Ливень

– Тогда вы ничего не потеряете, – попытался успокоить инспектора я, взглянув ему за спину. Кажется, у курилки возник конфликт с одним из стражников, стоящих в оцеплении.

– А ты знаешь, я не против, берись, – почему-то заржал Гобкинс. – Хоть под ногами мешаться не будешь. Вечером доложишь.

– Обязательно, – бросил я, покидая пристань и в три прыжка оказываясь возле вот-вот готовой вспыхнуть потасовки между моим товарищем и сотрудником правопорядка.

– Марк, это со мной, – опустил я руку на плечо стражника, удерживавшего за грудки Боцмана, опуская ему руку на плечо.

– Извините, младший инспектор, я не знал, – оправдался тот, разжимая кулаки и разглаживая на груди курилки сюртук. – А то пояснить ничего не может, только прёт вперёд и всё!

Когда конфликт был улажен, и все друг другу поклонились, я быстрым шагом направился сквозь толпу, бросая предостерегающие взгляды карманникам, которые сбежались на набережную словно коты к разбитому горшку со сметаной. На них не было времени. Нужно было торопиться и как можно скорее. Шумахер и Боцман еле-еле поспевали за мной.

Брусничка, запряжённая в экипаж, недовольно, взглянула на меня фыркнув, губами. Ей всегда было не по нраву таскать за собой повозку. Извини, ничего не поделаешь. Сегодня будет так. Прыгнув на сидение, я бросил взявшему вожжи в руки Боцману:

– На Мягкие лапы и побыстрее!

С неба снова что-то закапало, и мы, подняв воротники, развернули полог повозки. Мимо проносились серые улочки и многочисленные прохожие с разноцветными зонтиками.

– Ганс, – обратился я к стажёру, засовывая в рот новую палочку лакрицы. – Сейчас сбегаешь к геру Бруни и разузнаешь у него всё об убитых. По крайней мере о мужчине. Девушка скорее всего пока будет не опознана.

– Бруни, Бруни… это архивариус что ли? – задумался Шумахер. – Плешивый? А откуда он может всё узнать? Вроде бы времени прошло совсем немного…

– Советую с уважением относиться к этому человеку, – подошвой сапога я наступил на безукоризненно чистый ботинок паренька, отчего тот ойкнул. – Он знает обо всём, что происходит на улицах, так как составляет сводки и проявляет недюжинный талант в анализе преступлений. Делай, что говорю. Особое внимание обрати на похищенные у убитого вещи. Мы должны знать, как они выглядят.

– Понял. Но вы ведь вроде взялись за расследование смерти девушки? Её что тоже убили?

– Верно. Сломали шею. Ты обратил внимание, как дёргалась её голова? Думаю, эти преступления связаны.

– Ничего себе! – вскрикнул Шумахер, отчего Боцман, попыхивая трубкой, рассмеялся и выпустил в воздух облачко дыма. – Но девчонка пролежала в воде всего несколько часов!

– Это ничего не значит.

– Ладно, а инспектор Гобкинс знает? Хотя о чём это я. Конечно, нет. А вы куда? – лицо паренька раскраснелось от азарта, и вопросами он сыпал, как начавшийся дождь каплями.

– Я хочу пригласить сегодня поработать с нами мистера Стича.

– Алкаша, круглосуточно валяющегося под лестницей в фойе? Его ещё не уволили? – скривился Шумахер, удивлённо взглянув на меня.

– Не имей дурацкую привычку судить о людях по внешнему виду, – недовольно оборвал стажёра я.

– Мне мама говорила…

– Разговор закончен. Боцман, надеюсь мушкетон при тебе?

Курилка только кивнул мне в ответ.

– Ну вот и отлично. Через пару часов мы нанесём визит вежливости в «Раздавленное горло».

– ЧТО?! Но это же на задворках Серого квартала? – подпрыгнул на месте Ганс. – Это очень опасно! Нужно подкрепление!

– Вот поэтому мы и берём с собой мистера Стича.

* * *

Улица Четырёх мягких лап была известна в городе исключительно благодаря штаб-квартире Городской стражи. Прямая аллея, засаженная клёнами, упирающаяся в четырёхэтажное здание, похожее на торт со свечками, фонтан, изображающий старого короля на коне, да антикварная лавка – вот и вся улица. Именно сюда и подкатил наш экипаж.

– Встречаемся здесь через двадцать пять минут, – приказал я, похлопав лошадку по шее.

Стоило ли говорить, что Стич был на своём обычном месте. Прислонившись к стене возле двери в подсобку, он музыкально сопел, улыбаясь во сне и обнимая пустую бутыль из-под чего-то под названием «Ведьмина вода».

– Вставай, приятель, мне нужна твоя помощь, – сказал я, опускаясь на корточки, и чуть не вздрогнул от внезапно раскрывшихся глаз ветерана.

Уже через полчаса экипаж наш нёсся по кривым улочкам Серого квартала сопровождаемый подозрительными взглядами местной публики.

Стич всю дорогу храпел, распространяя вокруг ароматы перегара, а Шумахер старался оказаться от стражника как можно дальше, что в принципе было невозможно в тесном экипаже.

Да, Бенедикт пил. Почти постоянно. Вообще казалось, что он просто пропитался запахом спиртного. Однако винить его я не мог. Сам когда-то был близок к этому. К тому же для моей сегодняшней отчаянной вылазки он подходил как нельзя лучше. Почему? Потому что я не знал ни одного человека, у которого было бы сразу пять Отбивных – нагрудный знак, выдававшийся ветеранам за участие в ближнем бою, рукопашных схватках, где жизнь твоя ничего не стоит.

– Инспектор, зачем вы жуёте эту гадость? – спросил Ганс, указывая на новую палочку лакрицы в моей руке.

– Обещал дочери бросить курить, – улыбнулся я, вспоминая дочку, так любившую сидеть у меня на коленях. – Мне помогает. Отбивает желание, напрочь.

Пожав плечами, Шумахер на секунду замолчал, кинув взгляд на проносящуюся мимо грязные переулки, а потом снова ринулся в бой:

– А почему мы не сообщили ничего инспектору?

– Это же Гобкинс, – пояснил я, отодвигая руку спящего Стича от своего лица. – Ничего он не найдёт. До вечера будет изображать фонтан энергии, отдавать десятки приказов рядовым стражам, таскать для допросов всякую шелупонь, а потом скажет, что все варианты проверил и, к сожалению, преступление останется не раскрытым. Кстати, что там с вещами, украденными у гера Бильдельринга? Так, кажется, его зовут?

– Да, богатый юрист, имеющий свою контору на Проспекте Героев, – затряс головой стажёр, вынимая из нагрудного кармана маленький блокнот. – Вдовец, жил один. Прислуга описала его вещи так: серебряные часы-луковицы, играющие «Марш хромого ветерана», простое толстое золотое кольцо с инициалами и печатка с розовым драгоценным камнем. Кстати, в убийстве подозревают одну из его служанок, она бежала из дома, прихватив все вещи с собой.

– Из особняка что-то пропало? – спросил я, встретившись взглядом с Дворнягой – главарём подростковой банды, совершающей набеги на предместья.

– Сейф в спальне покойного оказался пуст, – почесал переносицу Шумахер, провожая взглядом высокого черноволосого парня в красном камзоле, тащившим мешок с чем-то тяжёлым на спине.

– Вскрыт или открыт ключом?

– Видимых повреждений нет, – сверяясь с записями в блокноте, пояснил Ганс.

– Понятно. А служанка?

– Марта Бокен. Портниха. Родственников в столице нет.

За разговорами мы не заметили, как прибыли на место. Коричневая двухэтажная коробка таверны «Раздавленное горло» выросла перед нами словно куча конского навоза посреди улицы. Здесь собиралось большинство опасных преступников средней руки, чтобы промочить горло и перекусить. Здесь же они договаривались о своих будущих делишках. Достаточно опасное место, хотя настоящие главы преступного мира сюда не захаживали. Они обосновались двумя улицами далее, в «Фиолетовом особняке».

Выпрыгнув из экипажа, я сбросил плащ и снял треуголку с головы.

– Давайте сделаем всё по-быстрому, – наручники легли в мою ладонь. – Мне вечером с дочерью в театр идти. Не хочу опоздать.

Неожиданно бодрый Стич, вынув из ножен кривой клинок и маленький топорик, отправился за мной, а следом уже потянулся ухмыляющийся Боцман с внезапно вставшими дыбом бакенбардами и, побледневший от страха, шагающий механической походкой Шумахер.