Из пункта А в пункт Б

Мне следовало попробовать. Да, я точно знал так не выйдет. А смерть и дальше будет здесь постоянной гостью. Не знаю от куда во мне была эта уверенность, но она была непоколебима. Если не я, то кто-то другой будет судьёй и палачом.

– Ты прекрасно понимаешь, это не обычный бар. Таким он и останется. – Сапофи словно залез в мою голову и озвучил мои мысли. – Выпьем?

Он принялся наполнять стаканы. Сев в кресло и выпив налитое, я закурил и принялся за своё полюбившееся дело. Разглядывать линии на стене. Моё воображение рисовало из них луг. Прекрасный весенний луг. Я будто понял, что могу управлять линиями, что они часть меня. И сейчас мне хотелось оказаться на лугу.

– Знаешь, Сапофи, мне кажется, что я последнее время не я. То есть… – я начал подбирать слова, понимая, что даже сам себя с трудом сейчас понимаю. – то есть, я это, конечно, я, вот только мысли будто не мои. Словно как у тех, кто все время верил и надеялся, и тут хлоп. И все, я не верю. И надежда умерла почему-то одна из первых.

– Думаю, это вполне нормально. Учитывая обстоятельства. Ты оставил прошлое за той дверью. И теперь ты меняешься. Тебе предстоит принимать трудные решения. В которых тебе никто не поможет. Ты не сможешь вернуть прежнего себя, никогда. Теперь это твой дом и твоя судьба. И чем быстрее ты поймешь это, тем быстрее изменишься.

Он замолчал. Его голос был ровен и холоден. Он посмотрел на меня своими магнетическими глазами и меня словно парализовало. Я не мог отвести взгляд. А он смотрел не на меня, а внутрь меня. От этого всё внутри меня сжалось. Я и сам вжался в кресло. Как будто на меня смотрит змея, готовая вот-вот броситься мне в лицо. А я боюсь пошевелиться, чтобы не спровоцировать.

– Расскажи, как вы познакомились с Сашей. – с трудом выдавил я из себя. Мне хотелось увести разговор в другое русло и просто отвлечься.

– Так же, как и с тобой. Я был с тем, кто был до него. Он нас и познакомил.

– Какой он был, когда вы познакомились?

– Как и ты. Растерян.

– Думаю, ему было легче. Ему помогал учитель. Я думаю, Саша нашел бы слова, чтобы меня поддержать.

– Не долго. Это заведение не предусматривает наставничества. – Сапофи широко улыбнулся.

Не знаю сколько мы так просидели, погруженные в свои мысли. Дрова в камине уже почти прогорели и пламя огня едва колыхалось. Глядя на него, меня начало клонить в сон. Очередной раз моргнув, я понял, что моего помощника уже нет в кабинете. И я решил моргнуть ещё раз, в надежде на последний раз.

***

В кабинете, как думаю, и во всём заведении не было часов. И ориентироваться по времени приходилось по солнцу. Я знал, когда день, а когда ночь. Так как за окном в основном преобладала пасмурная погода, то время дня, зачастую, мне было не известно. Да и признаться, мне было всё равно.

После нашей беседы с моим помощником прошло больше недели. Примерно. Зачастую, днём я спал, а ночью бодрствовал. Поэтому, вполне допускал, что мог и пропустить день.

В зал меня не приглашали. Хотя я точно знаю, что посетители приходили. Периодически я тихо спускался и стоял у запертой двери, прислушиваясь. И точно слышал голоса. Разобрать их, к сожалению, не представлялось возможным. По той причине, что все здесь не хотели нарушать тишину и потому, зачастую, говорили почти шепотом. Бывало, что днём, когда обычно зал пустой, я выходил. Перекидывался несколькими словами с Архоном и возвращался к себе. Так я узнал, что люди действительно заходят. Но на вопрос, почему не приглашают меня, он лишь пожал плечами. Было заметно, что он стал менее словоохотливым. Да и я не знал о чем говорить. Так же, мне стало известно, что после нашей беседы, на следующий день, Сапофи куда-то ушел. И пока, так и не вернулся.

Выходить из заведения мне почему-то не хотелось. Точнее, такое желание у меня появлялось. Но стоило лишь спуститься в зал, как оно тут же пропадало. Уж не знаю, с чем это могло быть связано. И в конечном итоге, по не многу, привила игры были приняты мной. Для себя я решил, что могу уйти в любой момент, а пока, попробую продолжить дело своего друга. Может и мне удастся обрести веру в свои дела, коей обладал Саша.

А пока, я решил погрузиться в изучение библиотеки. Если так можно назвать стеллаж книг в моём кабинете. Большинство книг, почти все, были старыми. Но прекрасно сохранившимися. В основном здесь преобладала мировая классика. Многие из книг были на языке оригинала. Так же, в изобилии были книги о мифах народов мира. Древнегреческие, скандинавские, египетские и прочие. Даже несколько книг о племенах Ацтеков и Майя. Были книги, которые в подробностях описывали древние обряды и культы. В общем, наряду с привычными книгами известных авторов то и дело встречались довольно интересные и редкие издания не популярной литературы.

И так, расположившись в кресле или за столом, я приступал к чтению. Да, после беседы с Сапофи и решением остаться, я занял место за столом, как и подобает хозяину заведения. Но чтение мне давалось с трудом. Или, если быть честным, не давалось вовсе. Даже увлекательная книга быстро надоедала и меня начинало клонить в сон. Пять-шесть страниц и всё, я уже сплю. Возможно, мозг и так перегруженный информацией, переживаниями и стрессом, просто не хотел дополнительно себя нагружать. Что ж, я мог его понять, и потому смирился с этим довольно быстро. И предпочёл чтению, размышления.

А ночами, сидя у горящего камина, я придавался созерцанию стены. Как было уже сказано, днём ничего на ней не происходило. Но с наступлением сумерек она оживала. И если поначалу это меня пугало. То теперь увлекло и начало дарить покой.

Линии плавно, будто волны, не спеша, переплетались. Каждый раз, создавая новую, уникальную композицию. Это мог быть целый город, погруженный в свои будние дела. Или лес, наполненный животными и живший по своим правилам. Горы, поля, моря и звездное небо. Линии могли показать мне всё, что только возможно. Всё, что мой разум мог воспринять.

Но были картины, которые меня пугали. Так, однажды, мне явилось поле боя. Искрученные тела людей, животных и не известных мне существ. Все лежали наповал, изувеченные, изуродованные, мертвые. Свет от огня, что дарил камин, придавал эффект, будто всё залито кровью. Мне даже чудилось, что я слышу стоны и крики боли. Над всем этим смертным полем возвышался холм. И там, на вершине этого холма была едва различимая фигура. Одетая во всё черное, фигура восседала на коне. На странном коне, у которого было больше четырех ног. Восемь, как мне показалось тогда. Этот воин в черном был единственным оставшимся в строю. Он держал в руке меч, с острия которого обильно капала кровь. Кто-то из павших тянул к нему свои руки, взывал. Может, просил о пощаде, может проклинал. Но воин, будто живая статуя, лишь взирал вдаль.

Иной раз я оказывался в огромном, торжественном зале. Колонны, отдаленно напоминавшие деревья, огромными и высокими столбами держали на себе крону в виде потолка. Искры от костра, разлетавшись создавали иллюзию сверчков, что парили по залу и дарили свет. Пространство наполняли существа, отдаленно напоминавшие людей. Но их тела были настоль изящны, а движения грациозны, что больше у них было от кошек. Эти существа танцевали, мило беседовали и смеялись. Я был уверен, что где-то там, в уголке этого зала есть оркестр. Который играет им свою прекрасную мелодию.

Порой линии дарили и знакомые виды мест. Одним из таких был домик в деревне из детства, который я давно позабыл. У крыльца, которого на лавочке сидела старушка. В ней я узнал свою бабушку. Она мило улыбалась мне, как и тогда, в детстве. Когда меня привозили к ней в гости. Родители не любили к ней ездить, она была со странностями. Но меня любила, а я любил её. Она любила читать мне сказки. Точнее рассказывать по памяти. К сожалению, сколь не силился я вспомнить их, так и не смог. Это были не знакомые всем нам детские сказки.

Так я проводил своё время. Которое, будто дало мне отдышаться. Перед грядущей бурей, в которую я угадил.

Глава 6

Когда очередной вечер уступил место ночи, я спустился в зал. Смысла скрываться в четырех стенах не было.

Два столика были заняты. Двое мужчин сидели ко мне спиной, погруженные в свои мысли. Они всегда садятся спиной ко входу. И их лица я вижу лишь, когда сажусь на против.

Оба были одеты в хорошие костюмы и с сединой в волосах. Только у одного стрижка была короткой, а у другого волос был подлиннее и растрёпан. И если первый был спокоен, то второй заметно нервничал. Он то и дело крутил головой и ерзал на стуле. Указав на него кивком головы Архону, я направился в его сторону.

Увидев меня, мужчина слегка улыбнулся и встал, жестом приглашая сесть. Я кивнул и расположился напротив. Лицо незнакомца ухожено, видно было, что он следит за собой.

Пока мы обменивались любезными жестами, Архон зажег свечу и наполнил стакан коктейлем «кровавая Мэри».

Увидев поставленный перед собой стакан, мой гость тяжело вздохнул и залпом вылил в себя содержимое.

– Меня зовут Никита. Никита Сергеевич. – представился незнакомец.

– Николай. Николай Сергеевич.

– Очень приятно. Я, признаться, впервые здесь. И, как бы, это сказать. Не совсем знаю, что делать. – замелся Никита и опустил глаза.

– Ты понимаешь, где ты?

– Да, да. Конечно. Просто… – Растерявшись прошептал мой гость.

– Просто начни свой рассказ. – Попытался помочь ему я.

– Да, простите. Конечно. – сделав небольшую паузу, чтобы набраться сил, он продолжил. – Так вот, меня зовут Никита. Я режиссёр, кинорежиссёр. Моё имя достаточно известно в определенных кругах. Быть может, Вы слышали о таких фильмах, как…

– Нет. – я оборвал своего гостя.

Никита, смутившись кивнул и полез в карман.

– Здесь ведь можно курить?

– Даже людей убивать можно – улыбнувшись, ответил я. – но только мне. Не томи уже, рассказывай.

– Хорошо. – подкурив, начал Никита. – Только у меня одна просьба, я хотел бы, чтобы меня не прерывали, я дам знать, когда скажу все, что хотел.

И дождавшись от меня утвердительного кивка, он начал.

– Я устал. От обмана, от лжи, которую сам и сею. Ведь мой успех, немалый успех, построен на лжи. Это всё, чем я занимаюсь, дело всей моей жизни, один большой обман. Всё искусство – ложь! Начиная от художника, музыканта, режиссера или поэта, и заканчивая бродячим артистом. Мы создаем иллюзию, иллюзию правды. И не важно, что нами движет: жажда славы, вдохновения или же мы вдруг хотим открыть людям глаза на правду. Какие бы благие или же корыстные цели нами не двигали, все ведет к одному. Это пустыня обмана и иллюзии, в которой реальность искажается, а смысл переворачивается. Мы создаем миры, мирки, в которые любой человек может сбежать. Там он может почувствовать себя другим. Более успешным, умным, красивым. Но в той пустыне нет счастья, там и несчастья то нет. Там всё одна большая подделка. Благодаря нам люди верят в счастья, любовь и прочую добродетель. Но мы обманываем. В тех мирах, что создает искусство нет ни счастья, ни любви, ни мира. Потому что этих миров нет. Люди смотрят мои фильмы и думают: «Вот оно как, всего можно достичь, лишь работай и верь в свой успех». Вот только все, что они видят на экране придумал я, я велел герою быть счастливым, я сделал так, чтобы ему повезло. Мои герои – это обман, это я ими играю и они делают лишь то, чего хочу я. Любой творец искусства берет отдельный элемент этого мира и коверкает его, как ему хочется, потом говорит: «Смотрите, как можно!». Но он врет. А люди верят ему и начинают жить по законам, которые придумал тот или иной творец искусства. Они верят, что красота выглядит так, как он показывает, любовь настоящая лишь та, которую он им показал. А счастье, которое он продемонстрировал, кажется им самым что ни на есть настоящим. А творцов много, и каждый показывает своё, претендуя на истинность. И люди, обычные люди теряются в этой многогранности красоты и любви. Им кажется, что мир прекрасней, чем есть, что им просто не повезло или же они где-то совершили ошибку. Они пытаются натянуть иллюзию творца на свой мир, в конечном счете теряя грань между ними. Они погружаются в пустыню обмана. Они верят то одному, то другому творцу, они погружаются в искусство. Они не видят обмана, не видят правды. Сами творцы чаще всего этого не видят, ибо погружаются в свои миры и живут в той же пустыне. И эта пустыня поглотила весь наш мир. Этакие маленькие полубожки, творцы, сотворили новый иллюзорный мир, уничтожив реальность. И я тоже хотел сотворить нечто лучшее, но не заметил, как разрушал. Думаю, все не заметили и вряд ли хотели что-то разрушать, но, созидая что-то, приходится рушить. А созидая иллюзию, приходиться рушить именно реальность. Это привело к тому, что реальность стала не больше, чем слово, которое каждый воспринимает как хочет, или же как хотят деятели искусства. В итоге, мир, в котором иллюзия стирает грани между правдой и неправдой превратился в пустыню обмана. Сложно, практически невозможно, здесь сейчас сказать, что правда, а что нет, что истинно, а что поддельно. Обман настолько хорош, что он обманывает сам себя. Правда обвиняет саму себя во лжи, ложь врет про ложь и красота восхищается уродством. Таковы правила, которых вовсе нет. И я устал быть частью этого обмана, я устал творить этот обман, я устал изнывать в этой пустыне в поисках правды, я осознал, что я уже не ищу правду, я её творю. С помощью иллюзии из обмана я творю правду.

Слушая Никиту время, казалось, остановилось. Его мысли, как будто имели родство с моими. Он так же был полон сомнения. Ему хотелось поверить в то, что он делает, как и мне. Слушая его, мой мозг рисовал картину за картиной. Что он говорит, правду ли об обмане или же это клевета на правду. Никита рассказывает о пустыне обмана, об иллюзии. И я, начал понимать, что и сам запутался. Где реальность. А где иллюзия. Мысли то и дело подвергали сомнению реальность и вставали на сторону иллюзии. Или наоборот, с ненавистью высмеивали её. А что, если режиссер прав? Ведь искусство в какой-то мере действительно подделка настоящего. Люди восхищаются пейзажем художника, на котором изображен храм, а по дороге домой проходя мимо этого храма и глаз не поднимут полюбоваться им. Люди верят герою, страстно признающемуся в любви к героине, и им все равно, что через пару часов он будет дома обнимать другую. Они верят, что именно такое признание искренно и неподдельно. Люди заслушали до дыр «времена года» Вивальди, но их раздражает сама природа, как дождь или ветер. Люди добровольно решили верить искусству, огромному производителю подделок на оригинал.

Время текло и мозг получал истинное удовольствие, расплетая клубок сомнений, ему нравилось бродить по этой пустыне обмана. Ведь там он не искал правды, он её творил. И самое большое удовольствие в этом, это то, что это были не мои сомнения. Ведь от своих я уже устал.

– Понимаете – продолжал Никита – жизнь человека коротка и проживает он её согласно своему опыту. Но зачастую он не в состоянии побывать во всех краях света, увидеть все своими глазами, почувствовать все на себе. И он заимствует этот опыт у искусства. Он верит в то, что ему рассказывают о дальних странах. Он восхищается или же ненавидит то, что никогда не видел. Из-за малого опыта он верит, что персонаж книги или кино истинно любит, и пытается любить также. Забыв при этом, что персонаж создан и все вокруг создано лишь для того, чтобы его любовь была самой что ни на есть идеальной. Он верит в это еще и потому, что с экрана и книги несчастья показывают намного масштабнее, чем его мелкие проблемы. Он верит, что можно жить так, как показывает искусство. Но искусство не жизнь, а лишь маленькая часть самой короткой жизни. Вот только маленьких частей хватит на сотни жизней и десятки миров. И как мне быть? Я верил в этот обман, я создавал его, и, ко всему прочему, я до конца не уверен, обман ли это. Быть может, я всего лишь придумал очередную правду для себя.