– Ольга, кому ты улыбнулась сейчас? – спросил Полунин свою жену, юностью которой он очень гордился.
– Так, Игорёша, никому! – Ольга перевела свой кокетливый взгляд на мужа.
Полунин обернулся в сторону, куда только что обворожительно улыбалась его супруга.
Танцевавший рядом майор Карпов, наткнувшись на суровый взгляд своего сослуживца, перевёл свои шаловливые карие глаза на свою благоверную…
– Оксаночка, что ты такая грустная? – шепнул Карпов ей на ушко.
– Ты, Лёша, на меня совсем не смотришь. Всё больше по залу стреляешь глазами! – грустно пожала она плечами. – Я тебе уже наскучила? Да?
– Да брось ты, Оксанка, не говори чепухи! – он чмокнул свою тридцатилетнюю супругу, свою ровесницу, в шею, опустил свой подбородок ей на плечо, снова непроизвольно поймав глазами юную Ольгину фигуру… Что поделаешь! Молодость и красота – страшная сила!
Что-то буравило затылок самой Оксаны Карповой. Та повернула голову. Это был суровый партийный взгляд голубых глаз Полунина. Но, наткнувшись на грустные глаза Оксаны, его взгляд явно смягчился. Он скупо улыбнулся, получив её осторожную улыбку «Джоконды» лишь уголков её губ в ответ…
Тимофеев всё сидел, по-собачьи глядя в зал, c грустью теребя на груди ремень своей портупеи…
– А вас можна запросити на танець? – минут через тридцать вдруг раздалось сбоку.
Он замер, соображая.
– Бiлий танець! – как бы поясняя свой дерзкий поступок, добавила девушка, смотря на лейтенанта по-кошачьи расставленными миндалевидными глазами. Тимофеев молчал, поднявшись. Это казалось ему сновидением, о котором он даже и мечтать не смел. На которое он, как бы и права никакого не имел. Ведь он «начпатр», как-никак! Но ёщё секунда и он решился: «А, была, не была, сколько той поганой жизни!?». Да и как можно отказать, когда девушка тебя приглашает! Ведь, что может быть бесчеловечнее, чем отказ девушке, решившейся на такой шаг! А ещё и такой милой девушке! Да ведь это был бы отказ и самому себе! Жуткий отказ, который он был едва ли смог потом себе простить.
– Конечно! – и они последовали в зал, держась за руки. Он чувствовал её тонкие холодные пальцы. Она напоминала ему Здену, хотя и была блондинкой. Ту недосягаемую, запретную для него словацкую девушку Здену, с которой у него никогда и ничего не могло быть! Ведь они были из разных миров! Его юношеские чувства, затрамбованные годами пребывания «за армейским забором», казалось, готовы были выплеснуться наружу. Как пружина на взводе, была его юношеская страсть. Неутолённая юношеская жажда любви иссушила его душу. Как она осязаемо напоминала ему Здену! Или ему просто так казалось. Ведь и та, и другая были попросту девушками, примерно одного возраста. Стройные, милые, задорные. Обе выбрали его, дерзко пригласив на белый танец! Он нежно держал в ладони её холодные пальчики. Его переполняло желание их согреть, прижав к своей молодой горячей груди! Что ж, ничто человеческое ему было не чуждо… В полумраке ему было сложно её хорошенько разглядеть. Но он видел милую родинку на её шее, которую в мыслях своих греховных, нежно касался губами. Он чувствовал какой-то необыкновенно лучистый огонёк её задорных глаз. Такой же задор, как был и у той словацкой девушки. А может это судьба? Может это ниспослано ему взамен того, на что у него нет ни прав, ни возможностей? Его нога едва касалась её внутренней части бёдер, когда он делал аккуратный шаг вперёд, боясь наступить сапогом на её аккуратные туфельки. Он едва касался щекой её золотистых волос, вдыхал их аромат. Под пальцами он чувствовал тонкую гибкую талию, едва с трудом удерживая себя от страстного желания прижать её к себе и дать волю своим рвущимся на волю рукам…
Её рука нежно покоилась на его жестком пагоне. Он чувствовал, как её пальчики исследуют его звёздочки…
В темноте клуба по периметру толклись не танцующие или не нашедшие себе пару.
– Кузнецов, часики купыт нэ желаешь? – Хашимов подошёл к весело ржущему лейтенанту в компании двух девушек.
– А ты чё, передвижной часовой магазин, что ли? – презрительно кинул тот, явно хорохорясь перед «прекрасным полом».
– Магазын нэ магазын, а продать могу!
– Во бля, все хачики такие, купить-продать! Надо будет я и сам их куплю там же, где и ты их покупаешь! Ладно, ты, не обижайся только!
Но Хашимов обиделся: «Эта зелёная сопля со мной таким тоном будэт разговарывать!»
– Во-первых, я не «Хачик», потому что я не армянин, я азербайджанец! А часики – нэ хочеш, нэ бери! А рот свой прыкрой! Щегол!
– Кто щегол?
– Да кто, ты конэчно!
– Ответишь мне за щегла!
– Посмотрым, мать твоя жэншына!
Оба закипели, как чайники, готовые ринуться в схватку, но разошлись, понимая, что место совсем не подходящее…
– Ладно, не до тебя сейчас, ещё поговорим! – Кузнецов подошёл к мнущемся в сторонке девушкам и отправился на выход, девушки последовали за ним.
– Поговорым, поговорым! – Хашимов скрежетал ему вслед зубами.
А в зале звучала песня Игоря Талькова:
«…Однажды ты пройдешь бульварное кольцо,
И в памяти твоей мы встретимся, наверно,
И воды отразят знакомое лицо,
И сердце исцелят и успокоят нервы.
Чистые пруды-ы застенчивые и-ивы,
Как девчо-онки смолкли у воды-ы,
Чистые пруды-ы, веко—ов зеле-еный со-он,
Мой дальний берег де-етства,
Где звучи-ит аккордео-он….»
После танца девушка незаметно растворилась среди подруг. Владислав, ощущая на себе множественные взгляды, словно он выполз на бальный паркет в тяжёлых рыцарских доспехах, на фоне остальныx, облаченныx в гражданские одежды. Перетянутый портупеей, он занял снова своё место в «президиуме», унесённый мыслями в облака. Спустя несколько минут, немного опустившись на землю, он попытался её отыскать среди зала. Летьёха всматривался в лица, примерялся мысленно то к одной, то к другой. Пока за этим занятием его не заметил замполит батальона.
– Тимофеев! Ты что на чужих жён засматриваться стал?
– Я… не-е, это… не знаю где девушка, с которой я танцевал? – замялся Тимофеев.
– Ха! Хе-кхе! Кузнецов уже несколько минут, как их всех увёз назад в Грабово, – майор посмотрел на подчинённого снисходительно. – Забудь об этом! Пустое! И не думай никуда ходить! Смотри-и мне! Ладно, ты вроде был в патруле? Вот и давай. Поднимай своих бойцов. А то они совсем уже оборзели от безделья. И на маршрут!
Владислав вышел на улицу. Было очень досадно. Казалось, он только что держал в своих руках «жар-птицу»! И вот, она упорхнула, оставив ему лишь страдания. Сердце выпрыгивало из груди. Его накрыла горячая волна, которую, наверное, многие и величают «любовью с первого взгляда». Только его объект любви был скорее абстрактен, подобен неуловимой жар птице!..
На улице стал накрапывать мелкий дождь, очевидно усиливаясь. «Начпатр», выйдя из клуба, вдохнул свежий воздух. Весь мир вокруг, казалось, искрился волшебными искорками чувства, пробудившегося в молодом офицере. Но служба есть служба и Тимофеев отряхнул с себя «розовые сопли», поправил повязку на рукаве и решительно направился к своей казарме за патрульными, цокая каблуками сапог по мокрому асфальту. Проходя мимо казармы, где располагалась РМО[43 - (Рота материального обеспечения)], начпатр решил пройти по расположению сам. Он переступил порог. Дневального на месте не было. Никто не подал привычную команду, вызывающую дежурного по роте. Лишь какой-то лысый боец в белом нательном белье и с тряпкой в руках выглянул из туалета и тут же скрылся. На нём не было ни формы, ни положенного для дневального штык-ножа.
– Товарищ солдат, ко мне! – а в ответ тишина…
Было всё ясно. «Очко» драит молодой.
Начпатр вошёл в кубрик. Оттуда доносились какие – то шумы, слова, хлопки подзатыльников, стук сапог. Мелькнули какие-то тени в направлении коек. Кто-то на втором ярусе натянул одеяло. Несколько солдат продолжали сидеть под навесом второго яруса кровати, стоящей в дальнем, наиболее уютном углу кубрика. Они недовольно сморщились, увидев молодого офицера.
– Товарищи солдаты! Что здесь происходит? Встать! – Тимофеев катал желваками. Он понимал, что тут происходит. В этих «спецподразделениях», где преобладали славяне, вместо «землячества» царила реальная дедовщина… одна гадость вместо другой… Лейтенант, поклявшийся ещё в училище «давить гадину в зародыше», надвигался на кучку старослужащих. Повязка «начпатра» сбилась. И он её не поправлял.
– Чё, те, летёха? – они один за другим вяло поднялись.
– А ну, не тыкать! Все! Шагом марш на коридор! Вы арестованы!
– Пошёл бы ты отсюда! – самый борзый из всех, видимо, неформальный лидер, обдал офицера парами алкоголя. – А то я на твои погоны не посмотрю! Урою щас! – он занёс руку над своей головой с растопыренными пальцами.
Тимофеев чуть не поперхнулся. Он впервые столкнулся с такой откровенной безграничной солдатской борзотой.
– Чё ты сказал, солдат?! А ну повтори! – лейтенант приблизился вплотную к пьяной физиомордии «деда». Его желваки катались. – У тя чё, солдат, борзометр совсем зашкалил, что ли? Товарищи солдаты! Вам минута времени строиться всем в расположении!
– Това-а-арищ лейтенант, – сзади раздался менее разнузданный, но не менее напористый и уверенный голос, – это Вы будете в своей роте командовать. А здесь вам – РМО! Идите себе спокойненько. Мы вас не трогаем. И Вы нас. Нам уже на дембель скоро. Вот там с вами и встретимся… на гражданке… скоро, вот тогда-то и потолкуем! – он ехидно улыбался.