– Да-а-а, – озадаченно протянул он, почёсывая затылок. – Ладно, завтра отремонтирую.
– Таким ударом он, пожалуй, и слона смог бы завалить, – с трепетным восхищением подумал Саня.
Друзья не знали, то ли обижаться на Митькину выходку, то ли радоваться его удивительным способностям к полному перевоплощению. Второе, плюс любопытство, взяли верх.
– Ну прямо – арти-и-ист! – выдавил из себя Малышев, когда Митька стянул с себя парик, выполненный заодно с маской. – Дай хоть посмотреть.
Друзья нередко посещали городской драмтеатр, видели игру хороших и не очень хороших артистов. Но чтобы обладать такими феноменальными способностями к полному изменению своей внешности, голоса, манер!.. Увольте!.. Подобного они ещё не встречали на своём коротком, жизненном веку.
Сапожков показал ребятам свою гримёрную, если можно было так назвать небольшую тумбочку в уголке авиамодельной мастерской, всякие принадлежности, с десяток мастерски выполненных париков с масками, вкратце пояснил технику гримирования.
– Всё, пора закругляться! – сказал, словно отрубил, Сапожков.
Решение было как нельзя кстати: избыток информации начал уже перехлёстывать все разумные рамки и критическую черту ребячьего рассудка; мысли уже не укладывались под сводами их черепных коробок и беспорядочно, хаотично витали в воздухе, натыкаясь друг на друга.
– Уф-ф-ф… – Малышев исступлённо потряс головой. – Котелок прямо раскалывается!
– А это всё потому, что мы так и не перекусили, – пояснил Митька. – А посему давайте-ка поторопимся, чтобы чертям тошно стало.
Оживлённые, переполненные сногсшибательными впечатлениями, смеясь и переговариваясь на ходу, ребята покинули мастерскую и направились к дому. Умывшись, приведя себя в порядок, они окружили стол.
– Та-ак… Что у нас здесь вкусненького? – забубнил себе под нос Митька, постукивая крышками кастрюль. – У-у, да почти всё остыло. Потерпите немного, сейчас подогрею.
– Знаешь что, Мить? Мы не очень-то проголодались, – попробовал вежливо отказаться Саня. – Нам домой пора, уже поздно.
Не обращая никакого внимания на предпринимаемые друзьями попытки отказаться от приглашения, Митька продолжал настойчиво и беспардонно шастать по кастрюлям.
– О-о-о! – радостно воскликнул он, открыв крышку очередной кастрюли, покоившейся на подоконнике. – Наше вам здрасьте, петушок-золотой гребешок!
– Это ты кому? – попытался уточнить Саня.
– А вот ему! – Митя поднял миску и показал друзьям её содержимое. – Петух у нас такой презлющий, вредный был – царство ему небесное, – на всех бросался. Батя ещё вчера грозился его зарезать, и вот он, как миленький. Ну что, хоть от этого не откажитесь?
– В общем-то, лично я, испытываю смешанные чувства в этом более чем гостеприимном доме, – как-то сразу потеплел и обмяк Остапенко.
– А я думаю, что в мой желудок неплохо бы вписалась петушиная лапка, – поспешил Малышев разделить чувства друга.
– То-то и оно! – наставително-поучительно произнёс Сапожков, разделывая петуха на три части и раскладывая их по тарелкам. – Правда он что-то не особо большим и жирным получился, ну, да ладно. Недаром таким нервным был, чертяка.
Одним махом расправившись с горластым забиякой, они, незаметно для самих себя, в пять минут, уничтожили почти половину всего того, что стояло на столе в давно уже остывшем виде…
Проводив друзей до трамвайной остановки и распрощавшись с ними, Митя воротился назад. Родители были уже дома. Любовь Матвеевна к этому времени успела прибрать со стола и мыла посуду.
– Сынок! – окликнула она его, когда тот, раздевшись, собирался было проследовать в свою комнату.
– Чего, мам?
– А где миска, что стояла на подоконнике?
– А-а, – протянул Митька, – с петухом что ли? Так мы его съели, а…
– Как – съели? – изменившись вдруг в лице и невольно втянув голову в плечи, полушёпотом переспросила она.
– Как, как! Очень просто! А что – жалко? Ведь друзья, ни кто-нибудь!
– Да я не о том… Какое там – жалко? – протестующе воскликнула она. – Лишь бы на здоровье!.. Ну и как?
– Что – ну и как? Во, мировой был петух! – подтвердил сын свои слова выразительным жестом поднятого вверх пальца…
На следующий день, поднявшись ни свет ни заря, и выйдя на двор покормить кур, Митька, к величайшему своему изумлению, увидел петуха, которого они вчера съели. Тот, как ни в чём ни бывало, важно ступая по снегу, не спеша, с достоинством, прохаживался между курами и подозрительно, косо поглядывал на Митьку.
– Мам, а мам! – срывающимся голосом позвал он свою мать.
– Чего тебе, сынок? – спросила та, выйдя на порог дома.
– А батя разве вчера не зарезал петуха?
– Да нет! Пусть ещё немного покукарекает.
– А что же мы тогда вчера съели?
– Ворону, Митюш, ворону, – после недолгого замешательства и раздумья как-то виновато призналась она.
– Как – ворону?
– Да так, ворону, и всё тут. Вчера утром Пушок её задрал, – кивнула она в сторону пушистого кота, лениво сидевшего возле ступенек крыльца и с мурлыканьем облизывающего свою лапу. – Задрал, а есть не стал, бросил. Так я подумала: «Дай общипаю, да сварю, глядишь – и съест её». Только ты уж, пожалуйста, не напоминай об этом своим товарищам… Хорошо?
Из Митькиной груди вырвалось нечто похожее на сдавленный стон, или – рыдание. В эту минуту ему стало как-то всё безразлично и тоскливо, а мир показался тесным и неуютным.
Глава третья. Необычные дела и заботы
1. Опять приключение!
Седьмой класс был закончен, успешно. Если бы не результаты двух первых учебных четвертей, то школа пополнилась ещё бы тремя отличниками. Но и этого было вполне достаточно, чтобы вызвать удивление некоторых из преподавателей, когда-то махнувших рукой на успеваемость троих подростков, и усомнившихся, к своему стыду и позору, в их умственных способностях.
На дворе стояло лето 1985 года. Саня с Кузей только что закончили собирать схемы радиоуправления моделями. На это у них ушло целые три недели. Сложными схемы не были, но требовали тщательной настройки и регулировки. Сапожков заранее оговорил габариты приёмника, его вес и способы крепления на моделях. Он должен был быть изготовлен с таким расчетом, чтобы его можно было разместить на любой из имевшихся в Митькином арсенале радиоуправляемой модели. К передатчику, обычно пребывающему на земле у оператора, подобные требования не предъявлялись.
Тёплый июньский день щедро одаривал землю нестерпимо яркими лучами солнца, проникавшими тонкими нитями сквозь листву деревьев, свежим дыханием реки и пьянящим запахом только что скошенных газонных трав. Друзья решили устроить себе небольшую передышку. Они молча брели по улице, погружённые каждый в свои мысли, изредка поглядывая на прохожих и витрины магазинов.
– Эй, вольношатающиеся! – донёсся до их слуха до боли знакомый голос.
Разом повернув головы в сторону раздавшегося возгласа, ребята узрели Сапожкова, на ходу спрыгнувшего с подножки громыхавшего по рельсам трамвая и бегом направлявшегося в их сторону.
– Ты чего с утра не пришёл, как договаривались? – спросил Малышев.
– По хозяйству задержался. А теперь ещё и в поликлинику надо сходить. Так что приду попозже.
– А что ты в этой поликлинике потерял, никак заболел? – спросил Остапенко, удивлённо округлив глаза: Саня явно издевался.