Былина железных душ

Витязи доверились волку и разрезали узы, что связывали его, и Гвиулис оказался на воле. Он вздохнул полной грудью и тотчас оглушительно взвыл, немало испугав доброго коня. Да так взвыл, что Космач аж подскочил, а стоявшие поблизости Всесвятлир и Брисинор вздрогнули.

– Что ж, теперь я должен идти с вами, а то Ега подколодная вылезет откуда-нибудь и вам будет несдобровать! – прорычал волк, размяв лапы после долгого лежания. – Берёте ли вы меня с собой? Но знайте, я зверь дикий, потому могу и наворотить чего-нибудь, и злости во мне много, и лишь клятва будет её сдерживать. Но удержать меня от того, чего в клятве не оговорено вы не сможете, так что думайте. Это очень доброе предложение с моей стороны, ибо без меня вас истерзает подколодная Ега, а она очень зла и коварна. Она умеет навести колдовство, от которого будут бессильны мечи и не защитят щиты и броня!

– Не знаю, как можно ему доверять! – первым вскрикнул Всесвятлир, ткнув в оборотня пальцем. – На одни его глаза разбойничьи посмотрите. Посмотрите на них – в них только злоба и ярость!

– У нас нет лучшего выбора, кроме как взять его с собой, иначе не миновать страшной напасти. Без него нас подкараулит старая ведьма и заманит в свои тенета! – заключил Беленир, не дав всем высказаться, ибо времени было не особо много.

– А знаешь ли ты, где живёт Каукис? – спросил волка Брисинор.

– Знаваю такого, – ответил волк. – Не очень-то и далеко его жилище, могу проводить вас немного.

Путники кивнули оборотню головами и отправились в дорогу, взвалив поклажу на плечи, а большую её часть на коня, чем тот остался недоволен.

– Лишь моё благородство мешает мне отказаться от этого недостойного груза, – возговорил громко Космач. – Я богатырский конь, а не осёл для носки тюков!

Когда же все спустились с холма, оказалось, что прежде огромные лужи обмелели: вода впиталась в почву. И оттого земля так набухла и взмокла, что ноги проваливались в неё, словно в топь болотную. Чтобы не тратить силы на поднятие и спуск, путники пошли меж холмов. Из-за этого вскоре их ноги промокли, меся земляную жижицу. Пусть это никого и не обрадовало, но небо светлое над головою давало духу сил, и потому Беленир вместе со своими спутниками не жаловался на горькую судьбу.

Дороги совсем не было видно: её разбирал Гвиулис, шедший впереди и ведший за собой всех. То и дело он внюхивался и всматривался в холмы да овраги, небрежно размётанные вокруг, и с осторожностью выбирал верный путь. Беленир угрюмо следовал за волком и следил за тем, ту ли дорогу он выбирает, и смотрел, не хитрит ли серый. Скоро местность стала постепенно повышаться и чем выше она становилась, тем глубже делались овраги. Некоторые яры были вовсе завалены камнями-валунами, поросшими пожухлыми травами. Через несколько дней пути даже эти яруги каменистые совсем исчезли, а вместо них появились неглубокие лощины меж холмиков, выраставших из земли приземистыми коленами. На таких взгорьях всюду лежали валуны, какие большие, все обросшие мхом, словно волосами или бородою, какие мелкие, усыпавшие верхи холмов. Так что дорога улучшилась и стала походить на брусчатку. Но все ночи тёмные Беленир чувствовал, что за ним и его друзьями следят. Волнозор зоркоокий один раз видел кого-то невдалеке, на холме, и Всесвятлир после этого всё время боялся спать, думая, что его прикончат во сне, но всё равно не мог побороть себя и дремал.

Одним туманным днём путники, как обычно, брели по нагим каменьям. И вдруг туман клоками белесыми развеялся по морозному воздуху и сквозь прорехи в мглистом одеянии заголубели грозные черты гор. Все остановились.

– Вот они, великие Смарагдовые Горы! – воскликнул Беленир, обводя рукою видневшиеся горные кряжи, разбросанные невдалеке, и высокие скалистые горбы, чьи вершины были усыпаны блестевшим на солнце, словно роса, снегом. – Наконец-то они показались нам во всей своей красе и во всём величии…

– Нет! – прервал Беленира Волнозор, дивившийся вершинами, что врезались своими верхушками сиявшими, как сталь копий, в небо, где-то укутанное облаками, а где-то синее-синее что сапфир. – Это ещё не вся красота Смарагдовых Гор. Увидеть их отсюда – не значит познать их величие. Вот когда вы побываете там, если представится случай, тогда-то вот и поймёте, какова их природа и как чисты озёра под нависшими скалистыми склонами.

– Но вряд ли такая возможность нам представится! – вмешался Всесвятлир. – Потому что мы должны думать о Каукисе из Вутирна и как быстрее до него добраться, а не о красе горных вершин! Если бы мы так останавливались над каждым красивым местом, то добрались бы до Каукиса, когда поседели бы наши бороды.

– Ты прав! – подтвердил Волнозор. – Мы задержались.

Все вновь продолжили путь-дорогу. На резвых ногах захлюпали промокшие сапоги. Чтобы отвлечься от невзгод, добры витязи думали о славных пирах, а не о здешних холмах, на которых невзрачной на вид пеленой расстилался зыбкий туман. С каждым шагом нарастало недоверие к Гвиулису, ибо тот шёл молча и даже не гавкал. «Небось заодно с Егой, – думали путники. – Хочет привести нас к ней в лапы». Когда сгустилась темнота, и стало не видно ни зги, Беленир решил остановиться и разбить лагерь на плоской вершине одного холма, неподалёку от небольшого елового леса. Там стояли неизвестного происхождения камни-истуканы, образующие круг, словно застывшие в хороводе. Как пояснил конь, их возвели волоты древние – Земнородные сыны. В этом кругу каменном путники и расположились на ночь. «Надо разжечь костёр, пока не нагрянули какие-нибудь дикие звери!» – сказал Беленир, и все с ним согласились. Вскоре уже развели из припасённых веток огонь меж двух кусков расколотого надвое валуна, упавшего посреди холма, и он полосою яркой взметнулся над серыми камнями. На тех камнях заколыхались отблески дикие, а по земле суетливо забегали длинные тени воинов, коня и волка. Сами путники, рассевшись вокруг огня да глядя на трепещущие язычки, с треском лизавшие сухие ветки, уже рассказывали разные байки и сушили обувь. А конь разумный, опасаясь коварной Еги, с опаской всматривался во тьму, которую не мог осветить костёр.

И вдруг просвистело что-то в воздухе, да так, что Беленир подскочил, а иные и вовсе припали к сырой земле. Этот свист был оглушителен и ужасен, он колебал сердца и дёргал души, потому путники испугались не на шутку и тотчас надели обувь. Вслед за тем Беленир поднял своих друзей и, оглядевшись, крикнул вдаль гордой речью, намереваясь отбить у неведомого врага охоту нападать:

– Кто таков там свистит, пугает честных людей, будто карга древняя каркает? А то смотри, сейчас брюхо вспорем тебе своими мечами!

– Ты уверен, что мы осилим? – спросил шепотом Всесвятлир, боясь, что неприятель узнает о сомнениях среди них.

– Нет! – ответил ему на то Беленир с ощутимой дрожью в голосе, ибо до слуха его донёсся непонятный шёпот, будто лес злоумышлял против них. – Но, если придётся, надо биться до конца, ибо сдаться на смерть глупо.

И вдруг с холма ближнего сошла какая-то тень, перебежав от чёрных косм кудлатой ели к блещущим от огня кустарникам. Так она, сокрытая тьмою, оказалась у самого подножия холма, где стояли Беленир и его друзья. Удальцы тотчас разглядели старуху высокую, чьи непонятного цвета глаза с гневом сияли подобно двум уголькам, горящим в печи, и чьи длинные чёрные с проседью волосы, выпачканные невесть в чём, развевались на легком ветерке. Брисинор даже заметил, что в волосах этих висела словно в оцепенении летучая мышь, пригревшаяся в спутанных космах. Неимоверно большой нос явившейся бабки спускался чуть ли не к губам и заканчивался острым концом, прямо как у вороны. Одета же старуха была в дрянные одежонки да изъеденную молью безрукавку из зайца, накинутую поверх засаленного платья. Пахло от неё болотом словно она носила в одежде гнилушки, найденные в топях. Полы платья бабки были опалены и потому нынче чуть-чуть коротки для неё, кроме того, один лапоть у нее был длиннее другого. Сама она была ростом выше всех витязей в полтора раза, но на спине у неё был горб. Не сразу путники заметили ее приспешников: один за другим из лесу вышли вслед за старухой ужасные кривобокие карлики с морщинистыми лицами. У кого-то из них на лице была явная печать вырождения, все они были столь уродливы, что один их вид мог лишить человека дара речи. Кроме того, шли карлики, переваливаясь с ноги на ногу нелепыми неуклюжими шагами.

– Ега! – взвыл Гвиулис.

– Повелительница леса, – раздался хриплый и грубый голос Еги, и раздался он громко и гордо, но с натугой, будто старуха привыкла всегда кричать и теперь не удержалась от этого; карлики же молча внимали словам хозяйки и сверкали из мрака подслеповатыми глазами. – Государыня еловых зарослей Темнобора, хозяйка мухоморов и паучих и подруга медведиц.

– Явилась, старая карга со своим сбродом! – прорычал Серый Волк уже с большей уверенностью, увидав, как сверкает обнаженное оружие воинов, и услышав, что лук Волнозора уже поскрипывает за его спиною.

– А ты, волчонок, думал я не явлюсь? – прошипела старуха. – А я – опа! – и явилася, на беду появилася. Ха-ха!

Тут Гвиулис взвыл, не зная, что ответить, а Беленир с робостью в голосе от вида той бабки задал вопрос:

– Что тебе надо, старуха? – более ничего не смог он произнести, ибо тотчас последовал ответ:

– То мне и надо, птенец, что забрать вас всех! Понятно тебе, глуздырь? Ясно ли? Ха-ха! Ясно ли? – тут лицо Еги словно окаменело, а глаза заволокло пеленой белёсой как молоко, и губы ее зашевелились, говоря непонятные слова.

– Что? – возмутился тут же Всесвятлир, раскрыв рот. – Вот этого пройдоху-волчище забирай, – добавил он уже с испугом, увидав рожу старухи, – а нас не трогай, а тронешь – биться будем! – оборотню эти речи совсем не понравились, и он покосился на Всесвятлира.

– От тебя прок, как медведю от бобровой хатки! – крикнул на него Всесвятлир. – То есть – никакого! Ты гавкал, что способен ей противостоять, а сам поджал свой серый хвост и заскулил от страха.

– Тихо, глупцы! – прервал Беленир. Воцарилось молчание, и лишь затем заговорила Ега, распахнув гнилозубый рот:

– Вы висите на волоске от гибели и притом ещё и спорите и обзываете друг друга. И обзываетесь подходящими именами! – и старая ведьма рассмеялась густым протяжным смехом, что пронизал всех до костей. – Людишки, ха-ха, как вы мелочны, даже перед смертью, оскорбляете не то что себя, ещё и зверюшек.

– Ега! – возгласил тогда Брисинор до поры молчавший, ждавший, когда вставить своё слово. – Не думай, что все люди одинаковы, да и эти не столь уж горды, как может показаться с первого взгляда. Мы не желаем тебе зла, если ты не желаешь его нам.

– А если желаешь, то мы изрежем тебя на мелкие кусочки! – вставил Всесвятлир, Беленир же, пытавшийся его остановить, не успел заткнуть ему рот.

Услыхав такие речи дерзкие, Ега вобрала в себя воздух и дунула с такой силою, что костёр задрожал, а затем и вовсе затух, оставив после себя струиться в воздухе тонкую полоску дыма. Путников аж отнесло назад от такого дуновения студёного: у Беленира даже руки чуть не закостенели, а Всесвятлиру повеяло в лицо таким холодом, что он с трудом открыл глаза. Брисинор же откатился в сторону, а Волнозор чуть не свалился с холма. Воцарилась тьма. Не успели витязи понять, в чём дело, как на них с неистовым гортанным криком набросились три карлика с какими-то кривыми кинжалами в руках. Одного тотчас пнул ногой Всесвятлир, и едва карла поднялся на ноги, витязь разрубил его напополам от головы до пояса. И тут сквозь хлынувший фонтан крови на Всесвятлира прыгнул другой карлик, занеся свой кривой кинжал в руке. «Скотина!» – крикнул в порыве гнева и испуга воин и отсек карле руку. Рука вместе с кинжалом упала на землю, а карлик с безобразной мордой вцепился в витязя, чая перегрызть тому горло своими гнилыми зубищами. Начал он лязгать челюстью, брыжза слюной; с трудом уже сдерживал его Всесвятлир, как вдруг сзади уродца схватил Гвиулис. Карла истошно взвыл и тотчас был поглощён Серым Волком. Третий карлик куда-то исчез: всего их было трое. Витязи тем временем нащупали друг друга в непроглядной темноте и, опомнившись, глянули туда, где стояла прежде старуха: там её и в помине не было. «Куда она делась?» – удивился Беленир, дрожа от холода и ветра, учинённого ведьмой. «Неужто ушла?» – задались все вопросом, и даже конь зашевелил ушами. «Сгинула во тьме, чтобы вернуться!» – недоверчиво зашептали Брисинор и Волнозор.

И вдруг откуда ни возьмись возникла старуха: словно выпрыгнула из-под земли! А появилась прямо перед Белениром. И глаза у неё были, что огонь подземный, сама вся в ярости, с всколоченными волосами. Из рук у неё торчал посох высоченный, выше неё, упиравшийся будто бы в небо чёрное, безвёздное, а пальцы на её руках костлявых были бледны как у мертвеца и на них росли грязные одеревенелые ногти. Беленир аж вскрикнул от страха, когда увидел ведьму подлую и её горящие злобные очи прямо перед собой. И тут же он махнул ножом, чая убить старуху проклятую, но только та была не так-то проста: отскочила старая и давай своим посохом длинным во все стороны размахивать. Не успел Беленир ещё и разобраться во всём, как Всесвятлир и Брисинор сзади схватили его под руки и оттащили назад на несколько шагов, потому посох Еги ни разу не попал по витязю. И тут же на ведьму коварную налетел в прыжке Серый Волк, желая её то ли раздавить, то ли растерзать. Но поскольку ведьма полуседая была очень даже ловка, то оборотень приземлился не на неё, но на голые камни, ушибив себе лапы. Тут-то старуха древняя, растолкав витязей, и набросилась на него со всей яростью и злобою и побила своим длиннющим посохом. Затем Ега и вовсе набормотала что-то себе в нос и пыхнула невесть откуда жарким огнём. Вмиг лица путников осветило красным заревом, а в глазах у всех заблистали алые искры. И огонь тот, что наколдовала ведьма, поджарил волку его хвост, да так, что вся шерсть на нём обуглилась, а конец хвоста и вовсе оголился. С трудом затушил себя зверь, едва совсем не сгорел. Когда же все путники увидели, что Гвиулис уже не может противостоять Еге, то кинулись на неё, выставив вперед своё оружие острое.

Но Беленир вместе с конём остались стоять на месте, ибо прикрывали Волнозора, который стрелял по ведьме из лука. Между тем старуха схватила какую-то склянку и, раздавив её своими длинными жилистыми пальцами, бросила её себе под ноги. Оттуда повалил дым смрадный и укутал Егу в серое облако. Всесвятлир и Брисинор, не успевшие даже поднять на старуху меча али топора, без чувств повалились на землю стылую, на каменистую россыпь. А Ега, скрывшись в дыму и полумраке от некоторых стрел Волнозора, а от каких вёртко уклонившись, схватила под одну руку одного воина, а под другую – другого, и показавшись Белениру, крикнула:

– Намечается сегодня хороший ужин! – и злобная старуха вместе с Всесвятлиром и Брисинором исчезла в облаке вонючего дыма. Беленир с горечью внял сим словам и безнадёжно повесил голову. Ведь он не мог бежать вдогонку, ибо дым бы усыпил и его. Волнозор же ещё долго всматривался вслед коварной ведьме, силясь её разглядеть сквозь марево едкое и ночную темень. Но он не увидел её: старуха проклятая сгинула за холмом, что немым богатырём вздымался из земли уже долгие века.

– Не стоит отчаиваться, не надо вешать голову! – провыл немного тоскливо волк. – Оплошал я нынче, но в следующий раз справлюсь я с ведьмой.

– Куда ж тебе с ней совладать, когда ты только что опозорился в бою? – спросил Волнозор. – Готов поспорить, что даже если мы поможем тебе, ты все равно не победишь её. А тех двоих она съест непременно.

– Те двое – мои друзья и добрые воины! – вставил Беленир, оторвав свой взгляд от земли. – И я не позволю ей так просто с ними расправиться.

– Этот поход будет бесславным и подлым, коли мы бросим их там, а сами уйдём, воспользовавшись тем временем, пока их жрёт бабка древняя, Ега жилистая! – заржал конь, решив произнести и своё слово, дабы вспомнили все о его мудрости и велеречии да прислушались к его верному совету.

Тогда Беленир, смекнув, свистнул волку:

– Беги сюда и подставляй мне свою спину вместо седла: погонимся мы за Егою! – Гвиулис неохотно подошёл к витязю и дал взобраться тому на себя. Когда Беленир устроился поудобнее, Волк Серый, разнюхивая следы ведьмы, поплёлся вперёд по холмам крутым да по каменистым кручам, а вслед за ним поскакал на коне богатырском Волнозор. Из-за облаков, наконец, проглянула луна, осветив им дорогу. Путь лежал на запад, так что витязи, миновав небольшой лесок, заметно отклонились от дороги в дом Каукиса. Несколько часов они неслись под луною, взбираясь на взгорья и спускаясь, и, перейдя ручей, вошли в ельник.

– Это земля Еги – лес Темнобор! – рёк Гвиулис. – Далее ее владенья, они начинаются за Чёрным Ручьём!

Колючие ветви хвойных дерев тотчас вцепились витязям в головы, словно пытаясь помешать, а мухоморы закраснели внизу, точно маня к себе. Навстречу путникам, из глубины старого леса, выполз туман. И вдруг послышался громкий крик и хруст. А потом кто-то мерзко завизжал и тотчас перестал. Беленир и Волнозор глянули вниз: это Космач придавил случайно карлика уродливого, третьего слугу Еги, сломав тому копытом позвоночник и шею. Наверно, карлик стерёг здесь витязей и должен был незаметно их пырнуть ножом. Но, как видно, он заснул на дозоре, и конь его раздавил. И теперь подлец лежал бездыханным под каким-то кустом.

– Вот и третий готов! – сказал Беленир, а Волнозор лишь усмехнулся. – Пойдём дальше, нет времени смотреть на уродца.

Пройдя немного по тому ельнику, путники остановились: невдалеке, среди густых еловых зарослей, в сущей темноте, забрезжил огонь. Первым его заметил Волнозор, ибо имел острое зрение и был внимательнее Беленира:

– Огонь, – молвил он шепотом, нагибаясь под сырыми ветвями. – Это либо горит лучина, либо топится очаг.

Тогда двое витязей тотчас слезли один с волка дикого, чему тот был оченно доволен, другой с коня доброго, да пошли впригинку в сторону огня, стараясь не шуметь. Вскоре они, пройдя неглубокую сырую лощину, оказались на её краю и оттуда увидели в нескольких саженях ветхую хижину, избёнку малую, укрытую в ночной мрак, а поодаль от неё покосившуюся сараюшку. Изба эта была огорожена невысоким белым тыном, и лишь потом путники заметили, что он был сложен из обглоданных человечьих костей и черепов. Стояла избушка на четырёх дубовых подпорках, словно бы на ножках. В одну-единственную дверь вела лестница, а сама дверь была обита человечьими костями, и вместо ручки у неё была прогнившая человечья ладонь. Покосившиеся стены избы были сложены из толстых и добротных дубовых брёвен, поросших мхом да лишайником, а по четырём сторонам глядели небольшие и узкие окошки. На каждом окошке слабо горела лучина, освещая маленький дворик и, видно, приманивая путников. Одно из окон было открыто, и оттуда вовсю валил чёрный и смолистый дым: дом топился по-чёрному, так как в крыше не было трубы. А кровля этой избушки была сделана невесть из чего: то ли из соломы, то ли из мха, и вся была тёмная и страшная, а кое-где на ней выросла берёза белая, спустив свои прекрасные кудри вниз – единственное украшение уродливого и кособокого дома, такого же старого и мерзкого, как и сама Ега.