Затормозил на обочине, вышел и закурил.
– Садись, коли не шутишь.
Вышла, хлопнула дверью, выдернула сигарету из его тонких холодных и довольно ухоженных пальцев, затянулась, поймав на себе его хитрый взгляд взгляд.
– Одну на двоих. Как тогда.
– Как тогда.– повторил он эхом.
Тогда все было значительно проще. У нее – не сданная сессия, у него – очередной провальный роман. Одна сигарета на двоих и целая ночь болтовни. Вторая встреча в реале. Тогда он начал играть для нее.
– У тебя синт с собой?
– Ага.
Она улыбнулась. Впервые за два с половиной часа улыбнулась по-настоящему.
– Поиграешь мне дома? – примостилась на переднем сидении, отрегулировала его под свой рост и завела машину– Кстати, почему он нас сегодня позвал?
– Да кто его, старика, разберет? Поиграю. Чтобы ты хотела?
– На твой вкус.
Глубокая синяя ночь опустилась на них, накрыла, сковала тишиной и прохладой. За городом всегда холоднее, мурашки на плечах, ноги мерзнут в открытых туфлях.
Ей очень нравился его отец. Надежный, добрый, теплый. Всегда хотелось иметь такого же, а досталось то, что досталось. Иногда она представляла себя его сестрой – жизнь в хорошей семье, в своем загородном доме. С нормальными, боже, какое приятное слово, родителями.
А не вот это всё…
Сама, всё сама, от и до.
Ему на двадцать первый день рождения подарили Ауди, а ей плюшевую собаку и две тысячи. О чем тут вообще можно говорить?
– Поговори со мной. – шепнула она.
– Боишься уснуть?
– Боюсь проснуться.
– Эк тебя, мать, на философию-то понесло. Ну давай поговорим. Почему ты сорвалась и поехала? Тебе завтра на работу вообще-то.
– Приятно быть нужной. У меня ведь почти никого не осталось. Только мать. Последние три года… Слишком многие ушли за последние три года. Слишком многих потеряла.
– И меня.
– Да, дорогой. И тебя. Но я не в обиде, честно. Просто, иногда так тошно становилось, хоть волком… А ты даже с фейсбука удалился. Мать на успокоительных сидела, а я просто держалась. Потом перестала. Но когда некого ждать, как-то и не ждется уже, и выживается.
– Чувствую себя предателем, когда ты так говоришь.
– Да, нет, все хорошо. Я бы раскисла. А дела кому-то нужно было тянуть. Вот я и тянула. Расскажи, как ты провел эти восемь лет?
– Ну, я женился. Сначала это было окей, а потом… потом как-то резко наскучило.
– Она не выдержала твоего перфекционизма? Помню-помню бутылки с мартини в холодильнике стояли по росту.
– Я ее не выдержал. Нудела, гундела… Сам конечно виноват. Она ребенка хотела, а я не мог ей этого дать. Не стоило ей жизнь портить.
– Так ты…?
– Нет, я просто не хочу. Зачем в это дерьмо еще и детей втягивать?
– Действительно, незачем. Чем еще занимался?
– Тушил лесные пожары в области, прыгал в карьер на тарзанке, был добровольцем в хосписе, путешествовал.
– Искал смысл?
– Типа того.
– Не нашел?
– Нет, но по крайней мере понял, что смерть – не лучший выход.
– Сколько тебе еще потребовалось попыток?
– Две.
– Ты что-то увидел там, за краем?
– И да, и нет. Давай спишем это на больное воображение умирающего от гипоксии мозга?
– Расскажешь?
– Не хотелось бы. Но расскажу. Меня как будто заперли в чулане и он начал сужаться, так странно и страшно. Нет тела, но что-то давит со всех сторон и понимаешь, что никуда не уйти. Понимаешь, то это навсегда. – его передернуло – Я теперь даже в лифте не езжу.
– А к мозгоправу не хочешь?
– Дались мне они. Вон отец сколько раз таскал– и в психушку и к частникам– без толку.
– Сменишь меня? Сейчас в город въедем. Сто лет тут не была, уже не знаю, где что и как.
– Давай.
Вышли оба. Толкнула в плечо.
– Я скучала.
– Тоже. Только давай без обнимашек.