Свет мой

– Ох, как наша Славушка пироги печет – объедение! А вышивает еще лучше, так вышивает, что первая на селе мастерица! А уж красавица-то какая…

– Она, которая сестрица твоя, что ли? – уточняет воин.

– Ага, старшая… Стало быть, ты гридень княжеский? А сколько же тебе годков будет?

– В красень, в начале, тридцать исполнилось (показывает на пальцах).

– Ага, стало быть, женат, или невеста есть?

– Нет – холостой я, и невесты у меня нет пока. Все служба и служба (тут его спутница быстро-быстро хлопает ресницами). А, ты, пошто сие вопрошаешь? – произносит Гордей удивленно и улыбается.

– Так…, – задумчиво говорит девочка, – так сие же хорошо, что холостой, значит, свадьба еще будет (она снова расцветает в шутливой улыбке)! Моя сестрица первуша Славушка зело хороша. Почти все парни в нашем селе грезят к ней посвататься. А она, вишь ты, все выбирает: тот ей не такой, этот не этакий, – Ружа вздыхает.

– А у тебя жених есть?

– Ты что, татарин? Мне же нельзя пока старшие сестры в девках.

– Ружица, да ты меня никак сватаешь?! – осеняет Гордея.

– Ну, так, что же дело то доброе?! – Витязь басовито хохочет. Вытирает слезы. Восклицает в перерывах: «Эх, забери меня лешак дебрянский! Нешто жениться, чтобы сестра тебя меньше ругала?!» Ружица хохочет с ним вместе. Немного успокоившись, парень спрашивает:

– У меня дружок есть, Санко его кличут, может их с твоей сестрой Дареной сосватать? Тогда и тебе замуж можно!

– А, он, как удалой, пригожий? – Гордей снова хохочет, глядя на хитрую, маленькую сваху. Он смеется, позабыв на время об убитых товарищах, собственных ранах, князе, вообще обо всем.

– Ой, ты Ружица, Ружица, что же у тебя такая хитрая рожица? – они опять смеются вместе.

Тем временем странная парочка оказывается на окраине села, где, немилосердно скрипя и грохоча на колдобинах дороги, перегруженные, сверх меры, обозные телеги медленно вползают в село. Тут передовая повозка останавливается, застревает в грязи, перегораживая путь и другим обозникам. Тощая лошаденка, понукаемая кнутом и бранью, выбивается из сил, но, как говорится: «Воз и ныне там!» Дорога узкая – телегу не объехать. Вокруг суетятся мужики, подкладывают под колеса охапки веток. Они месят лаптями грязь, брызгая ею на онучи, выпрягают лошаденку, ведут крупного, норовистого коня соловой масти. Тот упирается, встает на дыбы.

– Пачкаться не хочет! – говорит Ружица.

– Вот что, красавица, постой тут, пожди меня малость, я скоро, – говорит воевода своей спутнице. Он подходит к оставленной всеми телеге, берется руками за обе оглобли. Окружающие с удивлением глядят на это. Гордей говорит им: «Сего конягу долго запрягать придется, а я борзее управлюсь!» – телега качается раз, другой, потом со скрежетом, скрипом и звучным «чпоком» от могучего усилия выкатывается на сухое. Впереди остается, правда, еще одна маленькая лужица, куда и попадает задними копытами крутящийся упрямый соловый. Грязь летит во все стороны, обдает с ног до головы Гордея.

Коня обжигают кнутом, обзывают чужеядом (паразитом) – тот убегает. Перепачканный воин утирает рукавом свиты лицо.

– Ой, ты ж Божечко! – причитает подбежавшая Ружка, пытаясь стряхнуть грязь с одежды своего спутника, да куда там!

Откуда ни возьмись, появляются Зыбко и Родимко со жбаном воды. Они сливают воду на руки воину, тот умывается. Подходит и окружает их еще разнокалиберная ребятня. Ружка выступает вперед: «Ну, чего собрались!? Очепялы (любопытные)! Молодцу в сухое переодеться надобно. Расходитесь! А, ты, пойдем со мной!» – она решительно берет воеводу за мокрую руку и быстрым шагом ведет его за собой.

Селяне, молча, изумленно, глядят им вслед.

Ружица сердито оглядывается. На телеге стоят важные Зыбко и Родька, вокруг которых собирается толпа селян. Издалека доносятся задорные мальчишечьи голоса: «Сие дядька Гордей, гридень княжеский, он гонцом к боярину нашему намедни прискакал. Ружица еще раз сердито оглядывается, говорит своему спутнику неприязненно:

– У, враки-задаваки! Белебени-болдыри (трепачи, пузыри надутые)! Теперь пойдут по селу языками молоть. Так что, Славушка всерно (все равно) узнает (она вздыхает). Поругает, конечно, маленько, но уж не так! Браслеточка-то ее целехонька, лежит себе в ларчике. А, может, и вовсе ругать не станет…, – девочка опять улыбается загадочно.

***

Вскоре переодевшийся витязь выходит из Ружиной избы на крыльцо:

– Ну, вот, – говорит Ружица, прищурившись, – дедова свита и гоши тебе в самый раз пришлись. Зело, ладно сидят! – заключает девочка, когда они выходят со двора снова на улицу.

– Благодарствуй, добродеюшка, – говорит ее спутник, оглядывая себя в новой одежде.

– Да чего там! Как же не помочь своему спасителю!? Мне теперь ходить и ходить у тебя в должницах. Хотя (она опять все с той же загадочной улыбкой задумывается)…

Тропа ведет их куда-то в сторону от села, Гордей не спрашивает куда. Он решает полностью довериться своей провожатой, которая, судя по ее загадочному виду, явно что-то задумала. Неожиданно, они оказываются на высоком обрывистом берегу реки. От открывшегося вида захватывает дух! Вероятно, далекие предки местных селян, очутившись здесь, навсегда влюбились в это место и решили здесь поселиться. Противоположный берег, весь покрытый дремучим лесом, гораздо ниже, так что видны только макушки деревьев. Они, в огромной зеленой массе, уходят за горизонт. Река в этом месте делает поворот. Подножие утеса, на котором сейчас стоят Гордей и Ружица, принимает грудью быстрый поток. За утесом, влево от него, воды растекаются широко и величаво. Берега, обрастают камышами, осокой и ивняком. Там, невидимые глазу, квакают лягушки и крякают утки. Вдалеке на воду садится стая лебедей. Неподалеку, важенка с олененком пьют на песчаном мыске из реки. Олениха настороженно поднимает голову, с морды падают вниз, сверкнув на солнце, радужные капли. Разбойница щука вспугивает стаю подъязков. Они разом (штук сто) бьют по поверхности сильными хвостами. Три рыбёшки даже выскакивают над поверхностью воды, блеснув на солнце золотой чешуёй. У самого берега два рыбака в ялике азартно выбирают из воды, попавшую в невод, стайку лещей.

Перед утесом, справа реку видно далеко. Она почти не петляет, сжатая каменистыми берегами, стремительно проносясь мимо лугов, покрытых цветами и травами. Здесь на быстрине рыбачат чайки. Одна из птиц, только что парившая рядом с утесом, так что Гордею казалось: только протяни руку и коснешься ее крыла, вдруг, падает вниз и хватает рыбу на поверхности воды, недалеко от того места, где несколько женщин на мостках полощут белье.

На что можно смотреть бесконечно и неустанно, отдыхая и успокаиваясь, конечно, на текущую воду. Красавица-речка, кормилица для рыбака, дорога для путешественника, дом родной для рыб, многих птиц, бобров, выдр и прочего зверья. Славное речное приволье: величавое, ненаглядное. А, сколько тайн хранит речное дно: загубленные жизни, утопленные сокровища, затонувшие корабли! Минует череда веков, а река все также будет нести свои воды, притягивая и завораживая взгляд.

Девочка трогает своего спутника за руку и указывает ему на что-то за их спинами. Он оглядывается. Отсюда с высоты утеса открывается также живописный вид и на село. Его видно полностью: боярский терем, церковь и избы селян (около пятидесяти), утопающие в яблоневых и вишневых садах.

Ружица, дав насладиться зрелищем, тянет своего спутника по тропе вниз. Он покорно следует за ней. Они беседуют, уже спускаясь к речке, держась за руки. На странную парочку удивленно глядят полдюжины девушек, только что полоскавших на мостках белье. Все они, одна за другой, прекращают работу и смотрят на подошедших. Ружица и Гордей поворачиваются к ним:

– А вот и река наша, вода в ней от многих ключей, ледянющая – говорит невинно маленькая плутовка, – а вот наши девицы полощут белье, – она высвобождает свою ручку, покоившуюся на локтевом сгибе воина и встает между двумя девушками, – та с края, что к тебе ближе, Славушка и есть, – показывает ладонью вправо от себя, но глядя только на Гордея, не желая пропустить произведенное на него впечатление, – с иного моего бока – сестрица Дарена, – опять жест ладошкой и снова глядя лишь на своего спутника, – все трое приветливо улыбаются (двое старших ожидают, что же дальше). Они хоть и сестры, но абсолютно разные: Славушка – высокая, статная, грациозная красавица с темно-русыми, почти черными волосами. От таких, как у нее лиц трудно отвести взгляд. Она вся полна очарования, достоинства, осознания своей красоты и ума, но и доброжелательности тоже. Дарена – невысокая, миловидная, миниатюрная блондинка, нежная, стройная, с высокой красивой грудью. Она не такая храбрая, как две ее сестры и поэтому вскоре прячет очи под ресницами. Ружица – огонь, лукавство, смелость, обаяние и обещание вырасти в необыкновенную красавицу. Она сейчас завладела всеобщим вниманием более взрослых девиц и наслаждается этим. Глядя на нее все понимают и ожидают, что вот сейчас эта Ружка скажет нечто такое! И ведь верно, потому что девчонка говорит слегка насмешливо: «Эй, Славушка, а ведь я тебе жениха привела! Вот, сие Гордей – гридень он княжеский», – молвит Ружка, и улыбка медленно сползает у ее спутника с лица! Все девушки ахают.

Славушка от неожиданности роняет в воду столешницу (скатерть), которую перед тем полоскала. Девушки ахают в другой раз. Быстрое течение подхватывает и несет добычу, рукой уж не достать. Витязь, не раздумывая, бросается в холодные волны реки и в несколько сильных гребков настигает беглянку. Он выбирается на берег, держа в руке столешницу. Вода течет с него ручьями. К одной из девушек возвращается дар речи. Она усмехается: «Славушка, как, как жениха-то кличут? Часом не Мокрыня?» – девушки хихикают в ладошки.

Ружица выступает вперед, упирает «руки в боки» и сварливо произносит: «Кто бы молвил, Кропотка, а тебе-то помолчать лучше, твой-то, твой-то Шемяк – бубнилка косоротая, картавый: «Клопотоцка, класавица, ладость моя! Пилазок с блусницкой!» – передразнивает Ружка. Девушки заливаются хохотом теперь уже громко.

– Ах, ты – маленькая дрянная козявка! Вот я тебя сейчас! – гневно шипит вся малиновая Кропотка.

– Только поймай сперва! – усмехается Ружка.

Ее взрослая противница смотрит пару мгновений, зло сопит и, вдруг, хватает из таза ручник (полотенце), мигом его скручивая. Вооружившись, она кидается на обидчицу. Та не убегает далеко, а юркает за спину Гордея, прикрывшись им, как живым щитом.

Ружица ловко уворачивается, бесцеремонно хватаясь за одежду воина. Кропотка пытается обойти ее с какой-нибудь стороны. Ружка посмеивается, кричит девушкам: «Видали? Вот, как парнями вертеть надо! Смекайте!» Те уже не смеются – хохочут. Гнев Кропотки быстро улетучивается, и она уже просто дурачится, пытаясь со смехом, впрочем, достать ручником Ружку. Внезапно, «живой щит» заговаривает басом: «Ой, ты Кропоточка – земляничка-ягодка, обнималась ли когда, млада, с водянничком? А ну испробуй! Пред тобой сейчас не Гордей – гридень княжеский, тот на дне речном мною утопленный, пред тобою ведь сам Мокрыня Затонович в его облике, перекинутый. Сколько можно вам красным девицам полоскать белье у меня в реке все без откупа. Расплатись со мною, Кропоточка, обними меня, моя желанная!» Он, вдруг, делает страшное лицо, как у утопленника, и идет, весь трясясь, раскинув руки, глядя безумными глазами, прямо на девушку. Та с визгом пускается прочь. Шутник принимает прежний вид.

Девушки больше не в силах смеяться. Они со стонами держатся руками, кто за животик, а кто за разрумянившуюся щечку.

Славушка весело смотрит на Гордея и вдруг замечает у него на шее «гусиную кожу»: «Ой, что же сие мы? – говорит, вдруг, она, подавляя смех, – так молодца заморим совсем! Он иззяб поди! Водица же студенющая, а он мокрый весь. Так и захворать недолго! Надобно нам поспешать, вот, что! Пойдем, молодец, я тебе сухую одежду дам – дедову – сие первое дело! Ружка, печная ездова (лежебока), довольно озоровать, подсоби лучше! Даша, дополощи, что осталось, а готовое сейчас мне давай, я домой захвачу (Славушка берет у Дарены таз с бельем и отдает его Ружице)». Свободной рукой (в другой, упертый в бок, еще один таз с чистым бельем) она решительно берет парня за руку и влечет за собой. Ружа семенит сбоку, неся тазик с прополощеным. Идут в горку быстро. Когда отходят подальше, девчонка спрашивает на ходу запыхавшимся голосом:

– Славушка, – чью же одежду ты собираешься дать дружинному?

– Известно чью – дедову! Он и ростом, и статью такой, как сей молодец.

– Ох, Славушка, сестрица моя горемычная, ты часом не хворая?

– Здорова я, здоровьем хворая, а ты пошто спрашиваешь? – отвечает, тоже запыхавшаяся от быстрой ходьбы, девушка, торопясь и прибавляя шагу по тропинке, что идет от реки к селу.

– Очами, ты, стала скорбная! Ничегошеньки не примечаешь… – Ружка притворно вздыхает.

Славушка останавливается, смотрит растерянно на сестру, потом на своего спутника. Проходит несколько мгновений, прежде чем она, наконец, рассматривает, во что он одет.

– Господи, Боже! – восклицает она, – ладно, оденем молодца пока в батино. Маловато, правда, будет! Ну, сказывайте, что приключилось? Небось, Ружка набедовала! Эх, Ружка-побрякушка, плачет по тебе батин ремень, горькими слезами заливается!

Ружица, насупившись, произносит сварливо: