Обыкновенный мир

С начала учебы прошло больше двух недель, но Шаопину все не удавалось поговорить с Хунмэй с глазу на глаз.

Он заметил, что Хунмэй стала ходить в красной клетчатой блузке – таких раньше у нее не водилось. Она изменилась до неузнаваемости. То ли на домашней еде, то ли еще каким чудом ее худенькие щечки заметно округлились. Стриженые в кружок волосы за полгода сильно отросли и теперь лежали по плечам двумя аккуратными косичками, совсем как у городских. Щеголяя безупречно сшитыми тряпичными туфельками и новенькими голубыми брюками, она шла по двору изменившейся походкой. На самом деле поменялась только одежда – пропали заплаты, исчезли дырки, но от неприметной серой мышки было теперь глаз не отвести. Правда, Хунмэй лицом и фигурой всегда была красавица. Стоило ее приодеть – и в ней трудно было заподозрить деревенскую простушку.

Когда Шаопин увидел ее, сердце обожгло горячей волной. Ему было трудно дышать.

Сам он был одет по-старому. Хотя мать Цзинь Бо и сшила ему костюм по форменному образцу, ткань была самопальная, грубая – ничто не могло скрыть ее кустарность. За летние каникулы Шаопин, рубивший дрова на всю семью, весь перемазался травой и смолой. Он пытался отстирать пятна и даже извел на это полбанки домашних запасов соды, но ничего не вышло. Он с болью смотрел на свою одежду и мучительно хотел сорвать ее, отшвырнуть куда подальше. Шаопин горько усмехнулся: без этого костюма он бы ходил в чем мать родила. Больше всего он краснел оттого, что не мог позволить себе трусы. Ночью все оставались в одних трусах, а он – совершенно голым…

Но было у Шаопина и отрадное утешение. При всем его убожестве, быть может, самая красивая девушка в классе была по-прежнему с ним. Пусть Хоу Юйин катится ко всем чертям. Он не станет даже глядеть в ее сторону – и дело тут вовсе не в ее ноге: даже если бы Хунмэй была хромой, он бы все равно был с ней.

Незаметно пробежало полгода, но Шаопин так и не смог поговорить с Хунмэй. Не сказать, что не было возможности, нет, на самом деле они встречались много раз, но девушка всегда, неясно отчего, избегала разговора, – как и до каникул. Порой казалось, что она прячется специально.

Шаопин никак не мог понять почему. Ничего не приходило ему на ум.

Однако он не стал сразу переживать, как раньше. Для себя он решил, что у Хунмэй, наверное, дома не все ладно, – вот она и не хочет говорить с ним.

Но Хунмэй не выглядела обеспокоенной – напротив, она была куда жизнерадостнее, чем в прошлом полугодии. Теперь каждый день после обеда на баскетбольной площадке, где играли вместе мальчишки и девчонки, был слышен ее веселый смех.

Однажды, заметив ее в очередной раз на площадке, Шаопин отправился туда, чтобы попробовать поговорить. Играли не команда против команды – так, бросали мячик, пытались попасть в кольцо. На площадке собралось довольно много народа. Стояли полукругом; попав в кольцо, счастливец передавал мяч другому. Никто не нарушал порядка – все соблюдали правила.

Хунмэй бросила мяч в корзину и, поймав его, собиралась уже передать ход следующему.

– Дай-ка мне, – пробасил Шаопин из-за спины.

Хунмэй не могла не услышать его, но она сделала вид, что ничего не происходит, даже головы не повернула. Вместо этого она бросила мяч старосте Гу Янминю, который стоял с другой стороны.

Шаопин уже протянул было руку, но потом смущенно отдернул. Он почувствовал, как кровь бросается в лицо, а глаза застилает серая дымка. Он ничего не видел. Юноша собирался развернуться и уйти, но тут Цзинь Бо сделал ему пас – он едва поймал мяч, ватными руками вернул его Цзинь Бо, развернулся и зашагал прочь с площадки.

Безо всякой цели Шаопин побрел за ворота, ошеломленный и опустошенный, вышел на улицу и сам не заметил, как оказался на речке…

В сгущающихся сумерках он стоял у реки, отупело уставившись на воду, которая, казалось, остановила свое течение, и чувствовал только страшную пустоту. Все, даже боль внутри, оказалось размыто и скомкано так же, как неясное желание оказаться здесь, на берегу.

Медленно придя в себя, Шаопин понял, почему Хунмэй не обращала на него внимания – оказывается, она сошлась со старостой…

Когда же это случилось? На каникулы Хунмэй уезжала в деревню, а староста Гу жил в городе, не может быть, чтобы это произошло летом… Неужели они спелись за эти пару недель, что успели пробежать с начала учебы?.. У Шаопина не было и не могло быть других предположений.

И он был совершенно прав: именно за эти несколько недель Хунмэй начала общаться с Янминем.

Хунмэй с детства росла в страхе и тревоге. Когда она была маленькой, ее дед был еще жив. Все знали, что он из «бывших», и в деревне на них смотрели косо. Когда Хунмэй пошла во второй класс, началась «культурная революция». Бедняки и середняки перековались в цзаофаней[19 - Цзаофани (букв. «бунтари») – обычно участники рабочих организаций, созданных в ходе «культурной революции» в 1966–1968 гг. Как правило, являлись низкоквалифицированными рабочими, временными рабочими и служащими в возрасте до 30 лет.]. С красными флагами в руках ночью они появились на пороге дома семьи Хао, вооруженные мотыгами, и в одночасье превратили его в груду обломков. Они пытались найти золото, серебро и бумаги на землю, которые зарыл старик. Откопали, правда, только пустой глиняный кувшин, который зарыли в свое время, чтобы умилостивить духа земли. Но дом был в ужасающем состоянии. Семья Хао ютилась в сарае, в котором раньше кормили скотину. Дед умер в том же году. Но ярлык «бывшего» никуда не делся, а достался отцу Хунмэй и ей самой как главное дедово наследство. Они сами были, считай, «бывшие».

Под этим тяжелым бременем косых, презрительных взглядов Хунмэй еле-еле доползла до старшей школы. Именно поэтому она очень хорошо училась и была сама вежливость и обходительность. Когда комбед составлял списки на поступление в среднюю и старшую школу, никому и в голову не пришло вычеркнуть ее кандидатуру. Семья Хунмэй жила крайне бедно. Единственным отблеском ее былого достатка было колченогое резное кресло красного дерева. Вся семья жила только трудами старшего Хао. В неурожайный год им не доставалось государственной помощи ни зерном, ни деньгами. Жили впроголодь. Многие годы семья возлагала все свои надежды на Хунмэй. Все ждали, что она сможет привнести свет в их унылую жизнь. Поэтому, родители, стиснув зубы, отдавали последнее, чтобы она могла ходить в школу…

Хунмэй уже в детстве поняла, какая миссия на нее возложена. Суровая жизнь заставила ее рано повзрослеть. Простушкой она казалась лишь внешне.

Благодаря жизненному опыту Хунмэй никак нельзя было назвать неопытной во многих сложных материях – включая любовь и брак. В ее общении с Шаопином не было ни намека на подобные вещи. Она давно решила для себя, что с таким социальным происхождением и достатком ей просто нужно найти хорошего человека, найти мужчину с деньгами, чтобы изменить судьбу семьи. Родители связывали с ней свои надежды, но она понимала, что девушка ее происхождения могла доучиться только до аттестата старшей школы, и после окончания учебы ей все равно придется вернуться в деревню. С такой графой «социальное происхождение» университет ей не светил. Поэтому Хунмэй оставалось только найти хорошего жениха. Это был единственный способ хоть чего-то добиться. Как могла она отдать свою судьбу в руки такому же бедняку, как она сама?

Ее сближение с Шаопином было просто проявлением жалости и сочувствия. Она жалела его – и ей хотелось, чтобы ее пожалели.

Она не смотрела на него свысока, вовсе нет. В Шаопине было что-то необычное. Хунмэй не могла выразить это словами. И потом, хотя он и не был красив, но выглядел особенным: высокий, крепкий, остроносый, с упрямым мужским лицом и темными глубокими глазами. Если бы он был из функционеров, даже из деревенских, из людей с деньгами, если бы у него были родственники-партийцы, например, как у Жуньшэна, – быть может, сердце бы ее и дрогнуло. Но Шаопин был гол как сокол. До нее доходили слухи, что семейство Сунь крестьянствует и живет скопом в одной расселине…

Сходство их судеб наполняло душу Хунмэй теплом и симпатией. В мире, где ей не доставалось обыкновенно ни любви, ни дружбы, Шаопин был дорог и важен. Только когда Юйин стала издеваться над ней при всех, Хунмэй почувствовала тревогу, злость и досаду. Она пошла в старшую школу еще и для того, чтобы, быть может, подыскать себе за два года подходящую партию. Когда Юйин устроила весь этот скандал, во всех пересудах ее имя оказалось связанным с именем Шаопина. Она чувствовала себя игрушкой в чужих руках, жутко ненавидела Юйин и обижалась на юношу. Кто заставлял этого любвеобильного дурня выдавать ей всякий раз лучшую мотыгу?

Поэтому она постепенно стала отдаляться от Шаопина. Ей хотелось, чтобы все увидели, что она не его «краля».

Прошло несколько месяцев. Когда до каникул оставалась всего пара дней, Хунмэй вдруг обнаружила под своим ветхим коробом книгу, которую она одолжила когда-то у Шаопина. Она почувствовала себя страшно виноватой. Ведь она несколько месяцев избегала его и все это время держала книгу у себя. Она прекрасно знала, что книга на самом деле не шаопинова, а из дома культуры. Шаопину наверняка не терпится вернуть ее сейчас, до начала каникул. Шаопин, дурачина, почему же ты боишься спросить? Потом Хунмэй подумала, что должна винить себя – ей следовало давно вернуть этот несчастный томик.

В последнее воскресенье перед каникулами Хунмэй поспешила в мужское общежитие, чтобы вернуть книгу, но Шаопина на месте не оказалось. Цзинь Бо сказал ей, что тот поехал домой. Хунмэй пришлось вернуться ни с чем.

У себя в комнате, собирая вещи, Хунмэй нащупала в мешке несколько белых лепешек. Когда она приезжала на воскресенье домой во время сбора урожая, то часто ходила в горы собирать колосья. Из собранного мать намолола пшеничной муки и испекла ей хлеба. Она съела пару штук, но оставшихся было жалко, и все это время они пролежали в мешке. Ей вдруг захотелось отдать этот хлеб вместе с книгой Шаопину, чтобы загладить как-то свою вину.

Так и вышло, что она вложила хлеб в книгу и в сгущающихся сумерках стала ждать возвращения Сунь Шаопина. Увидев, как тот вошел во двор, Хунмэй почувствовала, что ей не хватает смелости передать книгу и хлеб ему в руки. Тогда она и придумала ход, который можно придумать только в их возрасте…

Жизнь Хунмэй тоже ничуть не изменилась с началом нового полугодия. Правда, она достала летнюю незаплатанную одежду, в которой выглядела не такой убогой, как в зимней. Именно из-за этого Хунмэй стала подумывать о том, чтобы привести в порядок свои волосы. Сменив прическу, она почувствовала себя опрятной и полной энергии. Раньше она стеснялась появляться в общественных местах, но теперь стала смелее. Когда играли в баскетбол, она шла на площадку со всеми. Сама не играла, просто стояла в сторонке и смотрела.

Однажды, когда она, как обычно, переминалась с ноги на ногу на краю баскетбольной площадки и глядела, как играют другие, староста Гу вдруг бросил ей мяч и очень ласково сказал:

– Чего ты все время стоишь и смотришь? Поиграй с нами!

Она неуклюже поймала мяч, брошенный Янминем, покраснела и перебросила его другим одноклассницам. Девочки потянули ее за руки, и она робко и взволнованно последовала за ними.

С тех пор она почти каждый день ходила туда и спустя немного времени стала одной из самых сильных баскетболисток школы.

Со временем Янминь все сильнее стал проникаться чувством к Хунмэй. Во время игры он временами едва заметно улыбался ей – вольно или невольно – и часто пасовал. Во время классных мероприятий староста Гу специально старался сделать так, чтобы они оказались в одной группе и, улучив момент, с удовольствием болтал с ней…

Душа Хунмэй внезапно озарилась солнечным светом. Она всегда мечтала о ком-то вроде Янминя. Отец его был замдиректора в педагогическом училище, а мать – инженером местной строительной конторы. Его дед был известным на весь уезд доктором традиционной китайской медицины. Янминь рос в семье деда. Он ходил в школу в уезде, всегда хорошо учился, и его неизменно выбирали старостой класса. Хотя он был всего на год старше Хунмэй, но вел себя как учитель. И вот теперь парень, о котором мечтательно говорили все девочки класса, так проникся к ней, что она чувствовала себя польщенной неожиданной честью.

Шаопин поблек на фоне выдающегося во всех отношениях старосты. Хунмэй стала придумывать способы сблизиться с ним – болтать, играть в баскетбол и, в конце концов, заставить полюбить ее. Шаопин навевал скуку. Она делала все возможное, чтобы не говорить с ним.

Хунмэй прекрасно знала, что Шаопин ищет возможности пообщаться, но избегала его. Самое досадное было то, что сегодня днем, пока она весело играла в баскетбол с Янминем и другими ребятами, этот простак решил попросить у нее мячик. Она специально бросила мяч не ему, а Янминю. Хунмэй хотела, чтобы он понял, что теперь она с другим…

Глава 10

Шаопин стоял в полумраке на берегу реки. Мысли толкались в голове безо всякого порядка. Он понял, что больше Хунмэй никогда не будет близка ему. Самая важная опора его духа была сломлена, и он чувствовал невыразимую боль. Шаопин глядел на далекие смутные силуэты гор и безумно хотел кричать – он не знал, что его глаза уже наполнились слезами.

За спиной уездный город уже заливало вечерним светом. Семьи собирались за ужином, и никто не подозревал, что где-то за городом, на растворяющейся в темноте реке, стоит отчаявшийся деревенский паренек, что у него перехватывает горло, что чувства захлестывают его, как безумца Гамлета…

Простим его. Лет в восемнадцать все мы прошли через такое – все мы жили на вулкане, где каждый поворот чувств сочится бушующими потоками лавы, рискуя в любой момент вспыхнуть.

Шаопин стоял у реки. Хотя он пропустил ужин, но совсем не чувствовал голода. Он вдруг представил себе: однажды, когда он станет кем-то – профессором, писателем, инженером – большим человеком в приличной одежде, в очках, в черных кожаных ботинках, то приедет в этот городок из большого мира, и люди будут здороваться с уважением, с трепетом – и вот тогда он увидит в толпе Янминя с Хунмэй…

Наваждение пропало. Он заметил, как к нему движется темная тень и узнал Цзинь Бо. Тот протянул ему четыре жареных лепешки и сказал:

– Ты не пришел на ужин, и я съел твою порцию. Вот купил тебе зато на улице…

Шаопин не ответил. Он взял лепешки, сел на камень и начал есть. Цзинь Бо тоже молча сел рядом с ним. Через некоторое время он стиснул зубы и прошептал:

– Врезать бы этому Гу!

Цзинь Бо понял, что Янминь отбил девушку у друга. Душа его полыхала праведным гневом. Он готов был сражаться за Шаопина.