Стихийное

и грохот ломающих крылья Икаров,
будит еще по ночам. А чувство
обиды и злости занозой осталось…

Но я не позволю
в пошлость и тлен обратить самые тонкие
предбессознательно неуловимые токи.
Из бесконечной вселенной
идущие к нам ручейки
и они вновь придут.

И наполнят вселенский, души океан,
и поднимут в пареньи,
и ты всё увидишь,
и вспомнишь.

Как рассыпа?л, по наивности,
звезды и зерна граната,
ярко бордовые капли пьянящие звуки,
всё завертелось, на грани потери,
вспучилось лавой, готовою брызги
в экстазе через мгновенье извергнуть.

Всё прожигающих камешков
слезы кровавые точно рубины,
пригоршни спелой рябины
снегу отдать, снегирям,
чтоб они красной грудкой блеснуть,
деловитой и гордой походкой успели
в крепкий мороз прогуляться.

Прохлада
тонкой заветною ниточкой звуков
доверчивых силится вывести ближе
к соленой тропе бирюзовой прилива.

И окунуться в себя
и лететь сам собою.
Светло удивляясь,
без крыльев[1 - Когда я писал, не знал частично созвучную мысль Чарли Чаплина: «Искусство, прежде чем дать человеку крылья, чтобы он мог взлететь ввысь, обычно ломает ему ноги.»]

в солнечных бликах играя,
искрясь на упругой волне,
вдыхая рассвет…

    2018—2020

Его Муза

Муза его выгоняла из дома, в отчаяньи.
В ночь и премерзкую злую погоду,
в самую хлябь беспросветную стылую,
дерзко кричала ему нескончаемо вслед,
он кричал ей и миру в ответ, ругался и плакал.

Злые несчастные вопли метались по ветру,
свирепо и точно жалили яростно, невыносимо.
Больные слова переплетались искусно
надрывно и скорбно со скрежетом, визгом
горластого и ненасытного вечно семейства.

Шквальный задиристый ветер, слепой ураган
превращался в неистовый смерч, он смешал
все проклятия, жалобы, черное, алое, стоны
в неимоверно бесстыдную адскую хищную
необъяснимую сна круговерть.

Он крушил, выворачивал навзничь привычное,
ввысь улетал, достигая до дна, превращая живое
в зыбкое и эфемерное. В фартуке голая смерть
дерзко и тщетно цветы поливала, препоны
рушились медленно плавились в буре мосты,
оседая в седую пучину…

Молнии жгли и мерцали,
легко рассыпаясь синкопами искр,
проливаясь лучистым дождем через край,
немного наивным и ждущим ответа
во тьме барабаня игриво по листьям и лужам,
тревожил и жег, хохоча,

а ближе к рассвету,
всё уже было разрушено, смято, пустынно…
Извергшись, мощно раскинулась даль,
отпуская устало ресницы и молча
дышала вокруг неизбывной тоской
неотступной, томительной негой…

нездешний покой, крался неслышно и нежно
стелил покрывало тумана ковыльного,
щедро жемчуг капель росы разбросав,
улыбаясь скользил в горизонт,
пожирающий прошлое,
время, миры и пространства…

Слова, обескураженно, дико очнувшись,
стремглав возвращались в чернильницу,
будто страшась потеряться во тьме,
раствориться в глубинах омута чувств
исчезали значенья. Новые жадно бурлили,