Почетный пленник

– Не реви… – прохрипел диду. Потом прокашлялся и повторил: – Не реви.

И протягивает мне кружку с горячим отваром. И хлеба кусок с брынзой.

– Теперь ешь и слушай. И запоминай, – голос у диду уставший, но очень строгий. – Ули жив и жить будет. Так Остах сказал. Он человек опытный, я ему верю.

Я даже своим ушам не поверил. Вчера с ножом на дядьку кинулся, а сейчас так хорошо про него говорит…

– Так он его вылечит? – спросил я.

– Нет, не вылечит. Тут особый человек нужен, врачеватель.

– Но они же только в Империи живут!

– Правильно мыслишь, – кивнул танас.

Он вдруг наклонился ко мне, крепко взял за ворот и притянул к себе. И долго на меня смотрел. Я таким диду никогда не видел, мне даже страшно стало. Я слышал, что его многие боятся, но не верил.

Теперь верю.

– Что ты готов сделать, чтобы брат выздоровел? – вдруг спросил диду.

– Все! – крикнул я. – Хоть сам со скалы упаду!

– Дурак, – сказал диду. И стукнул меня по голове. – Дурак.

И улыбнулся. Я как его улыбку увидел, сразу перестал бояться. И вспомнил, что танас Гимтар самый умный человек в горах Дорчариан. Умнее его только дедушка Эндир был, но он умер. А раз диду улыбается, значит, придумал, как Ули вылечить.

– Со скалы падать – дело нехитрое. А хитрое – это как Ули к врачевателю отправить. Ведь в Империю-то, в школу Наместника ты должен ехать, а не брат твой.

– Так давай Ули вместо меня отправим, – вскочил я.

– Тихо! – рыкнул на меня диду. И усадил обратно. – Не кричи. Разговоры наши тайные, и слышать их никому нельзя.

– И рассказывать никому нельзя?

– И рассказывать, – серьезно кивнул диду. – Кому надо, я сам расскажу.

– Отцу? – спросил я.

– Дану – в первую очередь, – опять кивнул диду. – А Ули мы отправить не можем. В нашем с Империей договоре прописано: отпускать в Империю наследника на обучение и проживание. А наследник у нас кто?

– Я, – сказал я и огорчился.

А диду замолчал и внимательно так на меня стал смотреть. Но не тем, страшным взглядом, а обычным. Смотрит – и ждет от меня чего-то. Чего ждет? Он же у нас взрослый, да еще и самый умный в горах.

Диду, видимо, сам это понял и вздохнул:

– Врачеватели живут в Империи, так?

– Так, – кивнул я.

– Ты через две седмицы должен отправиться в Империю, учиться в Школе наместника, так?

– Так, – согласился я. И немножко расстроился.

– О том, кто упал со скалы, знаем только я, ты, Ули и Остах, так?

– А пастухи?

– Они знают, что упал один из сыновей дана, а который из них, старший или младший, – не знают. Вас же даже отец родной отличить не может!..

И тут я понял. И заулыбался. И только хотел закричать, но диду закрыл мне рот ладонью. И глаза у него опять стали строгие-строгие.

Как у него такие разные глаза получается делать?

– И запомни. Это теперь самая главная наша тайна. Храни ее ради брата! Теперь ты – Ултер Младший. А в пещере лежит Олтер Старший.

Остах

С рыбой я, так или иначе, всю жизнь хороводился. От рыбы, судя по всему, и помру. Родился в рыбацкой деревушке, в провинции Атариан. Сызмальства с отцом в море ходил. После одной памятной встречи на отмелях неподалеку от Полуденных островов помимо рыбы стали и еще кое-что возить. Для добрых людей. В обход порта, конечно. Но так, по мелочи. А хотелось большего.

Норов у меня всегда был горячий.

Сговорился я с «добрыми людьми» и в один чудесный день уехал из деревушки в Арраин. И сам стал «добрым человеком», как мы сами себя называем. Империя нас не жалует, называя преступниками. И контрабандистами. Лет сто назад кого ловили – вешали, в назидание остальным. Потом тогдашний император посчитал такое слишком расточительным, и нас стали продавать в рабство. И других преступников тоже.

Вот и меня ночью прямо с бабы сдернули – и в яму. Нашлась сволочь, в открытую против меня не посмел, а дорожку я ему перешел, – вот и сдал меня страже, багор ему в глотку.

Вот тогда я Эндира и встретил, на невольничьем рынке. Это уже в столице было, в Атриане. Приласкал слегка кандалами, ага… С ручными-то оковами ночью перед торгами справился, а с ножными – ржавыми, страшными – не успел. Времени не хватило… Я ручные обратно накинул для вида и пошел, куда повели. На площадь. Ну а там, как только ножные сняли, – распорядителю по башке двинул и бежать. И влетел прямо в лошадь, разогнался слишком. Эндир потом, правда, говорил, что он нарочно лошадь у меня на пути поставил… Но это… Дело давнее.

Влетел я в эту лошадь со всего маху, а всадник на меня сверху кинулся. Я и его кандалами попытался приголубить, да куда там. Спеленал он меня, как кроху малую.

Я уж думал – все, отбегался. За нападение на благородного рабством уже не отделаешься. А он меня взял и выкупил. А вечером и освободил. «Я, – говорит, – тут сам пленник. Так что мне пленников не с руки плодить». Потом как-то все завертелось, стали мы вместе работать, дела всякие проделывать под носом у Империи. Когда он в горы вернулся, то и меня с собой взял.

И как так случилось – седмицы за две до смерти – мы как раз дела подбили, подошли к окну. А на лужайке Правый с Левым носятся, деревяшками машут. Им тогда уже семь исполнилось. Поворачивается ко мне – лицо светится. Счастливый человек. А дан Эндир Законник – он такой… Сложный был человек, большой… Да, большой человек он был. Я с ним и в ночных поножовщинах в Империи спиной к спине резался, и веселые дома мы с ним все облазали. И в войнах я его спину берег. И рядом стоял, когда он сына новорожденного водой из священного источника омывал, после того, как у матери его отобрал…

Многое было промеж нас. Но таким я его прежде не видел.

– Спасибо тебе за внуков, Остах. И впрямь пацаны на меня похожи… Плохие из нас родители… Когда б не ты…

Не говорили мы о таком никогда. А тут вдруг начал. Чувствовал что-то?

– Ты мне сбереги парней, Остах, – попросил он вдруг.

А это надо знать, кто такой был дан Эндир Законник, который за двадцать лет лаской и таской всех соседей привел под свою руку, чтобы оценить. Оценить просьбу – не приказ. Я даже говорить ничего не стал, кивнул только. А через пару седмиц дана не стало.

Ули на лежанке овечьих шкур еле слышно застонал и опять заговорил. Не по-нашему. И быстро так, уверенно – совсем на Ули непохоже.

Вот это меня по-настоящему пугало. И этот мутный в беспамятстве чужой взгляд. И чужой язык. Этим я не стал делиться даже с Гимтаром, старым лисом. Этот горец хитромудрый, веслом ему по темени, уже все решил. Наследника от имперцев увел, а им увечного подсунул.