Почетный пленник

– Где мы находимся? – продолжал свой расспрос воспитатель.

– Дома, – ответил я. И уточнил: – На вилле Эндира.

У нас было два дома. Летняя резиденция и зимняя, в Декурионе, горском священном городе-крепости в глубине гор. Безрадостное местечко.

Остах удовлетворенно кивнул:

– Сейчас придет рекс. Кое-что расскажет тебе. Ничего не бойся. Я с тобой буду.

Услышал приближающиеся шаги, быстро сжал мне плечо и повторил:

– Я с тобой.

А потом убрал руку и отошел от топчана.

Занавесь, отделявшая комнату от входа в общее помещение, откинулась, и вошел отец. «Дан Дорчариан, повелитель и защитник племен алайнов, дворча, дорча, дремнов, гверхов, гворча, квельгов, терскелов», – невольно всплыл в голове полный титул Рокона. Я отметил про себя, что мальчишка отца немного побаивался, но безусловно любил. Матери они с братом не знали, она умерла после родов, и воспитывались парни родичами-мужчинами. Вслед за отцом вошел его советник – танас Гимтар, мой диду, то есть двоюродный дед.

Рокон подошел и сел на край топчана.

– Как ты, сын? – требовательно спросил он.

Вот дает папаша! Таким тоном приказы отдают, а не с малолетними детьми разговаривают. И попробуй на такой вопрос ответить правду – плохо мне, мол, папенька. Мне страшно, я не знаю, что со мной… Тело, вот, не слушается…

Отец, не дожидаясь ответа, продолжил допрос:

– Ты узнаешь меня?

– Да, отец.

– Ты помнишь, что произошло?

– Я упал со скалы. Но я не помню, как оказался дома.

– Тебя привезли. Ты был в горячке. Говорил бессвязно и не открывал глаза.

И тут отец неожиданно ущипнул меня за ногу. Больно! Больно, черт тебя возьми, садист средневековый!

– Ай! – вскрикнул я.

– Хорошо, – кивнул Рокон. – Подними ногу.

Я попытался – сначала правую, потом левую. Ничего не вышло. Ноги – безвольные колоды – валялись на лежанке, словно я отсидел их, и совсем не слушались.

Отец нахмурился:

– Попробуй согнуть.

– Не получается… – Мальчишеский голос дрогнул, и губы задрожали. И увидел, как Оли тоже морщит нос.

– Перестань плакать. Не время, сын. Попробуй пошевелить пальцами.

Я попробовал. И у меня получилось! Я шевелил пальцами обеих ног и не мог остановиться! Слезы сразу высохли.

– Хорошо, – кивнул отец. – Остах говорит, ходить ты будешь. И бегать будешь.

– Так все будет, как раньше? – радостно спросил я.

– Нет. Как раньше, не будет, – мотнул головой отец. – Сегодня ты уезжаешь в Империю.

Я увидел, как глаза Оли наполнились слезами.

– Перестань. Или выйди отсюда, – велел ему отец.

Оли сразу же вытер нос ладонью и постарался не плакать. Дан вновь повернулся ко мне.

– Сегодня ты уезжаешь. Тебя, – он выделил это слово, – уже два дня дожидаются посланник наместника, имперские купцы и прочая свора имперцев.

– А как же Правый?.. – растерянно спросил я, глядя то на отца, то на брата.

Отец наклонился ко мне и раздельно произнес:

– Теперь ты – Правый. Теперь ты – Старший. Теперь ты – Олтер. – Помолчал и добавил: – Понятно?

– Ничего ему не понятно, – встрял в разговор Гимтар. – И никуда он сегодня не поедет. Завтра.

– Но имперцы!.. – вскочил на ноги отец.

– Перетопчутся, – отрезал Гимтар, присаживаясь на освободившееся место.

На людях Остах и Гимтар во всем подчеркнуто слушались и никогда не оспаривали сказанного или сделанного их вождем, который был моложе их более чем вдвое. Однако с глазу на глаз они и спорили, и даже выговаривали дану.

Советник продолжил вразумлять своего правителя:

– И не дави так на парня, дан. Передавишь.

Диду повернулся ко мне, улыбнулся и тем тоном, каким обычно уговаривают капризных детей съесть «еще ложечку», продолжил:

– Так надо. Сейчас ты болен, ты упал. Повредил спину. В Империи, как ты должен помнить из моих уроков, есть врачеватели. Не нашим травникам чета. Они поставят тебя на ноги. С тобой поедет Остах, – продолжал уговаривать больного танас. Я заметил, как при этих словах зло дернул уголком губ отец. – У нас… Ты же знаешь старейшин… если у сына дана неладно с ногами… – диду замолчал, пряча глаза. И закончил: – Так будет лучше для всех.

Да уж. Старейшины сел – ретрограды те еще. И если воин, который вернулся увечным с войны, довольно легко встраивался в горское общество – безногий тачал сапоги для тех, что с ногами, однорукий водил чабаном отары овец, то увечный сын вождя – совсем другое дело: плохое предзнаменование. Несчастья, мор и отсутствие удачи в бою… Любой намек на физическую ущербность в семье властителя грозил отцу бо-о-ольшими неприятностями. Вот и придумали, как спихнуть калеку. С глаз долой – из сердца вон. И еще долг перед Империей выплатили. Умники, блин. Взбесился я тогда, но виду не подал.

Кивнул я послушно:

– Так будет лучше, – повернулся к отцу. – Я понял, отец. Теперь я – Олтер, Старший.

Все замолчали. Отец посмотрел на меня, дернул уголком губ и сказал:

– Будем собираться. Вечером устроим пир.