Обреченные

– Все может быть. Точного ответа у меня нет. И ни у кого нет.

Некоторое время они ехали молча. Можно было бы подумать, что Анна обдумывает все услышанное только что, на самом же деле в ее голове была абсолютная пустота, словно разум уже отказывался воспринимать новую информацию.

– Так почему же ты не мог остаться в мегаполисе? – наконец вернулась Анна к своему вопросу. – Чем ты провинился?

– Посмел иметь свое мнение, – усмехнулся Леха. – В отличие от вас, работяг, гвардейцы знают много о том, как на самом деле все устроено в городах корпораций. И не всем нравится правда. А хозяевам не нравится, когда кто-то не согласен с их порядком. В общем, пришлось дать деру, пока не загремел на утилизацию. Как раз отправляли пару дронов на расправу с крупной азиатской бандой, я и забрался в один из них.

– Разве они управляются не роботами? – удивилась Анна.

– Так и есть, – подтвердил Леха. – Но там есть и кабина для пилота. Уж не знаю, почему. Может, просто на всякий случай. А может, их когда-то пилотировали живые люди, а потом эти машины модернизировали под автоматическое управление.

– Если бы ты оставил тот дрон себе, наверное, стал бы самым сильным в округе, – предположила Анна.

Леха рассмеялся.

– Скорее, самым мертвым, – поправил он спутницу. – Ни одна корпорация не допустит, чтобы у кого-то из местных банд появилась военная техника. Да и не предусмотрено в дронах ручное управление, осталась только кабина. Кстати, удобств в этой кабине тоже никаких, даже кресла нет, все занято аппаратурой, мне пришлось свернуться в три погибели, чтоб туда втиснуться.

Вновь на некоторое время воцарилось молчание. Леха просто следил за дорогой, ни о чем не спрашивая, Анна обдумывала все услышанное. Вернее, только пыталась обдумать. Хаос в голове по-прежнему не желал упорядочиваться, одну мысль, даже не успевшую толком оформиться, тут же лихорадочно сменяла другая, за ней мгновенно появлялась третья, и так до бесконечности, порождая вереницу образов из жизни прошлой и настоящей, того, что было на самом деле, и того, что только казалось, чего хотелось, о чем мечталось, что пыталась себе представить. Нет, думать сейчас абсолютно невозможно. Может быть, когда-нибудь позже, даже завтра, но не сейчас. В настоящем ее мозг не способен осознать все и сразу.

Тем не менее, Анна продолжила расширять кругозор, задав очередной вопрос:

– Сколько людей в мегаполисах?

– Таких, как ты, относительно немного, – ответил Леха, усмехнувшись.

– А таких, как ты? Гвардейцев?

– Еще меньше. Мегаполисы для них, для членов корпораций, их семей. Работяги, это всего лишь мелкая обслуга для хозяев, а гвардейцы – охрана для обслуги. При необходимости тоже могут послужить хозяевам запчастями. Собственно, только для того, таким, как мы с тобой, и позволено жить в мегаполисах. Ну, ты сама уже это знаешь. Жизнь хозяев почти полностью обслуживают роботы, им нет нужды в большом количестве обслуги. Ну, разве что просто для собственного удовольствия, знать, что от их воли зависит чья-то жизнь. Над машиной не поглумишься, она ни хрена не чувствует, ее можно только сломать физически.

– Какое может быть в этом удовольствие? – не поняла Анна.

Леха хитро прищурился.

– Особое, – многозначительно ответил он. – Вспомни, когда ты избила дубинкой того типа, разве ты не чувствовала удовлетворения?

Анна на секунду задумалась, вспоминая, как наносила удары Генриху, затем покачала головой.

– Только злость, – сказала она. – Ты знаешь, что он сделал.

– Ну, если быть точным, убил твоего сына не конкретно он, – с усмешкой поправил Леха. – Его убила система. Система, построенная такими, как он. И била ты не его, а саму эту систему.

– Тебе-то откуда знать? – недовольно пробормотала Анна, уязвленная его излишней самоуверенностью. – Тебя там не было.

– Вижу по тебе, – ответил Леха. – Я служил в своем мегаполисе достаточно долго, видел много работяг, ты не такая, как все они. Я даже удивлен, что ты дожила до своих лет. По правилам, твои особенности должны были выявить при тестированиях еще в детстве, и сразу отправить тебя на утилизацию. Корпорации не терпят тех, кто способен думать своими мозгами и смеют иметь собственное мнение.

– Какие еще особенности? – переспросила Анна.

Утверждение, что она чем-то выделяется среди всех прочих, конечно польстило, но, зная тактичность спутника, вернее, полное ее отсутствие, лучше было уточнить, что конкретно он имеет в виду.

– Ты слишком сообразительная, чтобы просто поверить тому, что слышишь и видишь, – произнес Леха. – Ты сомневаешься. Сомневаешься всегда. Вот даже сейчас пытаешься определить, можно ли мне доверять, или я обманываю тебя, как все.

Анна уставилась на спутника долгим пытливым взглядом. Тот повернул голову, посмотрел ей в глаза и усмехнулся:

– Я уже говорил, не доверяй никому. Дольше протянешь.

– А как насчет того, что ты рассказываешь о мегаполисе? – поинтересовалась Анна. – Может, и это все ложь?

– Что касается городов и корпораций, ты сама знаешь правильный ответ, – уверенно заявил Леха.

Анна откинулась на спинку сиденья. Да, тут Леха прав, усомниться в его словах невозможно. И насчет ее сомнений он абсолютно прав. Она сомневалась всегда, такое чувство, что с самого момента появления на свет. Может быть, это что-то врожденное, генетическая аномалия? Вот опять она сомневается – кто более ненормален, она или весь этот мир. Да, Анна не готова принять действительность такой, какова она есть. И не сможет, пока не будет уверена в абсолютной справедливости мироустройства.

– Как живут люди в мегаполисе? – в очередной раз спросила Анна. – Те, кого ты называешь хозяевами.

– Они сами себя так называют, – процедил Леха. – Какое тебе дело до мегаполисов и людей в них? Ты уже никогда не вернешься обратно.

– Потому и хочу знать, – настаивала Анна. – Самой мне этого уже не узнать, расскажи ты.

Покосившись на спутницу, Леха ухмыльнулся:

– Упрямая ты. Наверняка только поэтому еще жива. Ладно, расскажу, что знаю. Таким, как мы с тобой, по телевизору втирают, что руководство корпорации только и делает, что печется о благе всех граждан. На самом деле все члены корпораций просто живут в свое удовольствие. Им нет нужды вкалывать по шестнадцать часов или выслушивать всю чушь о долге перед обществом, которую впаривают нам. Кстати, такие, как ты, их даже никогда не видят. Те, кого работягам показывают по телевизору, на самом деле актеры. Это такие люди, которые изображают других людей. Для хозяев они тоже обслуга, только повыше рангом, чем все остальные, и живут в основной части города, кстати, очень неплохо живут. А крупные чиновники корпораций не утруждают себя тем, чтобы объяснять что-то работягам, если и светят мордой в экране, то только для своих. До таких, как я или ты, им дела нет. Мы для них никто. Мы рождаемся по особому разрешению и живем в долг, не принадлежим сами себе. Всегда обязаны работать, молчать, брать то, что навязывают, выполнять правила и чувствовать удовлетворение.

В сердцах Леха сплюнул в окно, видимо, воспоминания о жизни в мегаполисе вызвали раздражение. Вроде бы, последней своей репликой он не сказал ничего нового для Анны, но подумалось: почему она сама не обратила внимание на это давным-давно, почему до недавнего времени все казалось само собой разумеющимся, почему так легко верилось во все, что внушают с телеэкрана? Хотя, вернее сказать, хотелось верить. Да, прав Леха, она всегда сомневалась, только опасалась дать волю своим сомнениям. Опасалась разрушить выстроенный корпорацией специально для нее мирок, где все просто и понятно. В итоге все равно все рухнуло. Кто виноват в этом? Сама Анна все разрушила или ее мир, основанный на лжи, изначально был обречен? Неужто во всей ее прежней жизни и в самом деле не было ни капли правды? Хотя бы в какой-нибудь малости.

Взглянув на спутника Анна снова спросила:

– Зачем корпорация заботится о здоровье рабочих, если хозяевам на нас наплевать?

В ответ Леха разразился хохотом.

–Ты реально думаешь, что все те пилюльки, маски и прочую хрень работягам навязывают, чтобы сохранить им здоровье?

– Мы служим им запчастями, ты сам сказал, – напомнила Анна.

– Это так, – подтвердил Леха. – Но любой мегаполис изолирован от внешнего мира, они и без того защищены от любой заразы. Маски – это лишь один из элементов, прививающих повиновение. Очевидной надобности в них нет, только неудобство, зато приучает к выполнению распоряжений, пусть даже бессмысленных. А вот все эти таблетки – просто пустышки со вкусовыми добавками: безвредные, но и бесполезные, только лишь для того чтобы работяги тратили на них свои баллы, а не скапливали их слишком много на своих счетах. Обслуга в мегаполисах живет в долг, работяги не должны терять чувство, что все у них хорошо, только когда они вкалывают на корпорацию. Когда надобность в них, как в донорах, отпадает, просто в силу возраста, их утилизируют, объясняя тем, что они слишком плохо трудились и накопили недостаточно баллов на старость. А если вдруг рабочие калечатся или серьезно заболевают, на них навешивают штраф за безответственность, опустошают счет и тоже утилизируют. Ну и рождаемость контролируют, чтобы обслуга не плодилась больше, чем требуется. Да ты сама все знаешь, просто раньше смотрела на ситуацию с другой стороны.

Да, Анна все это знала. Знала всегда. Не желала признавать очевидное, заставляла себя верить, но всегда знала.

– Чем занимаются хозяева? – продолжала спрашивать Анна.

Леха пожал плечами:

– Всем, чем пожелают. Хотя, знаешь, там тоже своя иерархия: те, кто рангом повыше, соответственно, имеют больше прав и возможностей. Тот Генрих, к примеру, вряд ли занимал очень уж высокое положение. Но, в общем-то, все они ни в чем себя не ограничивают, просто живут. Всех их полностью обслуживают роботы. Ну, почти полностью. Слышал от одного умного парня из лаборатории, что искусственный интеллект – это телевизионный миф: роботы, которых собирают на заводах такие же роботы, неспособны действовать самостоятельно, только по заложенной в их память программе. А программы создают люди.

– Кто именно?

– Умники из лабораторий. Их отбирают на раннем тестировании, изымают из семей и дают им соответствующее воспитание. Живут они гораздо лучше, чем простые работяги, но, в общем-то, тоже никаких особых прав не имеют.

– Так ты разговаривал с одним из них? – удивилась Анна. – Ведь запрещено общаться гражданам разных профессий.