Вера и рыцарь ее сердца. Роман в 6 книгах. Том 2

Подошла очередь выступления Раушан как председателя профкома СЭС, но за трибуной она выглядела так плохо, что краше в гроб кладут. Все её попытки раскрыть обратную сторону личности главного врача СЭС закончились провалом. В конце концов, девушка обиженно расплакалась, а все сидящие в зале коммунисты засобирались домой.

Главные врачи Ибраев и Ильинский уже кивками поздравили друг друга с полной победой коммунизма в районном здравоохранении, это было как укор Вериному бездействию.

После Раушан вышла на трибуну её сестра Роза, молодой коммунист. Все острые замечания, высказанные ею в адрес коммуниста Ильинского, теряли силу в нарастающем шуме в зале, ведь всем было и так понятно, коммунист Ильинский этот бой выиграл и стал героем дня. Когда собрание подходило к концу, то по регламенту парторг задал присутствующим последний риторический вопрос:

– Есть ли желающие высказаться?

Тут Вера стала медленно подниматься со своего места. Её выступление не входило в программу открытого партсобрания. С поднятием Вериной руки и её продвижением к трибуне в зале стала восстанавливаться тишина.

– Сядь немедленно на место!

Этот строгий голос звучал в Верином сознании, но она продолжала продвижение к трибуне, не слушая гласа рассудка. На ходу Вера зачем-то поправила волосы, покрутила колпак на голове и автоматически одёрнула халат, а её внутренний голос этих отвлекающих манёвров не замечал, а твердил с нарастающим недовольством:

– Зачем это ты направилась к трибуне? Вернись, пока не поздно, и попроси извинения. Что же ты собираешься делать? Устроить потасовку? Что можно сказать собранию, когда уже настало время расходиться? Не будь дурой! Поздравь Ильинского и ступай восвояси, – твердил внутренний голос, и Вера с ним была согласна, но её сердце – нет!

Сердце кричало в груди:

– Настало время, когда молчание не золото, а подлая трусость!

Вера сама это понимала и знала, что если она промолчит, то уже никогда не будет себя уважать!

– Может быть, отпроситься в туалет? …Ой, мамочки, а я уже на трибуне. Теперь надо говорить. Что?

Это были её последние мысли. Когда она встала за трибуну, то голос сердца предательски замолчал, оставив хозяйку стоять один на один перед настороженной аудиторией.

Вера молчала минуту, потом вторую, потом посмотрела на часы. Никто не перебивал её молчание и не выгонял с трибуны. Отметив про себя, что с этого «лобного» места хорошо видно каждого человека, его позу, его взгляд, она стала говорить то первое, что пришло ей на ум.

– Мне понравились честные высказывания уважаемых коммунистов о товарище Ильинском Анатолии. Я благодарю президиум за возможность выступить на этом открытом собрании коммунистов. …Но, может быть, уважаемые коммунисты, члены Коммунистической партии, забыли завет товарища Ленина о пользе критики?

Вера со вниманием осмотрела сидящих в зале коллег, а коммунисты с нарастающим интересом глядели на неё, ибо никто не ожидал от райпедиатра Лебедевой столько прыти.

Настала тишина в зале, а сам виновник партсобрания Анатолий Ильинский сидел с опущенным взглядом, о чём он думал, никто не знал.

– К моему сожалению, – продолжала Вера говорить с уверенностью, словно перед ней лежал подготовленный текст, – но я, как председатель райкома профсоюза медработников, располагаю документами по фактам использования коммунистом Ильинским своей должности главного врача районной СЭС в …корыстных целях. Это двойные накладные по списыванию бензина и …и другие нарушения. По финансовым нарушениям уже создаётся комиссия областного профкома медработников. (Вера знала, что она беззастенчиво врёт, но продолжала говорить с нарастающим энтузиазмом праведника.) Гм… цель комиссии: проверка достоверности имеющихся фактов злоупотребления Ильинским своими полномочиями.

Вера опять сделала паузу, сердито взглянув на крупного мужчину в переднем ряду, который представлял собой начальство санитарной службы области. У присутствующих сразу же сложилось мнение, что они давно знакомы друг с другом и являются непримиримыми врагами. Жаль, что ораторша на этом не остановилась, а продолжала говорить то, что давно хотела сказать.

– Ещё с одним вопросом я хочу обратиться к вам, уважаемые коллеги. Как можно положительно оценивать труд руководителя учреждения при необъяснимой текучести кадров? Неужели вас, как коммунистов, не настораживает тот факт, что за последние годы никто из приезжающих санитарных врачей не пожелал работать под руководством товарища Ильинского, о котором вы так славно все говорили? …А как можно с уважением относиться к руководителю, о поведении которого слагаются поселковые анекдоты как о гулящем человеке?

Сказав последнюю фразу, Вера сразу поняла, что промахнулась, но что сказано, то сказано, ведь слово не воробей, если вылетит, то не поймаешь. Потом она опять осмотрела взглядом всех присутствующих, начиная с главврача до санитарки в последнем ряду, и… спокойно покинула место за трибуной. Аплодисментов не последовало. В зале было тихо. Раушан перестала плакать, а Роза лицом просветлела.

Домой, на час раньше времени, Вера шла рядом с Рогачёвым, с тем самым Рогачёвым, который когда-то дал ей взрывающийся кошелёк. После того, как утопился его друг хирург Мурза, он передал бразды правления организаторской работы в хваткие руки Камиллы Рахметовны, а сам пошёл работать простым терапевтом в поликлинику. По дороге Рогачёв посоветовал Вере как можно быстрее уволиться и искать новое место работы.

После этих слов Веру как беспартийную заступницу за рабочий коллектив районной СЭС залихорадило, но то, что ждало её дома, было совершенно непредсказуемо.

Во дворе привычно жужжали зелёные мухи и был такой покой, какой обычно бывает поздней осенью, когда солнце тяжело падает за дома и по земле от сарая к дому медленно расползаются чёрные тени, и в тени у своего сарая на скамейке сидела Аллочка, которая отгуливала свой трудовой отпуск.

– Верочка, ты сегодня пришла рано? Как прошло партийное собрание? Всё хорошо?

Не дожидаясь ответа, несмотря на свою тщедушность, она с силой утянула Веру к себе в дом, чтобы напоить её свежим чаем с только что сваренным вареньем, и напоила бы, если бы в её квартире не зазвонил телефон. Аллочка бросилась к телефону, оставив гостью стоять у порога. По тому, как она схватила трубку телефона и приложила к уху, стало ясно, что звонок был долгожданным.

Так получилось, что Вера стала свидетелем разговора супругов Ильинских.

– Толик, как прошло собрание? …Кто перепутал все планы? …Вера Владимировна? Наша соседка? Как она посмела? Большие неприятности… Вот злодейка! Тебя уволят?.. Да кто ей позволит! Будет проверка… чтоб ей гореть в аду!

Вера не стала ждать окончания телефонного разговора и отправилась в квартиру. Дома она плотно задёрнула гардины и как села на диван, так и осталась там сидеть, пока не пришёл с работы Женя, который сначала не понял, почему жена заревана и за что её прокляла соседка Аллочка, такой божий одуванчик, а когда ситуация прояснилась, то принялся ее утешать. Он увёл Веру на кухню, чтобы отвадить от неё все проклятия стаканом горячего чая с булочками, которые напекла соседка Людмила.

– Ох, ты моя Верочка-белочка, такие люди, как наша Аллочка, историю не делают. Позволь ей быть такой, какая она есть, ведь с неё и взятки гладки, и не надо из-за неё портить себе настроение, оно тебе ещё пригодится, потому что …у меня для тебя есть две хорошие новости.

Глаза у Веры любопытно замигали. Как она нуждалась в хороших новостях!

– Меня берут на работу историком в вечернюю школу! Буду преподавать Средние века.

Вера захлопала в ладоши. К ней возвращался вкус к жизни и сразу засосало под ложечкой от желания съесть вдобавок к булочкам ещё что-нибудь мясное.

– Вторая новость ещё лучше. Я насобирал целый мешок груздей! Не грузди, а вассалы на плантациях у феодала!

Женя был доволен реакцией Веры на грузди и стал закатывать рукава рубашки, чтобы помочь ей вымыть грибы к рассвету.

Это было в пятницу, а на следующую пятницу Женя запил …и не умер от вшитой в его ягодицу спирали. Проклятие ворвалось в Верину жизнь на полном скаку, чтобы погубить её и её семью. Теперь Женя напивался до полусмерти каждый день, как бы в отместку за годы трезвости.

За пьянство его выгнали из пожарной команды, и никто не брал его на работу ни учителем, ни чернорабочим.

Кому нужен дипломированный пропойца? Только его жене.

А Алла Ильинская вскоре подобрела и уже вела себя как ни в чём не бывало. Её доброта отдавала злорадством, и Вера ограничивала их соседские отношения приветствием, но Аллочке одного приветствия было мало, ей хотелось вернуть свой имидж заботливой женщины врачебного дома, и пока Вера была на работе, она собирала высушенное бельё Лебедевых в тазик, чтобы вечером лично вручить его хозяйке, а заодно выразить своё сочувствие по поводу загулявшего главы семьи.

Вера не знала о том, что знала Алла. Она не знала, что после открытого партсобрания состоялось экстренное закрытое заседание партийного бюро больницы, на котором Верино выступление было изъято из протокола и переписано в пользу товарища Ильинского, но это уж её нисколько не волновало, так как оклеветанная Раушан вновь могла спокойно спать и плодотворно работать, ведь в её жизни восторжествовала справедливость.

Зато Верина жизнь перевернулась, как песочные часы, и посыпалась в обратную сторону, от хорошего к плохому. Женя пил беспробудно, и надежды на его спасение не было.

В один из ненастных зимних дней, когда Вера находилась дома по больничному листу в связи с болезнью Катюши, на её домашний телефон позвонила Мила.

– Верочка, выручай, у меня появилась кровь на прокладках. Ты же знаешь, что случилось у меня с первой беременностью, я очень боюсь повторного выкидыша.

– Ты была у гинеколога?

– Да, участковый гинеколог направила меня прямо в лапы к Полине Ивановне, а та настаивает на выскабливании. Представляешь? …Какое выскабливание матки, если у меня уже 6 недель задержки. Полина до сих пор не может забыть, что ты когда-то пролежала в её отделении целых 10 дней с ложной беременностью. Раньше она не разрешала мне с тобой дружить, считая, что девушкам неприлично дружить с замужними женщинами, но сейчас я сама замужем и я беременна, а она хочет меня выскоблить, чтобы я не «оголяла» кабинет окулиста!

В трубке телефона слышалось шмыганье носом.

– Мила, где ты сейчас находишься?

– Дома. Я самовольно ушла с работы.

– Я сейчас пришлю за тобой «Скорую помощь». Я бы положила тебя в детское отделение, но ты уже из детского возраста вышла… Так, не волнуйся, я сейчас свяжусь с Людмилой, и мы что-нибудь придумаем, а пока ты лежи на кровати и спокойно дыши.

Верная в дружбе, Людмила госпитализировала Милу с угрозой прерывания беременности на койки для больных с патологией носоглотки. На первом месте в её истории болезни стоял диагноз «обострение синусита». Полина Ивановна как должностное лицо и главный гинеколог района запретила рядовым гинекологам осматривать Милу Попову как молодого врача, саботирующего выскабливание матки. Поэтому Людмиле, отоларингологу, и Вере, педиатру, пришлось искать по гинекологическим справочникам врачебные мероприятия по сохранению беременности Милы, чтобы не допустить привычного выкидыша, ибо первый выкидыш у неё случился при очень странных обстоятельствах.