд, которые мне понадобились, чтобы добежать обратно до вокзала.

Под крышей толпилось много людей, все толкались, будто с неба шёл кислотный ливень. Вдруг раздался чей-то крик: «Он пытался залезть мне в карман! Держите его! Вор!». Я сразу понял, о ком речь и, направившись к кричащей женщине, столкнулся с подростком, юрко продирающимся через толпу. В глазах его искрился азарт, он узнал меня.

– Стой здесь! Кстати, меня Роберт зовут, – выпалил он и поспешил дальше. Буквально через десять минут он вернулся с пакетом и потянул меня за собой.

– Что-то долго её нет, – бормотал он по пути к краю перрона.

Там мы остановились, поливаемые непрекращающимся ливнем. Подросток, явно чем-то встревоженный, отчаянно вглядывался в водную пелену, пока в ней не появился расплывчатый силуэт. Я с трудом мог разобрать, человек ли это, дождь заливал мне глаза.

Его подруга была, не знаю точно, аутистом или дауном, а может, это последствия какой-нибудь психологической травмы, в общем, она была не в норме. Она шла к нам мелкими шажками, не поднимая головы. Взгляд её казался неуловимым. Маленькие тёмные глаза постоянно ходили из стороны в сторону, будто повторяя движения довольно широких плеч. У неё был высокий большой лоб, ещё сильнее скрывающий глаза, и при этом миниатюрная детская нижняя часть лица. Гера была крупной девочкой. Её фигура не выдавала её половой принадлежности, кроме того, Роберт регулярно стриг ей волосы почти под корень. С его слов, так гораздо безопаснее. Беззащитной девочке-подростку, да ещё и слабоумной, не прожить на улице и недели. Извращенцев куда больше, чем кажется. Увидев своё превосходство и беззащитность другого, многие раскрывают невероятно омерзительные стороны души.

Она вымокла ещё хлестче, чем я. И Роберт быстро взял её под руку и повёл к тем тополям, где мы с ним ели.

Зайдя в разрушенное здание, мы прошли пару помещений и спустились по лестнице. Непосредственно на входе в подвал стояла металлическая ржавая дверь. Роберт наклонился и откуда-то из щелей в кирпичах вытащил большой ключ. Дверь со скрипом распахнулась, выпустив наружу резкий запах костра и грязных вещей.

Внутри было темно и сыро. Под ногами шуршали разбросанные газеты и упаковки. Роберт быстро юркнул во тьму, и загорелся первый огонёк свечи, затем ещё один и ещё, по периметру помещения подросток зажёг семь свечей. Они осветили грубые бетонные стены, в двух местах закрытые плакатами незнакомых мне музыкальных групп. В дальнем конце подвала возвышалось нечто, напоминающее кровать. Её основание было сделано из аккуратно сложенных газет, тряпок, пакетов, будто свитое птичье гнездо, на горе мусора лежали в изобилии подушки разного размера и несколько больших матрасов, всё это убранство было покрыто старыми пятнами, потёками, из разреза на одном из матрацев торчали пружины. Его мне и стянул с кровати и оттащил в противоположный угол Роберт.

– Та суперкровать наша с Герой, этот матрац тебе, не обращай внимания на дырку, зато он толще, – сказал мне мой сегодняшний друг и занялся своей мокрой одеждой. Он потушил одну из свечей и в тёмном углу, отвернувшись ко мне, дал переодеться Герде, затем сам сменил одежду.

– Она твоя сестра? – аккуратно спросил я.

– Да. Типа того, – ответил Роберт, – она попрошайничает у магазина овощей и фруктов, иногда помогает разгружать товар с машин и относит мусор за фрукты. Кроме того, много подпорченных каждый день можно набрать. Компот даже иногда варим. – На его лице, наконец, появилась улыбка. Такая детская, искренняя улыбка, напомнившая мне, что он ещё ребёнок. Кроме его роста и вот этой редкой улыбки, ничего не выдавало в нём незрелости. Он был боец, борец за жизнь свою и своей боевой подруги. Капли дождя смыли с его лица сажу и копоть. Его волосы оказались золотистого цвета, он был скорее блондином, нежели русым, как казалось до этого. Кожа была не по возрасту дряблой, на лице – морщинистой, глаза почти прозрачные, словно льдинки. На лице и руках множество мелких шрамов, на шее большой белёсый ожог. – Ей тринадцать лет, на год старше меня, в этом городе её нашёл, еле живую, по помойкам шарилась, там же и спала, в помоях. Как её не убили до того, как я нашёл, не понимаю.

– Гера, ты принесла нам что-нибудь поесть? Не стесняйся, он такой же, как и мы – беглец.

Девочка стояла в углу жилища, глядя в пол, и неуклюже пыталась снять с плеч маленький тряпочный рюкзачок. Роберт подошёл и помог ей. Забрав рюкзак, он прошёл в центр и высыпал содержимое на лежащую там картонку. Из сумки выпали яблоки и груши со смятыми потемневшими боками, и шлепнулись, как мокрая тряпка, штук пять давно переспевших бананов.

– О! Да тут целый пир! – воскликнул Роберт и бросил мне яблоко. – Не обессудь, но, несмотря на то, что ты наш гость, работа найдётся всем. Сходи, помой фрукты, пока мы приберём тебе спальное место.

Я вышел из жилья беспризорников и направился к бочке с водой, которую Роберт, как сказал, украл на ремонтной базе автовокзала как раз для этих нужд. За время моего отсутствия почти ничего не изменилось. Огонь от свечей скромно освещал помещение размером с гараж для одного автомобиля. Серые бетонные стены поглощали тепло огня, храня подвальную сырость. В углу, где мне отвели место, лежал матрац. На полу гнили толстым слоем газеты. На картонной имитации стола появились три кружки, наполовину наполненные какой-то жидкостью. Я положил яблоки и груши и сел на низенький табурет у нашего стола.

– Итак, – резко начал Роберт, встав со своего царского ложа, где он что-то шептал Гере, поглаживая её голову, – обряд посвящения таков: берёшь кружку, выпиваешь залпом, затем берёшь одно яблоко и одну грушу и идёшь к себе в угол, ешь и отправляешься в свои мечты до утра. Ясно?

– Да! – резко и громко сказал я, не давая повода усомниться в моих намерениях вступить в ряды «Беглецов». Хотя пока ещё я не знал, почему Роберт меня так назвал.

Сделав большой резкий глоток из кружки, я забыл обо всём. Это было что-то убийственное. Как, наверное, выпить лаву или как заставить сотни пчёл ужалить тебя в рот, нос и глаза. Напиток был будто смесью всех самых отвратительных вкусов и запахов. Но на счастье не оставлял послевкусия, и рой пьяных пчёл пламенным потоком понёсся в мой желудок. Я хотел было открыть рот, чтоб высказать свои впечатления, но Роберт жестом показал мне, чтобы я молчал и отправлялся спать.

Я никак не мог уснуть от холода сырого бетона, несмотря на матрац. На обрывке газеты, лежащей перед моим лицом, была напечатана очередная трагичная история из местного быта. Одинокий мужчина, пьющий каждый день перед работой стакан самогона и после работы ещё один, познакомился с женщиной, влюбился. Она, будучи ярой трезвенницей, с истерикой запрещает ему пить, он в первый раз за 15 лет едет на работу трезвым и сбивает ребёнка. Ребёнок, возможно, суицидник и прыгнул под машину. Но кто виноват? Любовь женщины – ведь забота о здоровье, безусловно, проявление любви? Мужик? Водка? Или виновато смоделированное однозначное предвзятое отношение к алкоголю? Виновата негибкость. Алкоголь не однозначное зло, а трезвость не однозначное добро.

День восемнадцатый, 5 сентября

Утром я проснулся от неприятного запаха сигаретного дыма. Роберт курил, не вставая с кровати, свечи почти догорели, в щели входной двери угадывался тусклый солнечный свет. С нагретого мной матраца вставать не хотелось, но Роб, энергично соскочив, жестом призвал последовать меня за ним.

Сбоку от здания был небольшой расчищенный от травы участок, где под пластиковым решётчатым ящиком сидел пойманный голубь. Роберт ежедневно ставил этот ящик, опирая один его край на палку, к которой была привязана корочка хлеба. Вытащив голубя, он без промедления свернул ему шею и сунул труп себе в карман. Ловушку он тут же восстановил. Вернувшись обратно к входу, Роб мастерски выпотрошил голубя и, сунув в обрезанную пластиковую бутылку тушку, сварил её на пламени газовой горелки. Обед был готов.

Затем он потащил меня куда-то дворами, пару раз мы перелазили через заборы и наконец вышли к трёхэтажному торговому центру.

Беспризорник сказал мне сесть на углу этого здания и просить милостыню. Сам же он занял позицию на небольшой площади у центрального входа.

Мне никто ничего не подавал, какой-то дед, проходя мимо, даже плюнул в мою сторону. У Роберта же дела шли на ура. Он суетливо бегал от одного прохожего к другому, иногда зачем-то тыкая в меня пальцем. Я сидел смирно, пока он не подбежал ко мне.

– Ну и улов… Драную собаку на угол посади, и то больше насобирает.

– Ты зачем пальцем на меня показывал? – спокойно спросил я.

– Да сегодня такая легенда была, что ты мой старший брат, больной на голову, а мне тебя содержать приходится, потому что родители пьют беспробудно.

– Лихо, хоть драму пиши.

– Пиши не пиши, а сколько надо я набрал.

И Роб поспешил обратно в сторону вокзала. По пути мы зашли в магазин промышленных товаров, где Роберт на всю мелочь набрал какого-то клея.

Мы спустились в подвал, Роб был сильно возбуждён, он рылся в тряпье и мусоре, пока не нашёл какую-то грязную кастрюлю. В неё он вылил весь клей, бережно сложив пустые тюбики в пустой целлофановый пакет. В эту же кастрюлю он что-то насыпал из кармана и, подобрав с пола деревянную палку, начал мешать содержимое. Он игриво поглядывал на меня, пританцовывал, словно варил какое-то шаманское зелье. Через некоторое время Роберт выбросил палку в сторону выхода и, не пролив ни капли, вылил из кастрюли получившуюся жидкость в пол-литровую бутылку. Он аккуратно поставил её на пол. Закурил сигарету, явно предвкушая удовольствие. Не докурив, он взял пакет с тюбиками и, выпустив туда сигаретный дым, вдохнул его вместе с парами клея. Меня заворожило всё предшествующее действо, поэтому я не отказался испытать на себе это сомнительное удовольствие. Закончив с ингаляциями, мы перешли к напиткам. Беспризорник достал откуда-то почти окаменевшие беляши в качестве закуски, но они не спасали от пойла Роберта-шамана. Это был тот же ужасный напиток, что и на моём вчерашнем посвящении.

Опьянев, Роберт рассказал, что с восьми лет блуждает. Началось всё с того, что он ушёл из дома и, заблудившись, питался на помойках, когда же полиция пыталась его поймать, ему удалось пролезть под забором и попасть на автовокзал, такой же, как и этот, там он спрятался в багажном отсеке автобуса. Автобус увёз его. После этого он попрошайничал и воровал где придётся. Точнее, на вокзалах, но на совершенно разных станциях. Он проворачивал свой трюк с багажным отсеком не менее пяти раз. Однажды его сильно избили такие же, как и он, вокзальные беспризорники. Но здесь он осел из-за Геры. В этом полузабытьи мы просидели много часов. Роб курил, дышал, пил, что-то несвязно рассказывал и, в конце концов, уснул.